Предательство. Последние дни 2011 года - Сергей Царев

Он вспомнил сообщение, промелькнувшее на каком-то сайте. Оно касалось интервью Бородина, которое он дал газете «Ведомости». Бородин утверждал, что, продавая акции Банка Москвы бывшему спецпредставителю президента Игорю Юсуфову, был твердо убежден: тот действует в интересах и по поручению президента Дмитрия Медведева.

Юсуфов подтверждал свои полномочия и в других моментах, сообщил Бородин. Со слов Юсупова выходило, что они с президентом делят прибыль и активы и что он является одним из лиц, уполномоченных держать активы, входящие в сферу интересов Медведева, и назвал несколько компаний.

Естественно, что пресс-секретарь Медведева Наталья Тимакова все отвергла, назвала сведения Бородина клеветой и заметила, что ссылки на якобы имеющиеся поручения от руководства страны, к сожалению, стали «хорошим тоном» в бизнес-среде.

Как всегда, подумал Сергей Георгиевич, две стороны и два мнения. Правда всплывет лет через двадцать пять, когда острота вопроса перестанет интересовать кого-нибудь. Жизненный опыт Сергея Георгиевича показывал, что люди власти через несколько лет после ухода из политики или экономики становились обладателями богатств, которое на несколько порядков превосходили все их декларации о доходе взятые вместе.

Бог с ними, решил Сергей Георгиевич, лучше обратить внимание на дорогу.

* * *

— Смотри на дорогу, — сделал замечание отец.

Вова, муж сестры Жанны, спокойно отнесся к этому. В зеркале заднего вида он видел лицо Сергея, который сидел на заднем сиденье и улыбался. Реплики «держи руль» в момент, когда Вова снимал одну руку с руля, «смотри вперед», когда разговаривал с кем-то из пассажиров, были традиционными. Они преследовали Вову во время всех поездок, когда он подвозил своего тестя.

Летним вечером Сергей был в гостях у Вовы и Жанны. Жанна собралась приготовить хинкали, а мужчины решили съездить за разливным пивом. Пиво брали в торговом киоске, расположенном в непосредственной близости от пивного завода. В жаркие летние дни огромный конвейер автомашин подъезжающих и отъезжающих любителей пива обслуживался тремя продавцами. Каждый из них распоряжался двумя-тремя кранами, подсоединенными к резервуару на территории завода. Обычно за пивом приезжали со своей стеклянной тарой — бутылью емкостью десять или двадцать литров в зависимости от компании и жажды ее участников. Появление покупателя с меньшей тарой не приветствовалось, продавцы не скрывали своего раздражения из-за того, что приходилось подолгу ждать, чтобы усела пена.

— Ну как, холодное? — спросил Вова, когда Сергей сел на переднее сиденье и зажал ногами десятилитровую бутыль с пивом, чтобы она не тряслась во время движения.

— Холодное не то слово, считай, ледяное.

По дороге они разговаривали, и Вова иногда оборачивался к Сергею. Сергей решил воспользоваться ситуацией и подколоть Вову:

— Вова, смотри на дорогу и держи руль.

Вова засмеялся.

— Не пойму, больше двадцати лет ежедневно за рулем и без аварий, а твой отец все боится, не доверяет?

— Конечно, доверяет и не боится. Я думаю, это ответственность. Он глава семьи и переживает за всех нас. Все просто. Даже очень.

Осторожно войдя в квартиру с бутылью пива, Сергей ощутил приятный запах готовых хинкали и услышал громкий смех соседей, которых Жанна пригласила. Это было обычным делом, но Вова обрадовался:

— Хорошо, что пришли. Есть кому пить пиво.

— А что ты переживаешь? Твоя норма пол-литра, основная нагрузка, как всегда, легла бы на меня. Это мне надо было переживать.

— Ладно, не изображай из себя Геракла.

Жанна, хотя и была занята соседями, с улыбкой смотрела на мужа и брата. Они добродушно подкалывали друг друга, но почти за пятнадцать лет ее супружеской жизни ни разу не только не поругались, но и не обидели друг друга.

* * *

Изредка, это почувствовал Сергей Георгиевич, Маша поглядывала на него. Когда она в очередной раз обратила свой взор на него, он спросил:

— Что-то не так?

Маша засмущалась, потом собралась с духом и спросила:

— Если спрошу, не обидитесь?

— Обещаю. Хочешь, скажу, как говорили в детстве: «Клянусь мамой».

Последняя реплика подбодрила Машу, она чуть-чуть улыбнулась, набралась смелости и решилась спросить:

— Олег Борисович немного учит меня водить машину. Он всегда твердит, что руки на руле должны соответствовать положению стрелок часов «без десяти два». А Вы…

— А у меня соответствуют положению «без двадцати пяти два», — подхватил разговор Сергей Георгиевич. — И левая рука вывернута — это бравада, осталась от молодости. Должен признать, что учат тебя правильно. Но, обрати внимание, до входа в поворот, в условиях сложного движения — я меняю положение рук, и они правильно расположены на руле. Безопасность превыше пижонства. От дурных привычек трудно отвыкать, а они у меня, как у обычного человека, есть, и их немало. Но я умело их прячу.

Сказав последнюю фразу, Сергей Георгиевич улыбнулся. Маша совсем не ожидала, что он — «интересный человек», как определил Олег Борисович — может говорить о себе просто и с большой долей иронии. Это ее поразило, она поняла, что с ним можно говорить обо всем.

— Привычки к нам цепляются, а знания приобретаются. Только понимание жизни приходит с годами. Мудрость, Маша, подобна вину и коньяку — настаивается в бочке времени, — сделал вывод Сергей Георгиевич.

— Мудрость — это жизненный опыт?

— Мудрость и опыт — разные понятия или категории, не знаю, как правильней определить, я не философ. Не всякий человек, имея жизненный опыт, может быть мудрым. Опыт — это необходимое условие для мудрости, но не достаточное.

— Молодой человек не может быть мудрым? — проявляла интерес к разговору Маша.

— Нет. Он может быть очень-очень умным, очень знающим, образованным и так далее, но мудрым не может быть. Для этого нужно время. Мудрость — прерогатива времени, можно сказать, старости.

После небольшой паузы Сергей Георгиевич признался:

— Я никогда не рассказывал о том, что я думаю о смерти отца. С годами на многие вещи я стал смотреть иначе. Он умирал в мае 1980 года. Прошло более тридцати лет, а я часто возвращаюсь к тому дню… Вечером, после работы, я пришел в больницу, мама с сестрой уже были там. Не знаю почему, но я понял, что это последний день. Сестру я смог отправить домой, а мама осталась. Очевидно, и это естественно, что она тоже почувствовала что-то неладное… Было очень тихо, тяжелые свинцовые тучи бесшумно надвигались, предвещая грозу. Ночью на город обрушился сумасшедший поток воды, гроза была необычной, такие молнии я не видел, небо светилось. Может быть, мне так показалось.

Сергей Георгиевич неожиданно замолчал. Ему надоело плестись за машиной с восклицательным знаком на заднем стекле, он с ускорением резко обошел ее. Может быть, он это сделал специально, чтобы сделать паузу. Заняв привычную для него вторую полосу, он продолжил:

— Через час или два он умер. С ним в этот момент были я и мама. Кажется, все правильно. Любимые жена и сын рядом. Прошло тридцать лет, теперь, когда я, как мне кажется, стал немного мудрее, думаю, что я допустил ошибку. Мне надо было их оставить наедине.

— Как оставить женщину наедине с умирающим мужем? — удивленно спросила Маша.

— Моя мама очень сильный человек, ей поддержка не нужна была. Я отвлекал отца. Думаю, что он прощался с ней. При всей его любви ко мне он оставлял ее одну. Им было что вспомнить, а времени было мало. И я отвлекал. Понимаешь, Маша, с годами учишься понимать жизнь, ее суть. Умирающий человек прощается с прошлым. Он не может прощаться с будущим, которого он не видел. В этом суть смерти. Поэтому, уже будучи седым, я понимаю, что тогда я должен был выйти.

Сергей Георгиевич замолчал. Маша ничего не говорила и не спрашивала. Это было для нее неожиданно, сложно. Какое-то время они ехали, погрузившись в собственные мысли.

— Ты спросила, может ли молодой быть мудрым? — неожиданно вернулся к теме Сергей Георгиевич. — Старый и молодой человек по-разному смотрят на смерть, а смерть — ключевое звено к определению жизни. Молодежь не думает о смерти, даже если ее видит. Старики думают о ней, даже если ее не видят. Поэтому я думаю, что молодой человек не может быть мудрецом. Может быть, я ошибаюсь.

Разговор неожиданно прекратился. Грустная тема, подумал Сергей Георгиевич, не стоило Машу погружать в нее. Включил музыку, посмотрел на нее и улыбнулся.

* * *

В начале четвертого утра состояние отца значительно ухудшилось. Через несколько минут Сергей Георгиевич понял, что он умер, но ничего не сказал матери, вышел в коридор и направился к дежурному врачу. Мрачное освещение коридора соответствовало ситуации, усугубляя переживания по поводу того, что необходимо сообщить матери о смерти. Дежурный врач долго не мог проснуться, потом, всем своим видом показывая свое недовольство, направился в палату.