Левая рука тьмы: Левая рука тьмы. Планета изгнания. Гончарный круг неба. Город иллюзий - Урсула Ле Гуин

Не знаю. Знаю только, как это было в грузовике.

На пятое утро того дня, как я очнулся, если только мой счет правилен, грузовик остановился. Мы услышали голоса снаружи.

Стальная дверь широко раскрылась. Один за другим пробирались мы к выходу из стального ящика, кое-кто на четвереньках, спрыгивали или сваливались на землю.

Вышло двадцать четыре человека. Двух мертвых — первого умершего и второго, который не пил два дня, — вытащили наружу.

Снаружи было холодно, так холодно и ярко от сияния дневного света на белом снегу, что выйти из зловонного убежища оказалось трудно, и некоторые из нас заплакали. Мы стояли, сбившись в кучу, у большого грузовика, все обнаженные и грязные. Нас построили в линию и повели к зданию в нескольких сотнях ярдов от нас. Металлические стены, покрытые снегом крыши зданий, снежная равнина вокруг, огромные горы под восходящим солнцем, обширное небо — все, казалось, дрожало и раскалывалось от излишка снега и света.

Мы по очереди вымылись в большом корыте в клепаной постройке. Каждый начинал с того, что пил эту воду. После этого нас отвели в главное здание, где выдали белье и серую одежду. Охранник проверил нас по списку, после чего мы прошли в большое помещение и вместе с несколькими сотнями других людей в сером сели за прикрепленные к полу столы и поели. После этого все — и новые заключенные, и старые — были разделены на группы по двенадцать человек. Мой отряд двинулся к лесопилке, находившейся внутри ограды в нескольких сотнях ярдов за главным зданием. За оградой начинались лесистые холмы, тянувшиеся до самого горизонта.

Под командой охранника мы таскали доски с лесопилки и складывали их в большой сарай.

После нескольких дней в грузовике это было нелегко: ходить, нагибаться и поднимать тяжести. Нам не позволяли бездельничать, но и не очень подгоняли. В середине дня раздали по чашке перебродившего черного напитка, а перед заходом отвели обратно в барак, где нам дали обед: овощную похлебку и пиво. На ночь нас закрыли в спальном помещении, где всю ночь горел яркий свет. Мы спали на двухъярусных нарах вдоль стен, там было теплее.

Каждый взял себе спальный мешок из груды, лежавшей у дверей. Мешки были тяжелые, грязные, пропитанные потом, но хорошо изолированные и теплые. Однако мне они были коротки. Среднего роста гетенианец может легко укрыться в них с головой, но я не мог. Я даже не мог вытянуться в полный рост на нарах.

Это место называлось Пулафенская Сотрапезническая третья добровольная ферма и агентство по переселению. Пулафен, тридцатый район, расположен на крайнем северо-западе обитаемой зоны Оргорейна и ограничен Сембенспенскими горами, рекой Исагель и побережьем. Область слабо заселена и больших городов здесь нет.

Ближайший к нам поселок назывался Туруф и находился в нескольких милях к юго-западу. Я никогда не видел его. Ферма была расположена на краю огромного ненаселенного района Тарреппет, района лесов.

Так далеко на севере не росли большие деревья: хеммен, серен или черный войс, поэтому лес состоял только из искривленных хвойных деревьев с серыми иглами, называющимися торе. На Зиме количество видов растений и животных очень невелико, зато каждый вид очень многочислен. Этот лес, покрывающий тысячи квадратных миль, состоял только из деревьев торе. Даже в такой дикой местности за лесом ухаживали. В нем не было выгоревших мест, вырубленных полян или обезлесенных оврагов. Было подсчитано каждое дерево, и даже опилки с нашей лесопилки использовались. На ферме была небольшая фабрика, и когда погода не позволяла отправляться в лес, мы работали там, используя для различных целей щепки, опилки и кору, приготовляя из хвои смолу, которая шла на производство пластмасс.

Мы не переутруждали себя. Если бы давали немного больше еды и хорошую одежду, работа была бы даже приятной, но большую часть времени мы слишком мерзли и были голодны, чтобы чувствовать удовольствие. Охранники никогда не были жестоки. Они были флегматичны и тяжеловаты и, на мой взгляд, женственны, но не в смысле утонченности, а наоборот — в смысле тяжеловесности и мясистости. Среди товарищей по заключению, как и вообще в первое время на Зиме, я чувствовал себя единственным мужчиной среди женщин-евнухов. И заключенные отличались той же медлительностью и неотделанностью.

Их трудно было отличить друг от друга, эмоциональный тонус у них всегда был низок, разговоры банальны. Вначале я относил эту безжизненность за счет голода и холода, но скоро понял, что это результат применения наркотиков, которые предохраняют их от вступления в кеммер.

Я знал, что существует средство, которое может значительно ослабить или совершенно уничтожить активную фазу гетенианского сексуального цикла. Его используют, когда обычаи, мораль или медицина требуют воздержания. Один или несколько периодов кеммера могут быть пропущены без всяких последствий. Использование этого средства широко распространено. Но мне не приходило в голову, что его могут применять принудительно.

Для этого были причины. Гетениане в кеммере — это разрушительный элемент в работе всего отряда. Если освободить его от работы, что он будет делать, особенно если в тот момент никто больше не находится в кеммере? А это вполне возможно, так как нас было всего сто пятьдесят.

Провести кеммер без партнера гетенианцу очень трудно. Лучше устранить это состояние и совсем обходиться без него. Так они и поступали.

Заключенные, находившиеся на ферме в течение нескольких лет, психологически и, как мне кажется, до некоторой степени физически адаптировались к химической кастрации. Они были бесполы, как волы.

Подобно ангелам, они не знали ни стыда, ни желаний. Но человеку несвойственно жить без стыда и желаний.

Будучи строго ограниченными и определенными по природе, половые стремления гетенианцев почти не подвержены общественному влиянию. Здесь меньше угнетения секса, запретов, связанных с ним, чем где-либо в бисексуальном обществе. Воздержание исключительно добровольное. Терпимость распространена повсеместно. Сексуальный страх, сексуальные расстройства встречаются крайне редко. На ферме я впервые встретился с вмешательством общества в вопросы пола, и это вмешательство порождало не извращения, а нечто более зловещее — пассивность.

На Зиме нет общественных насекомых.

Гетенианец не делит свою планету, как земляне Землю, с бесчисленными сообществами маленьких бесполых работников, обладающих лишь инстинктом повиновения группе, целому. Если бы на Зиме существовали муравьи, гетенианцы, возможно, занимались бы тем, чтобы копировать их жизнь. Режим добровольных ферм появился лишь недавно и ограничен пределами одной страны. В остальных частях планеты он совершенно неизвестен. Но это зловещий указатель того направления, в котором пошло общество, такое уязвимое с точки зрения контроля секса.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});