Хозяйка Фалкохерста - Ланс Хорнер

– Ты будешь служить в господском доме, так что можешь называть меня по имени: масса Уоррен. Только не забывай про «сэра». Это необходимо для пущей уважительности. В Фалконхерсте ты станешь называть мою жену «миссис Софи, мэм». У нас есть сын. Он славный паренек, но еще мальчишка. Его зовут Хаммонд. Обращайся к нему «молодой масса Хам».

Теперь у нее была семья. Стряпать для них будет нетрудно – всего-то муж с женой да сын. Служба будет ей в радость, да и Мем подсобит в случае чего.

Возможно, ей дадут в помощь судомойку. Непроясненным оставался всего один вопрос.

– Вы говорите, что мы отправляемся на плантацию Фалконхерст. Можно спросить, что там выращивают? Хлопок, как у нас в Элм Гроув?

Он с усмешкой покачал головой:

– Если бы мы были хлопководами, то жили бы впроголодь. Нет, Лукреция Борджиа, у нас не хлопковая плантация. То есть хлопок у нас есть, но только для того, чтобы люди не сидели без дела. Почвы истощились и уже не дают сносного урожая. Вместо хлопка мы выращиваем негров. Каждый год мы продаем новый урожай чернокожих. За них можно выручить больше, чем за хлопок, а дальше будет еще лучше. Сейчас всем только подавай негров. Так что наша культура – это негры.

– Вы выращиваете их на продажу?

– Ты ничего не забыла? – прикрикнул он.

– Масса Уоррен, сэр, – спохватилась она.

– Так-то лучше. Смотри не забывайся. Да, именно на продажу. Получим от негритянки пару добрых сосунков – и с рук долой. Негров мы держим дольше: каждый производитель должен дать нам примерно двадцать голов потомства.

У Лукреции Борджиа упало сердце. Значит, и ее продадут, как только она даст хозяину потомство? Впрочем, довод против этого предположения находился под рукой: если она проявит себя сносной кухаркой, ее не захотят продавать. А в своих способностях она не сомневалась.

– И со слугами из господского дома вы поступаете так же, масса Уоррен, сэр? Их вы тоже продаете?

– Нет, если мы ими довольны. Скажем, Мемнона я пока не продаю, хотя иногда угрожаю продать, если он не перестанет лениться. И Мерси не продавал; сейчас она состарилась и будет доживать свои годы в Фалконхерсте. Я торгую только молодняком – теми, за кого можно получить хорошие деньги. Ладно, поболтали, и будет. Не проявляй излишнего любопытства. Мне не нужны пронырливые негры, которые суют нос во все мои дела. Лучше поторапливайся.

Они подошли к фургону. Семеро подростков уже расселись внутри на полу. Максвелл велел Лукреции Борджиа положить узел под сиденье. Мемнон получил наказ караулить сзади, чтобы никто из ребятишек не выпрыгнул на ходу и не рванул домой. Лукреции Борджиа предстояло сидеть рядом с Максвеллом на козлах. Уже одно это было привилегией. Остальные тряслись на полу фургона, Мемнон ехал сзади, свесив ноги.

Она проводила взглядом плантацию Элм Гроув, мысленно прощаясь с насаженным на шест черепом, якобы принадлежавшим Большому Джему, с миссис Маклин, махавшей им рукой с веранды, с аллеей, ведущей к дороге. Это место так долго было ее домом, что у нее защемило сердце. Здесь ее ценили по достоинству, здесь она вкусила власть.

Знакомство с Фалконхерстом было делом будущего, но ей стоило только взглянуть на нового хозяина, чтобы отбросить все сомнения. Все будет как нельзя лучше! Она преднамеренно допустила в разговоре с ним фамильярность. Это было проверкой. Он отреагировал хорошо: отповедью, а не наказанием. С таким у нее не будет хлопот, тем более что она знала, как умаслить белого господина.

Фургон выехал на дорогу. Элм Гроув превратился просто в рощицу, на глазах исчезающую из виду. Она не знала, далеко ли до Фалконхерста, доберутся ли они туда к исходу дня. Только чувствовала сильное утомление, так как целый день простояла столбом и перенервничала во время аукциона. Хотелось одного: свернуться калачиком и забыться сном.

Время от времени она оборачивалась, чтобы отчитать кого-нибудь из рыдающих детей. Старший, Рико, стоически перенес удар судьбы; Кемп и Захария тоже старались держаться, зато Сэмми и Крикет оплакивали разлуку с матерями.

– Не могу больше выносить их скулеж, Лукреция Борджиа! Если ты не заставишь их заткнуться, я отделаю их вот этим кнутом. Я знаю, что им хочется к маме, но какое мне до этого дело? Угомони их, иначе я за себя не отвечаю! – взвился Максвелл.

Первым ей под руку попался Сэмми.

– Если тебе хочется поплакать, то сейчас я тебе покажу, что такое настоящее горе! – С этими словами она отвесила ему пару оплеух. – Лучше замолчи, не то еще схлопочешь.

Дотянуться до Крикет она не сумела, но наказание, постигшее Сэмми, привело в чувство всех без исключения: страх перед тяжелой рукой Лукреции Борджиа перевесил тоску по дому. Плач сменился шмыганьем. Немного погодя воцарилась полная тишина.

Максвелл остался доволен.

– Кажется, ты знаешь, как обращаться с ниггерами, Лукреция Борджиа.

– Так и есть, сэр, масса Максвелл, сэр. Еще бы не знать! Всю жизнь только и делала, что раздавала им тумаки. – Она сжала для наглядности кулак. – Мою тяжелую руку они долго помнят. Мне ниггеры не смеют дерзить, масса Уоррен, сэр.

Он одобрительно кивнул. Некоторое время к скрипу колес не примешивалось посторонних звуков. Потом Рико затянул мотив без слов, остальные стали вторить ему. К моменту, когда фургон въехал в чугунные ворота плантации Куртни-Хаммонда, все дети забыли про недавние слезы.

Лукреция Борджиа удивленно разглядывала витые ворота, длинную аллею и белеющую в отдалении усадьбу с колоннами.

– Вот это да, масса Уоррен, сэр! Это и есть плантация Фалконхерст? – Великолепие усадьбы застало ее врасплох.

Он засмеялся и покачал головой:

– Ничего похожего! Эта плантация принадлежит двоюродному брату моей жены. Она из рода Хаммондов, а это знатный народец. Фалконхерст – местечко попроще, зато удобное. Я мечтаю выстроить себе новый дом, но пока и старый неплох. Для того чтобы потягаться с кузеном Куртни, я должен захлебнуться в неграх.

Куртни-Хаммонд поджидал гостя на веранде. Сбежав со ступенек, он сперва осмотрел подростков в фургоне, а затем отдал должное Лукреции Борджиа.

– Славное приобретение, кузен Уоррен!

– Говорят, она к тому же отменно стряпает.

– Положите ее в сарае, вместе со остальными? – осведомился Куртни.

– Нет, думаю приковать ее к Мемнону. Всем остальным, кроме молокососов, я тоже надену кандалы. Как бы еще не бросились наутек!

– Я не убегу, масса Уоррен, сэр, – подала голос Лукреция Борджиа. – Куда мне бежать?

– Тебя никто не спрашивает! – ощерился Максвелл. – Захочу – и закую. Я всегда так поступаю с рабами в первую ночь. С тобой тоже не хочу рисковать, Лукреция Борджиа. Уж больно ты сообразительна.