Ричард Длинные Руки – герцог - Гай Орловский

Он взмолился:

– Можно в другой раз?

– Почему? – спросил я удивленно. – Я много про баб знаю. Всякое-разное.

Он отмахнулся:

– Другие тоже знают. Скажите лучше это… нудное. Нудное, оно ж умное, да? Почему-то умное всегда нудное.

– Согласен, – сказал я. – У самого выворачивает челюсть.

– Все-таки буду счастлив послушать от вас, это же высокое доверие, когда о таком… Но сейчас…

Я вздохнул, ответил, скрепя сердце:

– Дорогой граф, человек боится необъятности мира. Нам всем страшно!.. Это зверь не понимает, кто он и что с ним, и потому не страшится, а человеку страшно. Человек страстно желает быть частичкой чьего-то плана, быть встроенным в какую-то картину… Отними это у него – запьет или кончит жизнь самоубийством перед лицом такой страшной неизвестности.

Он пробормотал:

– Лучше бы встроиться в хорошую картину.

– Язычники страдали от своего рока, – сказал я. – От судьбы!.. У них предсказано даже, как их боги погибнут. Зато христиане освободили от рока, дав взамен нечто намного более ужасное для слабых людей: свободу!..

Он посмотрел с сомнением, так ли понял.

– Свобода… страшнее?

– Ну да, – подтвердил я. – Раньше во всем был рок виноват, судьба, фатум! Человек как бы ни при чем. А теперь он сам виноват… если виноват. Слабым страшно быть свободными и самим отвечать за свои поступки!.. Даже христианин и то частенько обвиняет в своих преступлениях родителей, не так воспитавших, или товарищей, не к тому подтолкнувших. Даже хозяина лавки, оставившего товар на видном месте… А то и вовсе судьбу, будто все еще дикари какие.

Он развел руками.

– Ну, это привычно…

– Да, – сказал я с раздражением, чувствуя, что говорю уже прописные истины, но они даже для меня еще не достаточно прописные, тем более это непривычно для таких вот простых существ, – да! Каждый из нас все еще не силен. А язычники вообще были по дефолту слабыми, потому и ссылались на судьбу, фатум, рок, против которых бессильны даже их боги. Мы христиане, но в каждом из нас еще сидит дрожащий язычник, он жаждет узнать предначертанное для него, как будто такое возможно!.. Вот на таких и наживаются астрологи и всевозможные предсказатели и гадатели. Пусть эта гадательница не наживается, у нее это из любви к искусству, но все равно она вредит… Да, вредит.

Он с испугом взглянул в мое суровое лицо, еще не зная и даже не догадываясь, что на самом деле мы принесли на остриях своих мечей в соседнее королевство, но чувствуя уже холодный ветер с пуританского Севера.

Часть II

Глава 1

День прошел в объезде ближайших территорий. В одиночку я все сделал бы за несколько часов, но не поймут, лорд такого ранга не может ездить один, так что граф Гатер взял десяток наиболее знатных рыцарей в свиту, и мы побывали у ряда соседей, чтоб те отныне знали и не забывали, кто здесь сюзерен.

Как я понял, в здешнем королевстве полный раздрай в развитии: столица с прилегающими землями уже в прогрессивной безбожности, но есть верные церкви земли, баронства и графства. Есть полудикие, а есть и совсем дикие, где поклоняются идолам. Отсутствие связей между землями создает пеструю чересполосицу, когда рядом могут жить, не общаясь, племена, отстоящие в развитии друг от друга на полтыщи и больше лет.

Мое герцогство, увы, должно считаться, видимо, очень прогрессивным, так как здешний народ к религии совершенно равнодушен. Не язычники, а именно безбожники. О том, что здесь все-таки было христианство, а не гнусное идолопоклонничество, можно догадаться только по вкраплениям в речь «О, Господи!», «Не искушай дьявола», «Прими душу мою»…

В Священном Писании правильно сказано: иногда стены рушатся от одного крика. Но одним криком ничего не построишь. Я уже вижу проколы и просчеты в ряде хозяйств, даже понимаю, как все исправить, но с тоской зрю, что не могу этим немедленно заняться. Да, я здешний герцог, но я не только герцог, и у меня не только этот огород.

Жизнь – самое редкое, что есть на свете, а большинству людей знакомо только существование. Я тоже существовал большую часть своей жизни, а сейчас наконец-то ощутил, что можно еще и жить, но… когда?

Пообедали у ручья, граф ахнул при виде деликатесов, что я сотворил, а я туманно намекнул, что иногда чудесное здесь является совсем обыденным в других странах, и у графа сразу вспыхнули глаза, как два жарких факела.

Когда возвращались, спускаясь по косогору узкой тропкой, внизу клубился туман, впереди четко прорисовывался холм с огромным черным замком, что плывет в ползущих внизу облаках. Свет падает с той стороны, и крепость кажется плоской черной декорацией на фоне быстро бегущих белых облаков и белесого неба.

Пять высоких башен смотрят в небо, накрытые остроконечными колпаками, края обрывистые, а у подножия холма торчат из тумана верхушки сосен.

Граф покосился на мое напряженное лицо.

– Не узнаете?

– Это же Альтенбаумбург? – пробормотал я.

– Он, – подтвердил граф. – Я сам долго не признавал, когда ехал с этой стороны. Не знаю, что за злое колдовство, отсюда замок какой-то не такой.

– Аберрация света, – объяснил я. – Не обращайте внимания.

– Это не колдовство?

– Нет, вовсе нет. У Господа нашего чувство юмора проявилось не только в том, что создал людей.

Со стен нас завидели издали, граф только поднял ко рту рог, намереваясь протрубить мощно и звонко, как ворота дрогнули и пошли в стороны.

Наверху блеснула красным в заходящем солнце булатнотелая фигура начальника гарнизона. Он помахал нам издали, потом исчез, а когда мы проехали в ворота, встретил уже во дворе.

Я соскочил на землю, конюхи перехватили повод. Бобик сразу же ринулся в сторону кухни.

Паньоль отдал салют, осведомился почтительно:

– Обороноспособность, ваша светлость?

– Вкупе с экономикой, – согласился я. – Крепкая экономика – крепкая обороноспособность. Почему вон тот у вас без шлема?

Паньоль даже не оглянулся, ответил четко:

– Оружейник сейчас приклепывает боковые пластины.

– А-а, – сказал я, – это хорошо. А то я подумал, вольнодумцы… Шлем носить надо! Он формирует голову.

Он остался раздумывать над глубокой мыслью сюзерена, а мы с графом вошли в донжон. В холле шум, навстречу вывалился ошалелый слуга, трясет окровавленной кистью руки. За его спиной мечутся, как вспугнутые куры, люди и челядь, вскрикивают, ахают, всплескивают руками, как птицы крыльями.

Я вломился в зал, ко мне подбежал встревоженный Томас Кемпбелл, отвесил низкий поклон.

– Ваша светлость…

– Что стряслось? – потребовал я.

– Барон Гедвиг…

– Заболел?

– Хуже… Сейчас у него, слава Богу, отобрали меч, связывают.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});