Конторщица (СИ) - Фонд А.

— В смысле? — аж обалдела я.

— Да по-всякому, — вздохнул Петров. — Достали уже так, что я и на кухню не выхожу почти. А теперь Зинкиных мелких пацанов научили, так те стучатся в двери и убегают. И так почти весь день. Я и хочу поймать и отлупить, чтобы неповадно было.

Я покачала головой. Мда, дела.

— Когда ты ушла, совсем плохо стало, — понурил голову Петров, — то они Римму Марковну изводили, а теперь за меня взялись. Решили и мою комнату захватить.

— Да как же можно захватить? — не понимала я.

— Обычное дело, — фыркнул Петров, — у Грубякиных детей много, они все в одной комнате живут, если соседняя комната освободится, и они ее займут, то хрен их уже выселишь оттуда. Да и не будут наверху из-за этого разбираться. Иначе им же придется новую квартиру Грубякиным давать. Проще отмахнуться. Вот те и пользуются. А Рудольфовна свой бубновый интерес блюдет, корова старая.

Я слушала и тихо выпадала в осадок. Вот где у людей совесть?

— А пожаловаться на них если? — предложила я.

— Кому ты пожалуешься? — пожал плечами Петров. — Грубякин — передовик производства, многодетный отец, Горшков — учитель пения, кандидат в члены Партии. А я — всего лишь простой мыслитель из народа. Кому из нас больше поверят?

— Да уж, — согласилась я.

Мы еще немного поболтали ни о чем, мне надо было бежать. Взгляд зацепился за батарею бутылок:

— А зачем бутылки собрал?

— Это — стратегический ресурс, — торжественно заявил Петров, — нет денег, сдал пару бутылок — и вот на чекушку и наскребаю.

— Ох, Федя, взял бы ты себя в руки, — мягко пожурила я, — а то действительно подвинут тебя отсюда Горшковы-Грубякины, ходишь вон как оборванец.

— Нет на свете прекрасней одёжи, чем бронза мускулов и свежесть кожи! — важно заявил Петров, и мы распрощались.

Мне повезло: ни Клавдия Брониславовна, ни Элеонора Рудольфовна мне не встретились.

Из-за этих новостей плитку, кстати, я попросить забыла.

Пока я шныряла туда-сюда по рабочим и заодно своим личным делам, в конторе депо "Монорельс" грянули изменения. Они были, на первый взгляд, не столь уж и существенными, однако же именно они повлияли на мою дальнейшую карьеру и, следовательно, на судьбу в этом мире.

Итак, вернувшись, я обнаружила возле щучьего кабинета столпотворение: все пялились на вывешенные на стенде отпечатанные листы и что-то бурно обсуждали. Заинтересовавшись, я тоже подошла и изучила списки: оказалось, наша незабвенная Щука, которой подчинялось три отдела — кадрово-правовой отдел, канцелярия и отдел делопроизводства и архива, так вот, после пожара, затронувшего несколько вверенных ей помещений (в том числе и мой чуланчик), и последующего их ремонта, включила активность и переформатировала кто где будет теперь сидеть. В результате я лишилась отдельного кабинета: на моем месте теперь будет сидеть Гиржева (та наглая шатенка с лошадиным лицом, что цеплялась ко мне за стенгазету), а меня благополучно сплавили в огромный проходной кабинет, где уже и так сидели шесть теток, разной степени склочности.

Тетки пополнение в моем лице встретили кисло, более того, местечко мне, на правах новичка, выделили "элитное": у шкафа, который отгораживал закуток, где все они регулярно гоняли чаи. Сидеть же мне предстояло лицом к стене без окна, спиной к входным дверям, и все, кто туда-сюда ходил, могли прекрасно видеть, чем я занимаюсь. Полагаю, в этом тоже был позиционный расчет Щуки.

Расстроенные Егоров и Мунтяну поперетаскивали мои папки и коробки в новый кабинет, заработав множество косых взглядов от теток, в том числе и в мою сторону.

— Ты это, Лида, — вдруг тихо сказал Мунтяну (я аж удивилась). — В общем, если будет совсем жопа — то заходи.

Егоров ничего не сказал, но по его сочувствующему взгляду я поняла, что эпопея с Горшковыми и квартирой — это еще так, цветочки.

Настроение стремительно рухнуло вниз.

Под бумаги мне был выделен большой шкаф-стеллаж, и я принялась аккуратно расставлять дела по категориям, сверяя их с ранее составленным мной каталогом. Папок было много, после пожара второпях все они были вытащены как попало, поэтому сейчас мне предстояла адская работа, расставить так, чтобы потом можно было быстро найти и ничего при этом не перепутать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Тетки при этом искоса наблюдали. Они были разные, но чем-то неуловимо похожи, не пойму чем. Для того, чтобы не запутаться я когда-то, еще в первые дни после попадания, изучила стенд возле бухгалтерии, поэтому примерно понимала, где кто.

Итак,

Лактюшкина Феодосия Васильевна, — полная женщина, предпенсионного возраста, с тяжелым характером, занималась основным делопроизводством;

Базелюк Мария Лукинична, — невысокая, крепко сбитая, примерно пятидесяти с хвостиком лет, вела журналы учета по техническому обучению и повышению квалификации работников;

Жердий Галина Митрофановна, — крупная, ехидная, хохотливая, очень подвижная и шустрая, была помощницей Лактюшкиной, вела учет медосмотров, больничных, а заодно у нее можно было измерить давление и тому подобное;

Максимова Евдокия Андреевна, — высокая сутулая старая дева, вела статистику и оперативный учет;

Фуфлыгина Клавдия Тимофеевна, — среднего телосложения, но с глазами навыкате, тоже помогала что-то там Лактюшкиной, а также готовила дела для сдачи в архив;

Репетун Татьяна Петровна, — яростно молодящаяся женщина, чванливая, в депо все были в курсе, что она — директорская любовница в отставке. При этом она знала, что все знают, что отнюдь не добавляло ей толерантности и любви к людям. Чем конкретно она занималась, было непонятно.

И вот все вышеперечисленные дамы рассматривали меня и мои действия с видом патологоанатома перед особо отвратительным и странным трупом.

Покряхтывая, я принялась доставать из глубокого ящика кипу папок, стараясь захватить их все и не рассыпать при этом. Папки, сука, были тяжеленные, словно гири, а мне предстояло разгрузить еще не один такой вот ящик. Удерживая всю эту кучу, я неудачно разогнулась и зацепила локтем спинку стула. Стул с грохотом упал на пол.

— Да уж, поработать сегодня нам явно не дадут, — прижав руки к вискам, заметила Лактюшкина, вопросительно взглянув на остальных.

Сначала все промолчали, но потом коллективное бессознательное победило и дамы наперебой включились:

— Ну, знаете ли, Феодосия Васильевна, — капризным голосом заметила Репетун, нервно постукивая карандашиком по столешнице, — вы здесь сами виноваты. Вы почему не поставили условие Капитолине Сидоровне, чтобы она, если подсаживает, то хотя бы нормальных сотрудников? Ту же Иванову, на пример, вполне можно было к нам взять. Она-то даже очень компетентна и тактична.

— Да тоже шило в заднице, — хохотнула Жердий, — Любка говорила, что у них все так радовались, когда ее пересадили…

Базелюк тоже засмеялась.

— Татьяна Петровна! — не смогла промолчать Лактюшкина, перебивая остальных, — вы же прекрасно знаете, кто принимает все такие решения. Капитолина подсунула список, Бабанин подмахнул, а терпеть это безобразие и выслушивать ваши претензии должна я теперь!

— Вечно нам весь сброд сбагривают, — поддакнула Фуфлыгина, глядя в потолок, и вздохнула.

Я продолжала молча по-стахановски трудиться, следом за кучкой пристроила еще три папки, но одна все-таки упала. И, конечно же, совсем не бесшумно.

— Я скоро здесь с ума сойду! — воскликнула Репетун. — Не отдел, а зоопарк какой-то!

— Да сколько можно! — возмутилась Фуфлыгина, — вы мешаете нам работать, товарищ Горшкова.

— Извините, коллеги, — пожала плечами я, — расставить бесшумно такое количество документов невозможно. Мне нужно закончить. Потерпите пожалуйста, я постараюсь побыстрее.

— А мою работу кто побыстрее сделает?! — фыркнула Репетун и швырнула карандаш на стол. — Мне нужно сосредоточиться, а ваши эти пляски с бубном, меня с мысли сбивают!