Партизанский комиссар - Петр Брайко

Ровно в девять со стороны Шалыгино донеслись редкие глухие орудийные выстрелы, и следом начали рваться снаряды, всего метрах в восьмистах от нас.

- Ну вот, - тяжело выдохнул Кочемазов. - Фашисты начали артподготовку.

Поправив на плече карабин, он поспешил на опушку леса. Мы последовали за ним.

Гитлеровцы открыли огонь всего из четырех 75-миллиметровых орудий. Стреляли как-то вяло, с большими, чуть ли не минутными интервалами, будто раздумывая: продолжать огонь или прекратить?

Сначала мы решили, что каратели ведут пристрелку, а потом, через несколько минут, начнут засыпать село снарядами. Но противник продолжал вести огонь в том же темпе.

Понаблюдав минуту-другую, мы поняли: село так укрыто в лощине, что каратели ниоткуда не могут видеть, где ложатся их снаряды. Противник вел артогонь не прицельно, по площади, и, может быть, именно поэтому вражеские артиллеристы стреляли без усердия.

"Не зря, значит, Ковпак и Руднев выбрали эту деревню для обороны. Они оказались намного умней гитлеровских генералов!" - думал я, наблюдая за разрывами.

Через полчаса артобстрел прекратился.

Но вскоре с противоположной, юго-западной окраины села донесся сухой треск вражеских пулеметов. Заработали и партизанские, более зычные "дегтяри". Сначала эта трескотня слышалась справа, приближаясь к нам. Затем, спустя четверть часа - уже слева и где-то дальше.

Как потом сообщил наш связной, прискакавший в лес на лошади, первыми бросились в атаку со стороны деревни Погарычи более пятисот полицаев, собранных гитлеровским командованием из соседних районов и сведенных в отдельный батальон. А через четверть часа пошел в наступление батальон мадьяр.

- Три цепи полицаев положили пулеметчики Кульбаки! Эти перебитые полицаи в черных шинелях валяются на снегу, точно воронье!.. возбужденный боем, торопливо рассказывал связной. - Потом немного погодя на роту Пятышкина полезли мадьяры. Тоже - батальон! И его прижали к снегу намертво!..

Выразительно переглянувшись с Кочемазовым, Канавец заметил:

- В общем, крепко дали фашистам по зубам!

- Да, - кивнул связной. - Хорошо дали!

Это значило, что Ковпаку и Рудневу пока еще не "дужэ" жарко. Лишь в десять часов утра, когда партизаны успешно отразили две вражеские атаки, мы вдруг увидели, что с севера из-за гребня высотки на снежное поле вышла вражеская цепь, за ней - вторая. Они двигались одна за другой на расстоянии всего каких-нибудь полсотни шагов.

Глядя на эти новые цепи гитлеровцев, медленно бредущих по глубокому снегу, я невольно подумал: "Что-то расстроилось в военном механизме карателей, если вместо того, чтоб атаковать село со всех сторон одновременно, они бросают в бой свои силы порознь".

Когда до села оставалось еще более четырехсот метров, первая цепь открыла яростный огонь из пулеметов, винтовок и автоматов.

- Куда и зачем они стреляют? - удивился начальник штаба. - Ведь впереди никого не видно.

- Цэ воны для поднятия своего боевого духа палять, - пояснил Федор Ермолаевич, комиссар отряда, улыбаясь. - Патронов у них багато... от воны и стреляють.

Наблюдая за медленно приближающимся к селу противником, я вдруг подумал: "Как же мы отсюда ударим им в тыл? Ведь от нас до их правого фланга не менее восьмисот метров! Огнем своих пулеметов мы не достанем, из миномета попробовать? Но у нас всего семь мин. Атаковать своими силами? Только людей терять!.."

А гитлеровцы, не прекращая огня, упорно продвигались к Веселому. Вот они уже подошли метров на сто пятьдесят. Потом прошли еще с полсотни метров... Село молчало, будто в нем не было ни одного живого человека.

На спуске в лощину первая цепь почему-то остановилась. Вторая - тоже. Стрельба прекратилась, но вот обе цепи бросились вперед. И тут по ним густо ударили партизанские пулеметы, автоматы, винтовки. А в середине второй цепи заухали разрывы мин.

Обе цепи сломались, залегли в снег, ведя ответный огонь.

По селу из Шалыгино вновь ударила вражеская артиллерия, чтобы поддержать своих солдат, поднять их в атаку. Но едва кто-то в цепи поднимался (видимо, то были офицеры), как тут же снова валился в снег от меткой партизанской пули.

Перестрелка продолжалась около часа или чуть больше. Потом огонь атакующих ослабел и вскоре прекратился совсем. На тридцатиградусном морозе в ботинках, шинельках долго не постреляешь!..

Перестала бить и артиллерия.

- Ну, сейчас, наверно, туго придется тем, кто лежит в снегу, заметил Канавец.

- Да, - согласился с ним Кочемазрв.

Мы радовались за своих товарищей, успешно отразивших атаку противника.

- Может, каратели уже оценили силу партизан и больше не полезут? Капитан Кочемазов испытующе глянул на нас прищуренными глазами.

- Вряд ли, - усомнился Федор Ермолаевич. - Подождем - увидим... - И подойдя ко мне сказал: - Пока фашисты решают, что им делать дальше, пойдем, лейтенант, проверим дозоры.

Солнце уже поднялось над лесом и висело в морозной дымке, словно затянутый марлей фонарь, когда мы вернулись с обхода.

Прошло еще около двух часов. Вдруг наблюдатели доложили, что с севера, из-за того же гребня движутся новые вражеские цепи. Вот они уже приблизились к лощине и открыли бешеный огонь. Одновременно артиллеристы из Шалыгино опять начали обстреливать село.

Ударить бы нам сейчас! Но и на этот раз вражеские цепи двигались далеко от нас.

Капитан Кочемазов нервно закусил губу. Я понял: он пока не знает, как помочь своим. Ударить в тыл или хотя бы во фланг наступающему противнику?

- Слишком далеко, - сказал он, рассуждая вслух. - Пулеметами их отсюда не достать!

- Я думаю, что нам не надо ничего делать, - ответил спокойно Канавец. - Посмотрим, как их теперь, во второй раз, встретят наши. Тогда и будем решать.

Федор Ермолаевич - старый охотник - следил сейчас за противником, как за приближающимся зверем, чтобы вернее взять его на мушку. Да собственно, все мы сейчас были в роли охотников. И любая военная операция, в сущности, сводится к тому же - выбрать наиболее удобный момент для нанесения решительного удара по врагу.

Глядя на это заснеженное поле, лишенное сейчас реальных примет какой-либо эпохи, я подумал: "Точно так же, наверное, чувствовали себя наши древние предки, воины Дмитрия Донского из знаменитого засадного полка Дмитрия Боброка, когда поджидали в лесу полчища Мамая..."

Между тем цепи противника подошли к околице примерно метров на сто, поравнялись с теми, кто лежал на снегу. А наши почему-то молчат. Неужели у них кончились патроны?!

И вдруг со стороны Веселого дружно застучали партизанские "максимы", "дегтяри" и ППШ, в грохоте боя уже трудно было различить потрескивание мадьярских пулеметов и немецких автоматов.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});