Пустота - Майкл Гаррисон

Выкройка скакнула в предельный режим, но наткнулась на препятствие куда ближе корабля. Кто бы это ни был, он оказался слишком проворен. Структурированные магнитные поля потянулись ей в ствол мозга, протискиваясь в ячейки допированной белковой решетки, и на восемь-девять миллисекунд стиснули нейросеть. Ассистентка покачнулась, задохнулась, заплясала на месте – не по своей воле. Обнаружила, что падает на песок и катается по нему. По коре мозга каскадами распространялись сбои. Проприоцепция отключилась. Целеселекция вырубилась. Автономные функции заглючили. Все выключилось. Это было не предательство «Prêter Cur». Это сработал какой-то предохранитель от ЗВК. Как раз перед полным отключением системы ИК-локатор и активный сонар зафиксировали фигуру, предположительно человеческую, которая наклонилась к ассистентке. После этого у нее внутри словно бы захлопнулась дверь, а спинной мозг и гипоталамус начали поджариваться на медленном огне: запахло прогорклым жиром. Всего лишь иллюзии. Она не испытала ничего, кроме стыда. С ней никогда прежде не случалось подобного.

Когда она пришла в себя, было еще темно. Начинался отлив. Она осталась в одиночестве. Над дюнами плыл запах ракетного топлива, и на миг ассистентка интерпретировала его как очередной синестетический кортикальный глюк, запрограммированный неприятелями. Она сочла разумным отлежаться в камышах, пока устройства автодиагностики бесстрастно крадутся через мозг. Ее тянуло блевать. Ей так плохо не было ни разу за всю жизнь – с того момента, как ее выпустили из протеомного бака в ателье «Prêter Cur», снабдив специализированной рукой, для новой карьеры. В конце концов она поднялась и побрела в сторону «Мотеля Делёз». Танцзал был занесен песком. В канделябровой лампе уцелели две низковаттные лампы накаливания. Позади, у барной стойки, сидела троица стариков в белых панамах и полиэстеровых спортивных трико. Они играли в кости и смотрели на нее. Вокруг громоздились ярусы бутылок из-под пива, а также в общей сложности два или три барреля «Блэк Харта». Старики пили все это вперемешку, без льда.

– Христа ради, – вымолвила ассистентка, – если вы уверены, что вам это подходит, то и со мной бы поделились, а?

Импасс ван Зант начал свой жизненный путь на корабле «Карлинг» среди пятидесяти тонн гамет глубокой заморозки на продажу. Постепенно сперматозоиды и яйцеклетки обретали свое предназначение. Пропутешествовав так двести лет, зачастую довеском к более интересным сделкам, ван Зант наконец вышел из морозильника для сельскохозяйственной работы. Но места себе не нашел. В гало это было частым явлением. Еще до рождения приговоренный богами к необратимым перелетам и целеустремленному, но непредсказуемому перемещению, Импасс в итоге оказался здесь, посреди пустоты, глядя в космос и шепча:

– Ты здесь?

Ответа не последовало. Затем проскочила очень быстрая и бледная вспышка. Исследовательский аппарат отсортировал квантовые события. Программы заполнили систему широкополосным шумом, накачали ее через стохастический резонанс историей кратковременного дисбаланса энергии вакуума. Вдруг проявились данные, скакнули до пика и стремительно исчезли. Число объектов локального пространства внезапно удвоилось. В половине парсека по направлению к Ядру возникло нечто вроде белого крыла, накренившись во тьму, словно опиралось на нее. Он потерял счет случаям, когда она вот так ускользала от него, не успевал он и рта раскрыть: огромная хрупкая сирота-потеряшка вселенского субстрата. В такие дни ему становилось непереносимо все происходящее. Как и сейчас. Какую бы лажу ни скормил ему за пивом и партией в настольный теннис Риг Гейнс, одно Импасс знал наверняка: он сам себе голову дурит, если воображает, что в пустоте продержится. Он яростно трудился, приманивая ее, и в сиянии старомодной панели управления лицо его внезапно смягчилось, а потом налилось отчаянием.

– Привет? – выкликал он во тьму. – Привет?

– Привет.

Его сердце скакнуло. Он попытался припомнить, на чем окончил предыдущий разговор: чем бы привлечь ее внимание?

– Кем бы ты стала, – произнес он, – если б могла стать кем-то другим?

– Одним?

– Одним.

Она без устали кружилась в вакууме. Тень накрыла его – элегантная, узкоформатная, тысячу метров от кончика одного крыла до кончика другого. Временами она принимала эту форму с перьями. Иногда представала скоплением узелков плазмы, сверхпроводящим потоком, сплетением магнитных полей, где кружились частицы всех энергий. Так же часто отращивала толстый холодный кус плоти, что колыхался во тьме, как диск морского дьявола. Словно признавая вызванные таким разнообразием проблемы и отвечая на безмолвный вопрос, она отозвалась:

– Я в любом случае никогда не знала, кто я такая.

– Ты не знаешь, кто ты?

– Я кем-то была, но даже тогда не помнила, кто я.

Она поразмыслила.

– Даже тогда я к чему-то возвращалась. Но это было давно, – наконец продолжила она. – Знай я тогда, кто я, такой бы и захотела сейчас стать.

– Ты уже была кем-то другим?

– Не могу объяснить.

– А я никогда не бывал никем, кроме себя. Я всегда взаперти.

Но с этим она ему помочь не могла, не в этот раз.

В конце концов послышался ее мрачный шепот:

– Мы все принимаем неверные решения.

Тогда по лику K-тракта скользнул случайный выброс энергии. В местную вселенную выдуло какую-то разреженную оболочку – больше, чем пустоты, меньше, чем газа: темная материя, похожая на призрачный бархат.

– Взгляни! – воскликнула она. – Разве не красиво?

Она переместилась так, чтобы обернуться туда: стометровые перья на кончиках крыльев расплелись и развернулись. Волновой фронт достиг Жестянки ван Занта и прошел через корпус, породив события настолько тонкие, что регистрации они были недоступны. Коснулся лица гостьи – нежно, как пальцы любимого, – и оставил в недоумении аппаратуру.

– Туда кто-то проник, – услышал он ее шепот.

– Так говорят.

– Не очень давно. Я вот думаю: может, и мне туда тоже податься?

Их обоих на двадцать минут захлестнуло экзотическим излучением, но с разными результатами. Когда ван Зант очнулся, она уже вернулась к бесконечному патрулированию пустоты, оставив его наедине с собой.

«Не уходи!» – хотелось закричать Импассу.

Он никогда не успевал ее спросить о столь многом.

Кто ты? Что ты? Почему мы здесь, мы двое? Какова природа нашего диалога со Вселенной? Что случится дальше? Можем ли мы, такие разные, заняться любовью?

Все эти вопросы, за исключением одного, он мог бы задать себе, перефразировав и сведя к: Я когда-нибудь вернусь домой?

Взаимоотношения с Р. И. Гейнсом обессмысливали их все. Чем бы Риг ни занимался, это всегда означало, что где-то заварилась крутая каша. Наряду с текущим он всегда активно продвигал и еще какой-то проект в сфере своей ответственности. Мотивы Гейнса были так расплывчаты, а проекты так засекречены, даже от функционеров ЗВК, что в итоге адекватному описанию поддавалась лишь твоя собственная часть работы (и по тем же причинам трудно было назвать ее «вкладом», ведь ты понятия не имеешь, в чем участвуешь). Стоило появиться гостье Импасса, как ван Зант начинал терзаться вопросом – не о том, зачем Риг Гейнс требует его присутствия здесь, у черта на рогах среди пустоты, а о том, какому аспекту своей, с позволения сказать, личности Импасс обязан согласием на эту миссию.

В такие дни после ее отбытия у ван Занта в голове будто гасли огни, а инструменты ничего не показывали, кроме инсценировки его собственного прошлого: полет Леви за полетом Леви в пустоте. Ему нечем было заняться, кроме медленной долгой борьбы за понимание собственной цели. Ну и еще Тракта. «Ибо, – думал Импасс, – Тракт метит в нас: он медленно догоняет реальную Вселенную». А первое место, какое он захлестнет, – Пляж. Импасс ван Зант же завис так близко к Тракту, как, по его мнению, ни один другой выходец с Пляжа среди живых: это значило, что первым из людей Тракт накроет именно его.

Далеко оттуда, в танцзале «Мотеля Делёз», ассистентка приводила себя в порядок. Пила из бутылки ром и смотрела, как старики блефуют в игре кораблей – поправляют белые панамки, резкими экономными жестами закатывают рукава деловых костюмов, шепчут:

– Так, хорошо…

Или:

– А теперь ты влип.

Им казалось, что ночка выдалась превосходная: то и дело кто-то из них склонял голову на шум океана и темными изюминками глаз зыркал на ассистентку, убеждая ее, что ночка и вправду выдалась превосходная. Кости взлетали и падали, трение останавливало их и прерывало чью-то чужацкую удачу. Ассистентка обоняла слабый запах рвоты в холодном воздухе; скоро стало ясно, что воняет от нее. В три пополуночи море полностью отхлынуло. Через стену, обращенную к морю, вошел Р. И. Гейнс.

– Вау! – сказал он. – Игра в корабли! Подвиньтесь-ка!