Кладоискатели. Хроника времён Анны Ивановны - Нина Соротокина

— Как зовут господина, который вас нанял?

— Имени своего он не назвал.

— Вы его видели раньше?

— Нет.

— Он француз?

На безучастном лице усатого первый раз за время разговора мелькнуло что-то похожее на удивление.

— Может быть, и француз, кто их разберет.

— А что вас заставило… побудило открыться мне?

— Беда наша общая — безденежье. Я и нанимателю согласился служить в известный вечер по той же причине. Квинтич… весьма разорительная игра. Когда везет, то большие деньги можно выиграть. Ну, а когда не везет…

Больше спрашивать было решительно не о чем, и Матвей ощутил свою полную беспомощность. Он столько думал об этом тайном свидании, так к нему готовился, позвал с собой Люберова, один Бог ведает, как было противно ему унижаться перед кичливым гордецом, наконец, выбросил огромные деньги — и все из-за чего? Чтобы услышать заведомую ложь, ловко всунутую в башку этому усатому болвану. И главное, он ведь, этот доброжелатель вшивый, совершенно верит в то, что говорит…

— Больше вопросов не имеете? Тогда позвольте откланяться. — Он уже сделал шаг к выходу из беседки и ногу над ступенькой занес, как из кустов, ломая ветки, выскочил Люберов с обнаженной шпагой.

— Нет, имеем! — крикнул он звонко. — Князь, смотрите, чтоб он в лес не сиганул.

Усатый сразу потерял всю свою значительность и важность, рот его ощерился, из-за чего стрелки усов поднялись и стали показывать другое, более раннее время.

— Я к вам как благородный человек, все как на духу выложил, а у вас засада в кустах!

— Это ты-то благородный человек, шельма усатая? Вначале ты получил деньги за убийство, а теперь тянешь с другого конца. Крепче держите его, Козловский, он что-то по боку рукой шарит. Говори, каналья, кто ты такой, где живешь и служишь?

— Не скажу! — рявкнул усатый, хотя руки его, заломленные за спину, крепко держал Матвей, а кончик люберовской шпаги упирался прямо в живот.

— Ошибаешься… — прошипел Родион. — Ты думаешь, что собрались благородные люди потолковать, поверить и спасибо сказать? У нас карета за углом. Кляп в пасть твою засунем, по башке шарахнем и в подвал отвезем. И будешь ты там сидеть до тех пор, пока на этот простой вопрос не ответишь.

«Во дает! — с восторгом подумал Матвей. — Не такой уж он кичливый гордец».

— Князь, обыщите его. И заберите ваши деньги назад. Платить надобно за информацию, а не за ложь.

Последняя угроза произвела на «доброжелателя» сильное впечатление, он согласен был расстаться со свободой, но не с деньгами.

— Не надо меня обыскивать, — сказал он поспешно, — я живу в доме бакалейщика Фанфаронова у Синего моста.

— Фамилия и звание?

— Унтер-офицер Сидоров.

— Сколько раз француз нанимал тебя для подобных дел?

— Один-единственный. Ей-богу — правду говорю. Вопросы задавал, это было.

— Какие вопросы?

— Я в охране дворца служу, ну и, конечно, глаза имеем. Вот наниматель и интересовался жизнью их величества, их сиятельства и прочая. Когда кушают, когда ко сну отходят, с кем в карты изволят играть.

— Ты знаешь, что за подобную болтовню грозит?

— Как не знать. Кабы не мои стесненные обстоятельства… Но вы же меня не выдадите, вам это вроде ни к чему…

— Это как же ни к чему? — заорал вдруг в бешенстве Матвей, тряхнув Сидорова изо всей силы. — Ты же меня чуть не убил! Нож в меня метнул!

— Это не я, это Шамбер, — поспешил оправдаться Сидоров.

— Ну вот, у нас и имя есть. Значит, Шамбер. И где он живет?

Сидоров больше не трусил, хоть шпага по-прежнему упиралась в пуговицу на животе. Он понимал, что деньги свои он отработал, угроза подвала тоже миновала, поэтому на вопрос Люберова он хитро сощурился и сказал:

— Что-то вы уж больно много за полтину узнать хотите…

— Князь, у вас есть деньги?

— Сколько?

— Накинь хоть пару рублей… — подал голос Сидоров.

— Где живет Шамбер? — продолжил допрос Люберов.

— Где-то у Троицкой набережной, но точно не знаю. Просто он проговорился как-то.

— Где у тебя бывают встречи с Шамбером?

— Он сам ко мне в камору приходит, не гнушается.

— Еще у него агенты есть?

— Точно не знаю, но думаю, что есть. Уж очень он любопытен. Особенно его интересует, какие во дворец посланники из чужих держав приезжают, долго ли у их величества задерживаются… ну и все такое прочее…

— Князь, дайте ему два рубля. Он заработал. Иди, доброжелательнейший из негодяев, допрос окончен.

Как только Сидоров почувствовал, что князь выпустил его из своих объятий, он стремительно перемахнул через перильца беседки и исчез в кустах.

— Ваш Шамбер — тайный агент, это точно, — сказал Люберов, вставляя шпагу в ножны.

— А ловко вы его, поручик Люберов. Примите мою благодарность. — Матвей и не заметил, как опять перешел на «вы», Родион хранил дистанцию в отношениях и не желал ее сокращать.

7

— Давайте еще раз все повторим, — настойчиво сказал Матвей.

— А что повторять? От вас требуется только одно — поймать книгу, когда я выброшу ее из окна, и немедленно уходить. Если меня схватят, разгадка тайны ложится целиком на ваши плечи.

— Уйти, бросив вас на произвол судьбы? Я так не привык…

— Произвол судьбы не такая уж неприятная штука, как думают иные. Судьба имеет в своем арсенале массу способов, которые помогут мне выпутаться из опасной ситуации. Даже если Миних видоизменил все в моем родном доме, эти изменения только внешние. Я знаю, какая ступенька скрипит на каждой лестнице, мне не нужно ощупью искать дверные ручки, я могу с закрытыми глазами дойти до отцовской библиотеки. У меня есть ключи от черного хода и от чердака. Знаете, у нас был замечательный чердак, полный всякого хлама: птичьи клетки, старые сундуки, поломанные кресла… Там было чучело лисы, очень искусно сделанное, но матушка его боялась и велела унести с глаз долой. В детстве мне запрещали лазить на чердак, потому что однажды я в виде протеста спрятался там и просидел целые сутки. Потом я вырос и мне торжественно вручили ключ от чердака.

Разговор происходил в люберовском флигеле, незадолго до назначенного часа, когда нашим героям предстояло взять извозчика и ехать на Васильевский в дом Миниха. Все в этой авантюре вызывало протест в Матвее. Его раздражали длинные и неприятно округлые речи Люберова. Начнет говорить, и слова сами собой катятся, плавно и неторопливо цепляясь друг за друга. А на лице дурацкая улыбка, словно он не на серьезное дело идет, а на свидание с любимой девицей. А может быть, это и есть для него свидание, когда родительский дом ощущается живым существом, утраченным по воле злого рока. И эта странная фраза: «Этот дом не предаст меня, я знаю…»

Если бы Матвей знал лучше своего нового приятеля, он понял бы, что Родион, обычно молчаливый, не просто волнуется, он напряжен до предела, и напряжение это было приятным. «Сегодня решается судьба моя, — так он думал, — я все ставлю на кон и выиграю». Ему не хотелось копаться в собственной душе, выделяя главное и второстепенное. Сколько раз он думал: пора идти в дом Миниха! И все откладывал опасный поход. Инстинкт самосохранения услужливо шептал: подожди, у тебя нет всех сведений, у тебя нет помощника… Тогда Родион не мог сам себе сознаться, что просто боится броситься головой в омут. А теперь не боится. Преодоление страха — это тоже действо в защиту родовой чести, и в дом Миниха он пойдет, не только выполняя волю отца, (читай — за Плутархом), но чтоб бросить вызов всем, кто лишил свободы родителей, а его самого заставил вести тараканий образ жизни.

Теперь в душе его зазвенел новый голос, и этот голос давал приказ, ослушаться которого было невозможно. Как ни странно, в этом очень помог допрос унтера Сидорова. Хорошо поговорили, ничего не скажешь! Конечно, Козловский стал настаивать на немедленном поиске Шамбера, но Родион сказал: «Мы условились соблюдать очередность. Теперь на очереди мое дело». И Козловский сдался. Вообще после сцены в беседке поведение князя Матвея в корне изменилось, исчезли развязность и насмешливость, он все присматривался к Родиону, мол, что еще выкинет этот «кладоискатель» — как он его обозвал.

Князь Матвей говорил, и все на крике:

— Вот уж не предполагал, что буду искать клады! Из-за какой-то призрачной тайны рисковать свободой! И я, дурак, этому потворствую. Хоть бы это чей-нибудь другой дом был! Но ведь фельдмаршал! Про него все говорят — крут…

И еще он говорил:

— В этом чертовом Плутархе мы ищем ключ к моим деньгам. Так? Так… Значит, туда должен идти я! Перестаньте мотать головой, странный вы человек! Поймите, если Миниховы денщики и адъютанты схватят меня, я могу бросить им в лицо любую небылицу. Скажем, у меня был спор в полку, что я проникну в дом фельдмаршала незамеченным. Или намекну, что я волочусь за камеристкой его жены… Ну, губа… ну, вышлют из столицы, переведут в другой полк… не я первый. Но вас-то просто арестуют и отправят в Тайную канцелярию.