Пещера мечты. Пещера судьбы - Владимир Мальцев

Ползая по шарикам, воспеваем славу красноярцам, разок просепулявшим лагерь на Баобаб. Красноярцы — совершенно особая порода спелеологов, с особыми традициями и особыми методами. Суровый народ. Одним словом, сибиряки. Одна из их особенностей — использование в качестве сепулек своеобразных алюминиевых ящиков восьмигранного сечения, так называемых першингов (по аналогии с американскими ракетами средней дальности). Впрочем, на гробы оно похоже несколько больше. Утверждается, что они немногим тяжелее обычных тканевых, а застревают меньше. Собственно, это их дело, но остальным тоже хорошо — после просепуливания красноярцев с першингами шарики значимо пообтесались и теперь достают уже меньше.

Часа через три выходим из сепулькария в зале МГРИ. Большой перекур. Здесь — развилка. Часть группы уйдет на лагерь в зале Баобаб, являющийся базовым для исследования Б-подвала и некоторых других продолжений. До него всего метров двести пешком. Поэтому часть этой команды, кто покрепче, помогут сепуляться нам, а остальные поставят лагерь. Количество груза уменьшается и за счет того, что часть модулей базируется здесь же на развилке. В первую очередь идут личные сепульки, снаряжение и дней на пять модулей. Остальные подтащатся в ходе экспедиции.

Следующий перегон — метров 200 несколькими ходками на полусогнутых. История этого участка пещеры тоже достойна пера. Северная стенка зала МГРИ несколько лет подряд считалась непроходимым завалом. Многие искали хотя бы копаемую щель, тратя на это кучу времени. Наконец, Олег Бартенев ее нашел: 150 метров удивительно костоломного прохода, во многих местах которого можно проползти только на выдохе, и — большой зал. Естественно, первая реакция — оттопографировать периметр зала. На чем Бартенев и свалился обратно в зал МГРИ. Пешком. По проходу, нигде не уже двадцати метров и нигде не ниже полутора. Просто в зале МГРИ этот проход расположен под потолком и замаскирован глыбами. Причем на той стенке, которая кажется не завальной, а сплошной. То есть — в том самом единственном месте, в котором его никто не искал по причине полной бессмысленности.

За концом пешей пробежки маленький (шагов на семь) сепулькарий по завальному участку, не особо даже и узкому, но весьма костоломному. В самом хитром месте участка — маленьком очке[9] в потолке коридора — разбираем пробку. Северный район пещеры, в котором предполагается работа, относится к числу немногих, чрезвычайно интересных как минералогически, так и эстетически, чрезвычайно хрупких, и потому подлежащих жесткой охране. Один из методов сохранения — маскирование прохода искусственным завалом и искажение карты этого участка, что здесь и применено.

Следующий перекур. Уже часов восемь как в пещере. Начинается самый занудный сепулькарий через лабиринт Свинячьего Сыра. Сыр есть уже вполне научное определение весьма специфического по внешнему виду и способу образования типа лабиринта. С шанцевым инструментом, расширяя дыры, в нем можно ползти в любую сторону просто по азимуту. С каждой точки видно не менее пятнадцати таких дыр во все стороны. Вместе с тем маршрут приемлемой степени шкурности весьма извилист и длинен. Сепулькарий Свинячьего Сыра имеет длину около трехсот метров. Хороших накопителей мало, и почти нет мест, где можно присесть на перекур, а те, что есть — немедленно забиваются сепульками. Практически все привалы происходят в позе лежа. Единственное удовольствие в том, что каменистый пол кончается довольно скоро — на четвертом шаге сепуления. Дальше пол покрыт мягкой пылью, пролезающей куда угодно — даже в герметичные сепульки с фотоаппаратурой. Главное свойство, определившее название «Свинячий», уже не наблюдается. В начале северной эпопеи поверх пыли лежал тонкий слой окислов марганца — тонкого черного порошка. И все первопроходцы вылезали обратно совершеннейшими неграми, углекопами, или просто в по-свински грязном виде. Постепенно на главных тропах окислов марганца не осталось — стерли, и теперь досаждает только самое пыль. Хотя на входном участке приходится и просто тяжело. Первый шаг сепуления проходит по изломаннейшим лазам, в которых часть спелеологов вклинивается в совершенно непотребные щели в полу и пропускает сепульки над собой посредством шевеления свободного пальца руки, задницы и свободной ступни одной ноги. Для этого приходится основательнейшим образом вспоминать анатомию, каковые воспоминания автоматически облекаются в словесную форму и служат дополнительным поршнем для сепульки. После пропуска каждой стратегической сепульки приходится достаточно долго соскребать со стен налипшие матюги, чтобы не застряла следующая, а уже с ней пускать их в повторный оборот, надстроив дополнительный этаж.

Цепочка проушин, в которых все это происходит, является переломным участком, на котором открывается второе дыхание. Тех, у кого оно не открылось, базируем, чтобы не задерживали, оставив им спальники и один модуль. Завтра доползут. Впрочем, если кого-то и приходится базировать, то обычно женщин и детей, от которых толку и так уже мало — совсем выдохлись.

За проушинами идет серия «операционных столов». Это — весьма изощренное по своему садизму изобретение. Во вполне человеческом по габаритам проходе выпадает из потолка прямоугольный блок, полностью перегораживая основную струю. Разумеется, объем пространства остается тем же самым, но свойства оного пространства меняются резко. Вползать на операционный стол нужно через узкую ломающуюся щель с острым гребнем, и спускаться по ту сторону через такую же. Сепульки на гребнях застревают, если не подаются под строго определенным углом. В результате на обработку стола длиной в метр приходится ставить троих-четверых, причем двух верхних упаковывать воедино, головами в разные стороны, и расход сил все равно непропорционально велик.

За операционными столами начинается пыльная ползуха. Пройдя там с десяток раз, я не могу с уверенностью вспомнить, сколько там шагов сепуления. Возможно, двадцать, а возможно, сорок. Ни у кого не хватило настойчивости подсчитать. Сил уже нет, а второе дыхание только поддерживает волю к тому, чтобы дотащиться, но не более. Сепульку туда, сепульку сюда, передвинуться, повторить. Даже сочный мат к этому моменту уже утихает.

Понемногу пол под пузом твердеет, начиная перемалывать колени, но — потолок поднимается. Можно встать на четвереньки. Последняя щель. Ура! Зал Потусторонний. Привал. И настоящий. Не микроперекур на шестерых в объеме чемодана. Собственно, залом Потусторонний назвать трудно, но можно сесть и даже встать. Есть даже уголок, в котором можно в туалет сходить. Не занимаясь при этом акробатикой в позе лежа. До зала Варан остается метров сто пятьдесят. В позе от пешком до гусиным шагом. Всего с двумя одношаговыми сепулькариями. Взамен абсолютной задолбанности опять появляются эмоции. Пришли. Упали. Полчаса на отдых, потом двое с канистрами за водой, двое разворачивать кухню и потрошить первый модуль. Пока греется чай, организуются спальные места. Все остальные дела — завтра. Сепуление заняло часов восемнадцать, расход пота — литра по три с носа. Спать не хочется. Расслабуха не наступит, пока не скомпенсировать обезвоживание чаем и не снять стресс акклиматизационными ста граммами. Последнее не распространяется на сопровождающих с лагеря Баобаб, иначе они не доползут домой. Они уйдут сразу после второго чайника.