Босс для Золушки - Алёна Амурская

кукушкой. Царевичев ещё при переезде говорил, что это памятный подарок его бабушки, и потому всегда поддерживается в рабочем состоянии. Мне нравится этот звук — такой успокаивающий и мирный.

Домработница и Настя с Костей уже давно спят. На всякий случай заглядываю в детскую, поправляю детям сбившиеся одеяльца и ухожу в гостевую спальню.

Посетив ванную, быстро переодеваюсь в ночную сорочку и ныряю под одеяло. Прохлада чистого постельного белья такая приятная. С наслаждением вытягиваю ноги в струнку и шевелю пальцами. Очень хочется спать, но воспоминания о волнующих словах Царевичева всё ещё будоражат мысли и чувства.

Когда дремота наконец почти накрывает мое сознание, из-за окна вдруг доносится какой-то шум. Низкое угрожающее рычание. А затем сразу же два коротких предостерегающих тявканья.

Сон как рукой снимает.

Приподнимаюсь на локте и вслушиваюсь в темноту. Может быть, старый эрдельтерьер заметил пробравшуюся за ограду кошку?

Снова рычание, на этот раз очень громкое. Странно, что охранники Царевичева не реагируют. Ведь дом вроде как под наблюдением и днём, и ночью. Двое охранников дежурят в маленькой будке у ворот днём, и двое — по ночам.

На первом этаже хлопает дверь.

— Кто там тёзку моего растревожил, блин? Спать не даёт, зараза! — ругается проснувшаяся домработница и кричит в домофон по внутренней связи: — Виталий! Леша! Вы чего там, вырубились на посту, что ли?

Тёзкой она называет эрдельтерьера. Действительно, любопытный каламбур. В доме хозяйничает домработница Люся, а дворовую территорию охраняет пёс Люси.

И сейчас этот пёс прямо-таки разрывается от бешеного лая.

Окончательно проснувшись, я тревожно вскакиваю и босиком подбегаю к окну. Там темно, ничего не видать, если не считать светового пятна от фонарного столба у ворот. Охранники словно испарились.

Домработница бросает трубку, отчаявшись дозвониться до охраны в будку, и щелкает дверным замком.

— Люси, чтоб тебя! Опять соседского кошару уви…

Тишина наступает так резко, что мне становится страшно. Как будто я оказалась в фильме ужасов. В том самом моменте, когда в дом проникает монстр.

Очень хочется успокоить себя притянутыми за уши объяснениями, почему и домработница, и собака так внезапно замолчали… но я не могу себе позволить убаюкать бдительность. Потому что в доме дети. И я помню, что Костю уже дважды пытались похитить.

Ещё я помню, что от детской есть ключ. Он хранится в шкафчике на стене подсобки. Бегу туда на цыпочках и торопливо запираю дверь. Какая-никая, а преграда для того, кто мог пробраться в дом. Отчаянно надеюсь, что Костя с Настюшей не проснутся, и возвращаюсь в подсобку.

От тишины звенит в ушах. Я слышу, как внизу тикают те самые чудесные старинные часы с кукушкой, но теперь этот звук не умиротворяет, пугает. Потому что в этом страшном безмолвии слух улавливает еле-еле различимые шаги.

К горлу подкатывает потребность задать один из самых дурацких вопросов, которые всегда бесили меня в ужастиках. Что-то вроде: эй, здесь кто-нибудь есть?

Стискиваю зубы, молчу и шарю везде глазами в поисках хоть какого-нибудь импровизированного оружия. Если в доме действительно враждебно настроенный чужак, то нельзя привлекать к себе внимание. Но чем можно защитить себя? На полках только постельное белье да моющие средства! И горшок с кактусом на подоконнике крошечного окошка.

Где, блин, носит Царевичева?

Сажусь на пол и лихорадочно набираю его номер. Сердце уже не стучит, а тревожным набатом бьёт в груди. Гудки… Есть контакт!

— Катя, что-то случилось? — спрашивает он. — Я скоро буду. Ребята Батянина ошиблись. Они не Филина задержали, а кого-то другого. Просто похожего сильно.

— Артём… — шепчу я на грани слышимости. — Мне кажется, в доме кто-то бродит! Приезжай скорей, пожалуйста!

— А охрана?

— Не знаю, Артём! С ними со всеми что-то случилось… а я боюсь… боюсь спускаться вниз…

— Понял, — отрывисто бросает Царевичев. — Катя, не отключайся, будь на связи. Спрячься с детьми и веди себя тихо. Я еду.

— Хорошо!

Приободрившись, я выглядываю в дверную щёлочку. Вроде никого… всё так же тихо…

И в тот самый миг, когда я немного расслабляюсь, по коридору мимо бесшумно проскальзывает чья-то черная тень.

С перепугу моё сердце уходит в пятки.

Вижу в щель, как фигура неизвестного медленно направляется к двери детской спальни. Господи, это точно новая попытка похищения! Третья по счету… и в дом проникла явно не какая-то подставная алкоголичка, а мужчина. Снова боевой очкарик?

Первый порыв — нашептать об этом боссу, который так и висит на прямой связи, спеша домой и яростно переговариваясь с кем-то. В трубке шуршит отдаленно-фоновый бубнеж. Но вдруг мой шепот услышит похититель?

Его тень застыла у запертой мною двери. Он пару мгновений роется в карманах и начинает ковыряться в замке. Наверное, отмычкой.

Господи, что же делать?.. Нельзя, чтобы он добрался до детей… Пока Царевичев доедет, этот псих что угодно может сотворить с ними!

Надо действовать. Хоть что-нибудь сделать. Отвлечь или ударить, и плевать на последствия! Ведь там, за дверью, не только Костя. Там моя Настюша, маленькая и беззащитная!

Глава 28. Ну очень шустрый очкарик

Когда адреналин несётся по телу обжигающей лавой, у каждой женщины с ребенком в голове происходит глобальная и молниеносная битва двух инстинктов. Не на жизнь, а на смерть материнский инстинкт сражается с инстинктом самосохранения… и обычно побеждает его.

Да, у меня ещё нет собственного ребёнка. Но после того, как мама умерла, я настолько привыкла заботиться о маленькой сестрёнке именно с материнской позиции, что природа позаботилась обо всем сама. Она включила мне нужный инстинкт раньше времени…

И теперь этот инстинкт действует за меня сам.

Руки уверенно хватают единственный предмет во всей подсобке, которым хоть как-то можно остановить страшного ночного вторженца. Увесистый керамический горшок с кактусом. Затем ноги сами выносят меня в коридор, и послушное тело двигается удивительно бесшумно. Без единой толики сомнения я размахиваюсь и со всей дури обрушиваю горшок на голову мужчины.

В последний момент он что-то чувствует и успевает обернуться. Но делает себе только хуже: разбившийся о его лоб горшок рассыпается по лицу и глазам грязной массой ломаной керамики и земли. Заключительным штрихом кактус впечатывается ему в правую щеку здоровенными острыми колючками. А я отскакиваю на несколько шагов назад с расширенными глазами, задыхаясь от волнения.

Это он! Тот самый очкарик, который напал на нас с Костей в парке! Сейчас он без очков, но я узнаю его по кривой линии крепко сжатого рта и сильно оттопыренным ушам.

Вопреки моей надежде, сознания он не теряет. Отчаянно матерясь, трёт