Если бы ты знал… - Эльчин Сафарли

Поэтому я прижмусь к тебе еще сильнее и перестану бояться, что такое объятие может больше не повториться. Я не хочу пытаться предугадать события или подготовиться к очередной потере. Я так хорошо все понимаю, я знаю лучше других, что тот, кто сейчас рядом, завтра может уйти. По собственному желанию или согласно никому не известному раскладу времени.

Сегодня я думала о том, что будет, если вдруг наш с Рэ единый путь разойдется в разные стороны. Уверена, мне будет нелегко пережить это. Но я… переживу. Постараюсь улыбнуться этой горечи, ведь до нее было так много прекрасных дней, в которые я могла сказать вслух, что люблю, и чувствовать, как эта любовь делает меня сильнее.

С Рэ я научилась не уходить с головой в тревоги. По сути, переживать из-за чего-либо глупо, ведь многое, если не все, уже испытано. Столько горького выпито, столько крепких сигарет выкурено, столько людей потеряно. Теперь я живу чуть прихрамывая, но зато отважнее – чего бояться, когда уже столько страхов преодолено.

С Рэ я познала самую суть любви. Она укрепляет сердце, его веру в хорошие дни. Не важно, какая у тебя любовь, пусть даже односторонняя и изнуряющая. Твое сердце живет, переживает, бьется в такт чувствам – вот в чем ценность. Не зря ведь говорят, что любовь – это и есть жизнь.

Как бы тяжело ни переносились утраты и поражения, каждый верит в то, что однажды на его пути встретится другой, которому снова захочется открыть свое сердце, не утаив ничего. Сейчас понимаю, что я тоже всегда в это верила, даже в Городе непогод. Так и случилось.

* * *

До зимы осталось не так много времени. Не знаю, что меня ждет зимой. Быть может, продолжение счастья, а может, расставание или вообще конец жизни. Все возможно. Но я стараюсь думать о приятном. О том, что куплю себе коричневую сумку почтальона, серые перчатки и шапочку, чтобы было тепло гулять. О том, что буду приходить к зимнему морю и надеяться скоро увидеть Нью-Йорк. С чего это я об этом далеком мегаполисе? А с того, что в моем вчерашнем сне оказалась Панда.

Мы пили с ней липовый чай, за окном была зима и пушистые снежинки на фоне Желтой деревни. Я ей вдруг предложила: «Панда, может, махнем в Нью-Йорк?» Она улыбнулась, кивнула, потом вдруг засомневалась: «Черт, а мне дадут визу? Я же фотографирую сладости, у меня нет официального места работы». Но визу дали, и ближе к рассвету мы с Пандой улетели. В Манхэттене, где было светло, но морозно, я носила угги, а она сапоги.

В этом странном сне выяснилось, что, оказывается, Панда не любит угги.

9

– Уже который день с Рэ нет нормальной связи. Либо не дозваниваюсь вообще. А если и дозваниваюсь, то жуткие помехи. Хорошо, хоть его голос слышу – значит, с ним все нормально. Завтра заберу из ремонта свой ноутбук, сразу же напишу ему… А ты с Рэ говорила?

– Как-то не довелось. Но, думаю, мы наверстаем упущенное, когда ты нас наконец познакомишь.

– Начо, хватит шутить. Я же переживаю.

– А я шучу?

– Конечно. Говоришь, что не знакома с человеком, с которым пару недель назад сидела за одним столом. Помнишь тот вечер, когда мы наготовили кукурузных лепешек со сливочно-медовым соусом?

– Помню. Но в тот день были только мы вдвоем, если не считать Пако, дрыхнущего под столом. Север, мне кажется, что именно ты сейчас шутишь. Да, ты много рассказывала об этом Рэ. О том, как он помог тебе в ту ночь, когда на тебя напали. О том, как ты счастлива с ним в Желтой деревне…

– Да-да, так оно и было. Так оно и… есть. Но он же жил в этом доме, в той квартире, что напротив моей. Ты же знала это и наверняка его видела.

– Да, Север, я знала о том, что Талита сдала свою однушку приезжему писателю. Но мы с ним так нигде и не пересеклись. Видела его только однажды, со спины. Он заходил в лифт, когда я вошла в подъезд. Потом он исчез. Мне сказали, что переехал в другой район из-за сырости.

– Начо, как же так? Мы же столько раз виделись все вместе, гуляли по набережной, выгуливали Пако. И в Желтой деревне жили в одном доме…

– Север, а по-моему, ты его выдумала. Чтобы исцелиться, снова начать верить в завтрашний день. Вспомни, какой ты приехала в Овальный город. Вся разрушенная, отчаянная. Присутствие, пусть и виртуальное, этого мужчины в твоей жизни сделало тебя сильнее… Когда ты поначалу рассказывала о нем, я уже догадывалась, что такого человека нет в реальной жизни. Например, помнишь, как мы ходили в «Буэро» на концерт Ламинсы? После ты спрашивала меня о моих впечатлениях о Рэ: мол, понравился ли он мне. Мы там действительно были. Но с нами не было мужчины.

– Но я же писала о наших встречах в дневнике…

– Вот именно, писала! Тебе нужна была эта история. Пойми, Север.

– Начо, прошу – уходи. Это неудачная шутка. Пожалуйста, уходи!

– Север…

– Уходи!

* * *

По ночам на Овальный город обрушиваются холодные дожди. Они приходят грозами, будят меня молниями, будто говорят: эй, проснись и посмотри на нас, мы прогнали лето. Но сегодня я встречаю грозы не в постели, а сидя на балконе, завернувшись в плед, с телефоном в руке.

Звоню ему. На том конце не слышно ни гудков, ни его голоса. Вместо этого бесчувственный робот повторяет: «Набранного номера не существует». Звоню в абонентскую службу оператора мобильной связи. «Девушка, номера с названной вами серией не существует». Как же так? Ведь еще вчера я слышала голос Ревеса. Пусть и сквозь жуткие помехи, которые усиливались с каждым звонком. И вот теперь будто ничего не было. Неужели мое «будто» – это самообман?..

Я не могу забыть слова Начо. Они словно отдаляют меня от тех солнечных дней, что прошли рядом с ним. «Ты его выдумала, Север!» Спасаюсь воспоминаниями. Помню, как минувшим августом я выбирала для нас шарфы ручной вязки на рынке в Желтой деревне, а ты всячески меня отговаривал: «Как только покупаешь теплый шарф, уже на следующий день начинаешь кашлять и говорить в нос, даже если за окном лето. Я это не раз проверял, Север».

Я так и не купила шарфы для нашей осени. Неужели наша история завершилась вместе с летом? Завтра утром напишу тебе электронное письмо.

10

Ты не сможешь уйти из меня, потому что из сердца никто никогда не уходит. Физически это возможно, но не на уровне сердца. Те, кто в него допускается, навсегда в нем остаются. Возможна только перестановка мест, к примеру с первых рядов на дальние, но от этого суть не меняется: в сердце погостить невозможно, в нем остаются только на постоянное место жительства.

Было время, когда я бунтовала, всеми возможными способами пыталась стереть тех, кого допустила в свое сердце. Тех, о ком думала долгими ночами, но кто не думал обо мне. Тех, кому я звонила, перешагнув через свою гордость. Это не были безрассудные поступки юности. Просто в любви я сдаюсь абсолютно всем порывам, рождаемым в глубине сердца. Хотя, конечно, часть из них неплохо было бы сдерживать. Ведь каждый смотрит глазами собственного опыта, и не всегда те тепло, нежность, забота, которые я отдавала, воспринимались как любовь.