Харон (СИ) - Коновалов Виктор

Когда я приобрёл необходимую для разговора степерь алкогольного опьянения, картинка, посылаемая в мозг, буквально заискрилась радужными разводами и, кажется, чуть заметно задрожала.

Меня окликнул Кторвик:

— Ну как? Пробирает, согласись! — главный автор Культа передал кусок булки с повидлом. — Особый рецепт портвейна, освящённого перед статуей легендарного Абрахрама Кла-Кро! Ну и препараты моего братца, конечно, куда без них? Я вот тоже попробовал впервые за долгое время… И знаешь? Зря отказывался раньше. Напряжение и злость как рукой сняло…

— Это всё из-за… ик… из-за… — потирая ожог на лице, Рент-а-Ил на мгновение оторвался от доски и перечислил какие-то незнакомые вещества, вкупе дающие описанный выше эффект.

— И вот, эм… теперь мой прочищенный мозг говорит, — Кторвик налил нам ещё по фужеру, — говорит, что наша ссора с Рент-а-Илом просто нелепа. Вина, конечно, по большей части лежит на мне. Хм… Но вся эта ситуация с Зелёным, Лавальком… В общем, я понял, что за своих октопусов надо держаться, тем более за брата. Мы ведь, Рент, вот так с самого дня смерти…

— Да… ик… смерти матери не собирались, — закончил фразу Рент-а-Ил, опустошая собственный фужер. — Прекрасный портвейн, между прочим. Больше в Городе такого точно нигде не найдёте!

— Во время реконструкции района инженеры… ошиблись, и старое здание упало как раз на наш дом. Рент-а-Ил спасся под завалами, а вот мама… мама… — на глазах Кторвика показались слёзы.

— Мама погибла, — закончил посерьёзневший Рент-а-Ил. — Кторвик никак не мог простить, что я выжил, а она нет.

Неловкая пауза оборвалась объятиями братьев. Пьяный Кторвик, с трудом сдерживая слёзы, так сильно сжал Рент-а-Ила, что тот захрипел, пытаясь высвободиться. Я предупредительно отвернулся и сделал вид, что интересуюсь узором на своём фужере: нечего лезть в семейные отношения.

Кажется, противоречия между братьями наконец-то разрешились, чему я как невольный участник разговора был рад: и с точки зрения человеческих чувств, и с прагматической точки зрения, так как примирение настроило Кторвика на миролюбивый лад.

— А что вы рисовали? — как бы невзначай спросил я у Рент-а-Ила, указывая на доску, на которой учёный изобразил нечто, похожее на закручивающуюся спираль ракушки.

Рент-а-Ил молча подал мне ещё нейростимуляторов, бросил несколько таблеток себе в пасть и вопросительно посмотрел на брата. Кторвик оценивающе взглянул на гостя и коротко кивнул, тоже принимая дополнительную дозу.

В глазах Рент-а-Ила зажёгся мистический огонёк… или это в дело пошли новые глюки от шипучки? В отсеке будто потемнело, а пространство вокруг начало расширяться, силясь охватить весь космос, с миллиардами звёзд, бьющихся в агонии за бортом летающей тарелки. Возможно (и скорее всего) всё это только казалось, однако в какой-то момент видение стало настолько реальным, что я, ей-богу, испугался, вцепившись руками в собственное кресло. А Рент-а-Ил, как будто зная о происходящих в сознании метаморфозах, нагнетал обстановку. Его умиротворённый голос стал более низким, говорил учёный нараспев:

— Что ты знаешь о нашей жизни, Чёрный?..

Я с удивлением обнаружил, что отсек полностью погрузился во мрак, в котором виделись лишь яркие очертания доски с намалёванной мелом спиралью и братья… Рент-а-Ил продолжал заштриховывать чёрное пространство, а Кторвик медленно опустошал фужер (причём всё медленнее, рискуя вовсе замереть на месте). Доска со спиралью вдруг покачнулась и начала приближаться, стремительно сокращая пространство до моего кресла.

Вскоре очертания Кторвика помутнели, а Рент-а-Ил и вовсе исчез. Остался только его голос, неторопливый и оттого гораздо более страшный. В моей голове промелькнула запоздалая мысль: «Что бы я ещё раз перебрал с этой долбанной шипучкой!..», но мысль была прервана возгласом Рент-а-Ила:

— Ахах! Так что ты знаешь о нашей жизни, Чёрный?

Странный разговор как будто не завязывался. Очевидно, требовалось ответить, хотя отвечать этому таинственному голосу совершенно не хотелось…

— П…посредством неизвестного механизма моя фракция попала в странный мир с Системой. Мы смогли выжить, собрали Ключ и вышли из Игры в реальность, где уже находились октопусы…

— Всё верно. Кроме одного момента: ВЫ НЕ ВЫХОДИЛИ ИЗ ИГРЫ.

Спираль, начерченная дрожащей пьяной рукой, застыла прямо перед глазами. Настолько близко, что я смог разглядеть следы от сколовшегося мела. Она походила на ракушку какого-то двухмерного существа, но на деле изображала ни что иное, как реку Вечности или же Поток энергии, если следовать терминологии из «Книги Солнца».

— Поток, — продолжал голос, находящийся где-то вне разрастающейся вокруг меня реальности (теперь я даже не был уверен, что он принадлежит Рент-а-Илу; возможно, передо мной видение, и я разговариваю с… в общем, точно не с учёным). — Поток закручивается в спираль. Но это лишь завихрение реки Вечности, ловушка для глупцов, повершивших, что им удастся совладать с бешеным течением. Думаешь, вы вышли из Игры? Нет, вы просто переместились дальше по завихрению, как три тысячи лет назад это сделали октопусы. Знают об этом единицы, и знание это страшно. Октопусы готовы смириться со всеми жестокостями Города лишь потому, что уверены — лучше этого нет ничего… ВНЕ этого нет ничего, Город — это и есть реальность, а Игра — трудности, боль и смерть — и в этом их старательно убеждает Культ вместе со своим реалити-шоу.

Но в конечном счёте трудности, боль и смерть — это и про Город тоже. Это и про жизнь октопусов тоже. Каждый из них — сущность, перемещающаяся по спирали через четыре этапа становления: от центра завихрения, первичного буольона, к следующему слою — суше. Затем идёт цивилизация, а затем (но лишь для «избранных») — выход в «реальность». Но это «реальность» ничуть не реальнее самой Игры. И после этой «реальности», наполненной болью и переживаниями, октопусов ждёт смерть. Так заканчивается Великое завихрение в реке Вечности — на деле лишь небольшой водоворот у особенно резкого поворота основного русла — душа продолжает свой путь во Мрак, к Смерти. И если в «Игре» у души есть шанс задержаться на неопределённое время, то из «реальности» выход только один — вперёд, во тьму.

Не каждый, кто узнал истину, может принять её сразу. Для октопуса правда означает полное разрушение фундамента, на котором держался до этого весь его мир. Город, казавшийся не самым плохим местом (особенно в сравнении с Игрой), оказывается наполненным серостью и болью. Всё, что остаётся у октопуса — его жизнь, которую он проводит с такими же обречёнными, как и он, а по большей части — за бессмысленными занятиями. Культ, представлявшийся лучом света в царстве алчности и лицемерия, оказывается репрессивной организацией, внушающей своим прихожанам лживую веру в священных предков, которые вовсе и не спасали их цивилизацию, а лишь сумели обеспечить ей особенно извращённые страдания — страдания в неведении и одновременно без надежды на спасение.

Очищенный взгляд октопуса видит, что он, в сущности, ничем не отличается от героев реалити-шоу. Просто их жизнь, пусть и жизнь короткая, наполнена впечатлениями и свершениями. Они могут сделать себя сами (буквально), а жители Города, простые октопусы, лишены даже этой радости. Они никак не могут повлиять на реальность. Они не способны творить магию, они не могут взять в руки дубинку и дать по морде своему врагу, потому что враг незрим и нереален. Враг — это сама система, само общество, сам Город, сами октопусы. Сама Игра.

Октопус не может уйти в лес, спасаясь от железной хватки Стального гиганта, он не может стать демоном и кружить в завихрении реки Вечности сколь угодно жизней, раз в двести лет забывая о прошлом и вновь обретая самость, то есть фактически рождаясь заново.

Наиболее сильные маги могут насладиться всей сладостью прямого бессмертия, в действительности перерождаясь — и таким магом может стать каждый игрок. В теории… А октопусы? Их удел — смотреть на чудеса сквозь экран телевизоров с частичным погружением и чувствовать лишь отдалённое касание вечной жизни, которой они лишены от рождения. Бесповоротно. Свернуть в обратную сторону невозможно. Разворот всей реки Вечности, пусть и в отдельно заданном промежутке, обычным сущностям не под силу. Ещё ни у кого не получалось пройти этапы в обратном порядке: «реальность» — цивилизация — стая — первичный бульон…