СССР и Россия на бойне. Людские потери в войнах XX века - Борис Соколов

Таблица 18. Потери Красной Армии в 1942 году

Здесь следует отметить, что в показатель «пораженные в боях» входят раненые, контуженые, обожженные и обмороженные. А в показатель «раненые», чаще всего используемый в статистике, обычно включаются только раненые и контуженые. Доля раненых и контуженых среди пораженных в боях для Красной Армии в годы Великой Отечественной войны составляет 96,9 % [382]. Поэтому без большой погрешности можно относить показатели для раненых ко всем пораженным в боях и наоборот.

Еще до публикации этих данных Д.А. Волкогонов пытался оценить советские потери в Великой Отечественной войне, причем тогда он уже, скорее всего, располагал приведенными выше данными о безвозвратных потерях Красной Армии в 1942 году. По мнению Волкогонова, «число погибших военнослужащих, партизан, подпольщиков, мирных граждан в годы Великой Отечественной войны колеблется, видимо, в пределах 26–27 миллионов человек, из них более 10 миллионов пали на поле боя и погибли в плену. Особенно трагична судьба тех, кто входил в состав первого стратегического эшелона (и основной массы стратегических резервов), кто вынес главные тяготы войны в 1941 году. Основная, прежде всего кадровая, часть личного состава соединений и объединений этого эшелона сложила головы, а около трех миллионов военнослужащих оказались в плену. Немногим меньше были наши потери и в 1942 году» [383].

Вероятно, Волкогонов имел пред собой также данные о числе советских пленных по годам, опубликованные американским историком Александром Даллином (о них — чуть ниже). Там число пленных в 1941 году определяется в 3355 тыс. человек. Вероятно, Волкогонов округлил эту цифру до 3 млн. В 1942 году число пленных, по А. Даллину, составило 1653 тыс. человек. Вероятно, Волкогонов вычел эту величину из своих данных о безвозвратных потерях 1942 года, получив число убитых и умерших в 4235 тыс. Не исключено, что он счел, что в 1941 году среднемесячный уровень потерь убитыми был примерно таким же, как и в 1942 году, и тогда потери 1941 года убитыми оценил примерно в половину от потерь 1942 года, т. е. в 2,1 млн человек. Не исключено, что Волкогонов решил, что, начиная 1943 года, Красная Армия стала воевать лучше, среднемесячные потери убитыми сократились вдвое по сравнению с уровнем 1942 года. Тогда в 1943 и в 1944 годах ежегодные потери он мог оценить в 2,1 млн человек убитыми и умершими, а в 1945 году — примерно в 700 тыс. человек. Общие потери Красной Армии убитыми и умершими, без умерших в плену, Волкогонов мог оценить в 11,2 млн человек, а число умерших пленных А. Даллин оценивал в 3,3 млн человек. Общие потери Красной Армии убитыми и умершими Волкогонов мог оценить в 14,5 млн человек, что было больше 10 млн, но меньше 15 млн. В точности этой цифры исследователь, вероятно, не был уверен, поэтому и написал осторожно: «более 10 миллионов» (но не более 15 млн, а когда пишут «более 10 млн», подразумевается, что эта величина все-таки меньше 15 млн).

Интересно, что данные Волкогонова использовала еще одна группа исследователей. В.И. Феськов, К.А. Калашников и В.И. Голиков следующим образом определяют потери Красной Армии в Великой Отечественной войне [384]:

Таблица 19. Потери личного состава Вооруженных Сил СССР в период войны

Если принять данные А. Даллина о 3,3 млн умерших советских пленных, то общее число погибших и умерших военнослужащих Красной Армии можно оценить в 14,6 млн человек, хотя Феськов, Калашников и Голиков такой цифры и не устанавливают, поскольку не пытаются определить число умерших пленных. Зато число в 14,6 млн погибших практически совпадает с предполагаемым нами числом, которое должен был получить в результате своих расчетов Волкогонов. Поскольку Феськов, Калашников и Голиков для безвозвратных потерь 1942 года берут практически ту же цифру, что и Волкогонов, но увеличивают ее на 1,8 тыс. человек, можно предположить, что они были знакомы с тем документом, откуда взял свои данные Волкогонов. Не исключено, что в этом же документе приведены также данные о безвозвратных потерях в 1941, 1943, 1944 и 1945 годах и что этим документом воспользовались авторы книги «Красная Армия в победах и поражениях» (или, наоборот, в свое время Волкогонов мог быть знаком с их расчетами). Что же касается численности пленных, то для 1942–1945 годов они даны по книге А. Даллина. А для 1941 года приведена другая распространенная цифра, оглашенная, в частности, на Нюрнбергском процессе.

Ошибкой в данном случае, как нам представляется, является предположение Феськова, Калашникова и Голикова о том, что, начиная с 1943 года, потери Красной Армии убитыми резко сокращаются. Однако приводимые ими данные о потерях ранеными и больными, в целом совпадающие с данными сборника «Гриф секретности снят», равно как и данные Е.И. Смирнова о динамике числа раненых за всю войну, говорят об обратном. В 1943, 1944 и 1945 годах среднемесячное число раненых было существенно больше, чем в 1942 году, тогда как во второй половине 1941 года среднемесячное число раненых было существенно меньше, чем в 1942 году. Исходя из этого и предполагая, что число убитых пропорционально числу раненых, можно сделать вывод о том, что, начиная с 1942 года, среднемесячное число убитых возрастало и, достигнув максимума в июле и августе 1943 года, в дальнейшем серьезно не падало, оставаясь на уровне, выше уровня 1942 года. Если даже какие исчисления, сделанные в Наркомате обороны или позднее в Министерстве обороны, и говорят о падении числа убитых в 1943–1945 годах, то это может быть связано с тем, что данные Наркомата обороны о безвозвратных потерях не учитывают безвозвратных потерь призванных непосредственно в части. Такого рода призыв стал особенно активно осуществляться с начала 1943 года и продолжался вплоть до самого конца войны.

За счет призванных непосредственно в части покрывались не учтенные в донесениях вышестоящим штабам безвозвратные потери. Характерно, что в советско-японской войне, где боевые действия происходили на территории Внутренней Монголии и Маньчжурии и где призыв местного китайского и монгольского населения в советские воинские части, разумеется, был невозможен, эту дополнительную неучтенную убыль предполагали покрывать за счет получения дополнительных стрелковых дивизий. Так, командующий войсками Забайкальского фронта маршал Р.Я. Малиновский, представляя Сталину 18 июня 1945 года план боевых действий фронта против Японии, в разделе о пополнениях писал: «Для покрытия ожидаемых потерь в первый месяц операции необходимо предусмотреть подачу:

По личному составу — 120 тысяч…

Кроме того, предусмотреть усиление фронта семью-девятью стрелковыми дивизиями с двумя-тремя корпусными управлениями и тремя истребительными артбригадами» [385]. Численность войск Забайкальского фронта к 9 августа, дню начала войны с Японией, составляла 638 300 человек [386]. Таким образом, только учтенные потери, которые собирались возместить за счет маршевого пополнения, предполагались за месяц боев примерно в одну пятую от численности личного состава. Однако помимо этого Малиновский хотел получить 7–9 стрелковых дивизий и три истребительно-противотанковые бригады. Очевидно, он учитывал, что в боях против Германии противотанковая артиллерия несла наибольшие потери, и предполагал пополнить ее после первого месяца боев. А вот дополнительные стрелковые дивизии ему, по всей вероятности, были нужны, чтобы восполнить те потери, которые в донесениях не фигурировали и не покрывались маршевым пополнением, и сохранить таким образом прежнюю силу своих ударных группировок. 9 стрелковых дивизий и 3 истребительно-артиллерийские бригады по своей численности не уступали 120-тысячному маршевому пополнению. Несомненно, Малиновский ориентировался на уровень ежемесячных потерь в войне против Германии.

Однако советское командование переоценило силу сопротивления японской Квантунской армии. И дело было не только в том, что японское правительство вследствие атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки уже через неделю после начала боевых действий в Маньчжурии приняло решение о капитуляции. К моменту советского нападения почти все боеспособные дивизии и современное вооружение были переброшены на Тихоокеанский театр боевых действий. К августу 1945 года подавляющее большинство дивизий Квантунской армии были 1945 года формирования, причем главным образом — в июле. Японское командование оценивало их боеспособность лишь в 15–20 % от уровня боеспособности обычной полнокровной пехотной дивизии. В новых дивизиях преобладали необученные призывники из студентов и инвалидов. Японским войскам катастрофически не хватало вооружения, боеприпасов и горючего, и в их распоряжении в Маньчжурии было не более 50 боеготовых самолетов. Также отсутствовала противотанковая артиллерия, а танки были легкие и устаревшие, но и те из-за отсутствия горючего и подготовленных экипажей так и не смогли вступить в бой [387]. В результате потери Забайкальского фронта, по официальным советским данным, составили 2228 человек безвозвратных потерь (включая 522 — небоевых) и 6155 человек санитарных потерь, из которых почти половина — 2996 человек, приходится на больных. Даже если учесть, что японцы оценивают советские безвозвратные потери за всю советско-японскую войну вдвое выше — в 20–25 тыс. человек против 12 031 по официальным российским данным [388], и предположить, что общие потери Забайкальского фронта занижены вдвое, до цифры предполагавшихся потерь, как минимум, в 120 тыс. человек останется еще 103 тыс. человек.