Земная оболочка - Рейнолдс Прайс

Форрест кивнул утвердительно.

— На дороге могли бы и встретиться, — сказал отец.

— Давай я схожу и куплю тебе угля в качестве рождественского подарка, — сказал Форрест.

— Можешь говорить, что хочешь, — сказал отец, — хоть в кандалы меня закуй; только если б я обучал розанчиков такого возраста, рано или поздно я б не удержался и какую-нибудь за попку щипнул, хоть бы все баптистские проповедники в округе глотки себе надорвали!

Форрест сидел и под отцовский хохот обдумывал, как бы сбежать, и теперь уж без возврата. Он встанет и, если отец будет его останавливать, скажет, что вернется сегодня же вечером; на самом же деле отправится на ближайший угольный склад, закажет телегу угля, чтоб отцу прожить в тепле хотя бы несколько дней, а оттуда пойдет на тускло освещенную железнодорожную станцию, разыщет Грейнджера, сядет в поезд и поедет домой. Составив этот стройный план, он встал и сделал попытку улыбнуться.

— Что, сбегаешь? — сказал отец.

— У меня тут в городе дело есть спешное, — ответил Форрест.

— Неправда, — сказал отец. — Тебе со мной неохота возиться. — Он сидел на порохе грязного постельного белья, положив руки на колени, и лицо его говорило, что он все прекрасно понял. Этот умирающий сатир с беззубой ухмылкой видел сына насквозь, он все знал — не только знал, но и не собирался прикидываться наивным.

Форрест не хотел ему возражать, да и не смог бы. Он сел и стал слушать.

— Ты позволил молоденькой хорошенькой девчонке ускользнуть от тебя и пальцем не шевельнул, чтоб ее удержать. Ты позволил ей отобрать у тебя ребенка, которого больше назад уже не получишь. Ты бросил сестру с ее шалопаями и поселился один на горе с прислужником-негритенком в хибаре с протекающей крышей. Господи Иисусе! Сын, кем ты собираешься быть? Будь собой, а не мной. Если ты вырос на том, что я представляю из себя нечто достойное подражания… ну, ты теперь сам убедился. Теперь ты знаешь, что это не совсем так. У нас сегодня что? Рождество?

— Сочельник, — сказал Форрест, — двадцать четвертое.

— Ну, это уже мелочи, — сказал отец. — Значит, рождественский сочельник, и Робинсон Мейфилд — я то есть, на случай, если ты сомневаешься — оказался под конец жизни выкинутым на берег здесь в Ричмонде, штат Виргиния (второе такое мерзкое место не скоро сыщешь), и сидит теперь в этой загаженной, как его сердце, комнатушке, еще более одинокий, чем в утробе матери: это я о себе говорю, понимаешь? Ты моложе меня вдвое и тоже сидишь тут, такой же неприкаянный, как я, а до моего тебе еще тридцать лет жить. Измени все в корне. Только сможешь ли!

К удивлению Форреста, слова отца придали ему сил, он спросил: — Кто тебе все рассказал? Давно ты знаешь об этом?

Отец посмотрел на него, словно определяя ему цену, и набрал воздуха, чтоб ответить или отказать в ответе.

Со стороны прихожей послышался шум — отворилась входная дверь, кто-то переступил порог, захлопнул за собой дверь; на мгновенье все стихло, а затем шаги раздались уже в коридоре, приближаясь к ним.

— Кто там? — спросил Форрест, обращаясь как к двери, за которой шаги словно в нерешительности замерли, так и к отцу.

Отец, минуя его взглядом, устремленным на дверь, и улыбаясь, сказал звонким голосом счастливого, избалованного ребенка: — Входи, входи…

В дверях появилась девушка, по погоде плотно укутанная; ее чистая, светлая кожа раскраснелась от холода. Она тоже улыбалась — и тоже мимо Форреста; остановившись у порога, поставила на пол две большие парусиновые сумки и принялась стягивать с себя теплую одежду. Девушка была прелестна, было что-то праздничное в ее рыжеватых волосах, высоком красивом лбе, отчего озарилась неуютная, выстывшая комната; можно было подумать, что она принесла с собой ворох рождественских подарков для тех, кто оцепит их, примет с благодарностью, и теперь выкладывала эти подарки один за другим. Продолжая улыбаться, она повела взгляд в сторону и вдруг заметила в комнате постороннего. — Ой, простите, — воскликнула она, но обращены ее слова были к мистеру Мейфилду.

Поднялся, однако, Форрест. — Я как раз собирался уходить, — сказал он.

Она внимательно посмотрела на него — ровно столько, сколько потребовалось, чтобы сопоставить его лицо с другим. И тут в глазах ее отразилось смятение, стершее с губ улыбку. Она протянула к нему руку, не для приветствия, а приглашая сесть, и сказала: — Ой, нет, не надо. Я как раз угля принесла. А потом мне нужно будет обед ему приготовить: он тут совсем изголодался. Давайте я печку затоплю.

И Форрест сел.

Незнакомка же перенесла свои сумки через порог, затворила дверь, оттащила их к печке и опустилась на колени.

Форрест спросил у отца: — Издалека это она? — Он хотел выяснить, далеко ли находится угольный склад.

Но отец думал об их предыдущем разговоре: — Она здешняя. В Ричмонде живет, — сказал он, не отводя от девушки глаз.

Одну сумку она отставила подальше и тут же принялась за работу: со спокойной, непринужденной грацией, руками, неожиданно белыми и маленькими, стала, не выгребая золы, укладывать в печку растопку и уголь. Кольца на ней не было. На вид лет двадцать. А может, и меньше, скажем, восемнадцать. Расчетливые и умелые движения, терпение, с каким она делала свое дело, не по-девичьи крепкие руки говорили за то, что это женщина, многое видевшая и испытавшая, а не нетронутая жизнью девчонка, какой показалась сперва. Оба мужчины в молчании наблюдали за ней со своих мест.

Форрест воспринимал ее только глазами. Мозг его пребывал в оцепенении. Возникла мысль: «Интересно, как он с ней расплачивается?» — но тут же улетучилась. Может, соседка или хозяйская дочка? На него напала сонливость, хотя в комнате было еще совсем холодно; он не противился и не задумывался, отчего это так? Тепло человеческой заботы! Разберись он в своих ощущениях, вернее всего, ответ его прозвучал бы именно так.

Девушка обернулась, не вставая с колен, подняв кверху дочерна испачканные руки. — А вот зажгите, пожалуйста, вы! — сказала она мистеру Мейфилду.

— Да чего же тут бояться, — сказал он. — Уголь сырой, никак он не вспыхнет.

— Ну, пожалуйста, — повторила она. Без тени улыбки.

Форрест качнулся вперед в своей качалке и сказал: — Давайте я зажгу.

Отец встал. — Боится она, — сказал он. — Недавно сильно обожглась. Лампу разорвало. Я вот все пытаюсь убедить ее, что мир страшен только наполовину. Но она еще слишком молода, чтоб понять — молода, а, голубушка? — Он остановился и, ловя равновесие, положил руку ей на макушку.

— Верить-то я вам верю, — сказала она, — только мне хочется, чтобы вы мне помогли. — Он снял руку с ее головы и пошел к камину за жестяной спичечницей, а она взглянула на Форреста и коротко рассмеялась, смешок получился тихий, но радостный.

Форрест заподозрил какой-то подвох, почувствовал вдруг, что ему нанесли непоправимый ущерб (о ней сказать этого было нельзя: доступные глазу части ее тела — лицо, шея, руки — не носили никаких следов ожогов, никаких шрамов). Он сказал, обращаясь к девушке: — Я Форрест Мейфилд.

Она кивнула: — Его сын. Надо безглазой быть, чтоб этого не заметить.

Явный комплимент не успокоил Форреста. Чувство опасности росло.

Форрест спросил: — Кто вы?

Отец остановился. Короткий бумажный жгут пылал у него в руке. — Моя опора, — сказал он. — Единственный человек, на которого я могу опереться.

Девушка сказала: — Меня зовут Полли…

Мистер Мейфилд сказал ей: — Ты иди готовь обед.

Она поднялась на ноги, повторила с нажимом: — Полли, — обращаясь к Форресту, и вышла, всем своим видом показывая, что повинуется с радостью.

Форрест подумал, что уж в одно-то она верит безоговорочно: Робинсон Мейфилд никуда от нее не уйдет, всегда откликнется на ее зов, а в случае необходимости сам позовет, — и ему вдруг захотелось пойти за ней и выведать у нее секрет этого непоколебимого доверия.

Отец тем временем разжег печку и, остановившись у ее потрескивающего зева, вдруг приободрился. От чего? Может, от близости огня? Он посмотрел на Форреста спокойными глазами и спросил: — А зачем, собственно, ты сюда пожаловал?

Но Форрест обнаружил, что, загнанный в угол, он и сам обрел новые силы: теперь можно и побороться. Поднялся на ноги, отступил от отца на три шага и сказал: — Это ведь я из такой дали к тебе приехал. Так что отвечай сначала ты! — Отец и глазом не повел. — Пожалуйста, отец, ответь на мои вопросы. Можешь ты хоть это для меня сделать?

Отец неохотно кивнул.

— И то, что ты скажешь, будет правда?

— Будет, я думаю.

— На меньшее я не согласен.

— С чего мне начинать?

— Откуда ты узнал про меня? Про мою жену и про сына?