Синева небес - Соно Аяко

— Поразительно! В мой дом мало кто приносит ветчину, но консервированная ветчина, действительно, отвратительна. Ее просто есть невозможно.

На самом деле Фудзио ел консервированную ветчину только однажды. Когда Фудзио сказал, что она отвратительная, Сабуро возмутился: «В Африке дети голодают, а ты требуешь роскоши!» и в одиночестве съел тушеную капусту с ветчиной.

Однако до чего же неприятная штучка эта Ханако Госима! Фудзио почувствовал, что от фальшивой улыбки у него затекло лицо. Ее достоинства — это эрудиция, выдающиеся таланты ее семьи и еще материальное положение. Если поразмыслить над этим, то даже шурин, который из-за голода в Африке готовил и ел тушеную капусту с ветчиной, выглядит куда привлекательней.

Чтобы поставить на место эту надменную дрянь, нужно действовать проще — плел интригу Фудзио.

— Ну что, пойдем, — самоуверенно сказал он. — Прошвырнемся куда-нибудь. Представим, что мы в Венеции.

Фудзио говорил с чрезмерной самоуверенностью, но, когда у кассы взглянул на чек, цена угощения вызвала у него прилив раздражения.

— Ну, если по правде сказать… — произнес Фудзио испуганным тоном, — я думал, что если такую интеллигентку, как ты, пригласит недотепа вроде меня, то ты едва ли согласишься.

— Я ведь свободно мыслю.

— Действительно, — Фудзио подумал, что она уже набила ему оскомину. — Поедем на станцию экспрессов линии Кэйхин, туда, где я оставил свою машину.

— Хорошо.

— Вот и познакомились. Такая приятная атмосфера…

На улице Фудзио легонько приобнял ее за плечи. Ее худые, жесткие лопатки были напряжены.

— Меня часто приглашают куда-нибудь. Но сегодня у меня такое настроение, что я абсолютно не знаю, стоит ли нам развивать знакомство…

— Что же определяет твое настроение?

— Некоторые экзистенциальные моменты…

— Что за «экзистенциальные»? Никак не пойму.

— Вам приходилось слышать о Кьеркегоре?

— Не знаю такого. Он политик?

— Нет, он философ, — Ханако вновь слабо улыбнулась. — Кьеркегор говорит: «Что такое свобода? Свободен ты или нет — об этом можешь знать только ты сам».

— Я совсем ничего в этом не понимаю. Но ты-то освободилась от родителей, а это, думаю, было не просто.

— Да, конечно. Кьеркегор придавал большое значение тому, что называл «отчаянным сознанием греха», поэтому я с этим изо всех сил боролась. И, полагаю, теперь я уже более или менее свободна.

— Потрясающе! Просто потрясающе! — сказал Фудзио, напустив на себя простодушный вид, но его неуклюжие слова, казалось, наоборот, были восприняты Ханако искренне. — Среди всех, кого я встречал, вы — самый ученый человек.

— Вероятно. Я же воспитывалась в относительно академической атмосфере.

Фудзио уже не переспрашивал, хотя Ханако и продолжала рассуждать нетерпимым и самодовольным тоном. Он решил, что лучший способ отплатить этой гордячке — сексуально унизить ее. Он уже смутно представил, как похоронит Ханако в «том месте» на краю пространства, уходящего в космос; при этом Фудзио ощущал, что не он приведет ее туда, Ханако сама сделает выбор.

Электричка была переполнена, и Фудзио сказал Ханако, притиснутой к его груди:

— Ты такая красивая…

— Лучше скажите, что оригинальная.

— А сама-то ты знаешь об этом?

Радостно улыбаясь, Фудзио хотел этим выразить свое презрение к ней, но, похоже, Ханако такие нюансы не воспринимала. В электричке оба в основном молчали. Когда они вышли со станции и миновали торговый квартал, то впереди замаячил мрачный массив, на углу которого помещалась автостоянка, где Фудзио арендовал место.

Пройдя было мимо небольшого супермаркета, Ханако неожиданно сказала:

— Зайду, мне кое-что надо купить. А вы подождите, пожалуйста.

— Что купить? — спросил Фудзио, но Ханако, не отвечая ему, вошла в магазин. Фудзио с интересом последовал за ней. Он решил: раз ему не запретили идти следом, то у нее, вероятно, не будет особого повода на него сердиться.

В продуктовом отделе Ханако направилась прямо к холодильной камере. Достала упаковку жареного соевого творога, уложенного в два отдельных мешочка, и вернулась к кассе.

— Для чего ты это купила?

— Сегодня поеду к родителям. Я обещала маме купить творог, чтобы сделать подношение Богу Инари.[34]

— Богу Инари?

— Да, у нас дома в одном уголке сада старинная молельня Богу Инари.

— Так-так-так… Глубоко веровать — это хорошо…

Ничто не дрогнуло в лице Фудзио, но он внезапно ощутил, что не может удержаться от смеха. Одновременно с этим он почувствовал, что в его душе образовалась пустота, и воздух, скопившийся там, под страшным давлением стремительно вырывается наружу.

— И ты веришь в Бога Инари? — спросил Фудзио.

— Конечно. Молюсь, как положено, поэтому у нас дома все счастливы.

Вот и автостоянка. Подойдя к своей машине, Фудзио открыл дверцу и сказал Ханако, ожидавшей по другую сторону машины:

— Я передумал. С такой женщиной, как ты, незачем ехать в отель. Пожалуй, поеду домой.

Лицо Ханако мгновенно вытянулось, словно она не могла поверить своим ушам, а Фудзио, словно преследуя отступающего противника, бросил ей прямо в лицо:

— Ты что, и вправду дура?!

глава 11. Вторая часть музыкального сочинения

Утром десятого апреля Фудзио пробудился ближе к полудню в приподнятом настроении.

Хотя вчера полдня шел дождь, сегодня установилась ясная погода, и вид из его «замка на крыше» был такой, словно сидишь в чаше со свежим салатом. Фудзио всегда думал, что город — это лишь строения, созданные человеческими руками, а оказалось, что это и красные азалии, и желтые горные розы, и пурпурный древесный пион, — и все они источают аромат.

Когда Фудзио спустился на нижний этаж, было уже почти одиннадцать.

— Фут-тян, ты что сегодня будешь есть? Может, подогреть холодный рис? Есть побеги бамбука и молодой картофель, поджарить к ним соленую кету? — спросила мать.

Фудзио не стал пререкаться.

— Мне все равно, — ответил он.

Сегодня у него определенно не было причин для недовольства. В такой день все кажется вкусным.

Однако когда Фудзио по случайности заглянул в магазин, то инстинктивно почувствовал присутствие чего-то чуждого и неприятного. Магазин вот-вот должен открыться, и Сабуро должен быть на месте. Но шурина не было видно. Куда он подевался?

Интуиция не подвела Фудзио. На стене у входа был наклеен черно-белый плакат с фотографией 30х30 сантиметров. Лицо на ней было Фудзио хорошо знакомо.

«Разыскивается полицией. Вы встречали этого человека?» — крупным шрифтом было написано под фотографией Ёко Мики, названной почему-то домработницей. Хотя она, Фудзио был в том уверен, была замужней домохозяйкой.

«Девушка пропала без вести 22 марта. Если вам что-нибудь известно, просьба сообщить в полицию.

Рост — 157 см. Вес — 48 кг. Особые приметы — след от ожога в виде древесного листа на внутренней стороне правого локтя».

— Эй! — гневно воскликнул Фудзио. Он звал шурина, но отозвалась мать:

— Что случилось?

— Кто наклеил этот плакат?

— Да я и не знаю, но Сабуро говорил, что его попросили.

— Разве можно клеить такое в магазине, куда приходят покупатели? Фудзио наскоро обулся, спустился вниз и с ожесточением сорвал плакат.

— Фут-тян, тебе следовало спросить у Сабуро.

— С чего это я должен спрашивать у него разрешения?

В это время в дверях показался шурин, вернувшийся с улицы. Увидев разорванный плакат, он хмуро взглянул на Фудзио.

— Зачем ты порвал плакат, который мы взяли, чтобы наклеить?

— Не помню, чтобы я разрешал вешать такое.

— Он, видите ли, не разрешает! Если хочешь разговаривать серьезно, поработай каждый день как следует, тогда и говори. Да зачем мне спрашивать у тебя разрешение, если тебя в магазине-то не бывает?

Фудзио не счел нужным отвечать.

— Меня попросила одна знакомая, сказала, что домашние этой девушки просто сон потеряли. Я из сочувствия повесил плакат, что тут плохого? — сказал Сабуро, пристально глядя на Фудзио. — Представь: она пропала без вести. Не знаю, сколько отпечатали этих плакатов, но, вероятно, они стоили больших денег. Больно смотреть, с каким состраданием смотрят на ее родителей окружающие. Мне сказали, что домашние, разделившись на группы, ходят и просят, чтобы плакаты расклеивали по возможности в людных местах. Услышав такое, невольно хочешь помочь хоть чем-то, это естественно, так я думаю.

— Их дочь, наверняка, сбежала с любовником. Я думаю, что вся история не стоит выеденного яйца, — презрительно отозвался Фудзио.

— Возможно, это и так, однако родители и муж все же волнуются. С этими словам Сабуро нагнулся было поднять надорванный плакат с пола, но Фудзио оттолкнул его.