Зенит - Иван Шамякин

Наконец из двери упал в метель, в снег сноп света. И они выскочили обе — Ванда, за ней Катя. Кому-то бросили слова прощания, засмеялись. Ванда не успела и одеться как следует: кожушок не запахнут, ремень и почтовая сумка в руках. Ее внешний вид почему-то особенно возмутил меня.

Я подскочил, выбил сумку, выхватил ремень, толкнув в плечо, развернул девушку, заломил ей руки назад и скрутил их. Ванда не сопротивлялась.

Василь дал ей в плечи тумака ее же сумкой, набитой письмами и газетами, зло выругался.

Катя ойкнула и испуганно попросила:

«Мальчики, мальчики, не нужно так!»

«Мы вам не мальчики! Мы — командиры! А ну, вперед! Бе-гом!»

Но пробежали мы всего несколько шагов, даже Василю было не под силу: метель забила дорогу на улице, где от летнего пожара остались одни фундаменты, — свернув, легко шугануть в погреб под бывшим сарайчиком для дров. Об этом предупреждал комендант города, на проезжей части втыкались колышки.

Кроме того, услышал всхлипы, не Ванды — Кати. Стало стыдно. «А на нее за что цыкнул? Ее благодарить нужно».

Пошли тяжелым ходом, меся снег. Ванда упорно молчала. Я понимал, что превысил власть: связывать руки не было необходимости.

И я ожидал, что в обиде гордая полька вывернет на меня не одну бочку архангельской портовой брани. Молчала. Странно молчала. Такая болтушка! В первые дни, пока немного не обучили, ни одному командиру не давала слова сказать. Значит, чувствует вину. Понимает, что не с фанфарами должны ее встречать с «английского бала». Неглупая же девушка. Однако не удержалась от искушения. Вот психологическая загадка, которую мне, командиру, комсомольскому организатору, следовало бы разгадать.

Сопка немного прикрыла нас от северного ветра. Но протоптанную тропинку занесло снегом. Хорошо, что еще в начале зимы отметили ее колышками, а на крутых спусках канатами, за них можно удержаться. А то неизвестно, куда бы зашли. Остановились отдохнуть. Повернулись от ветра. Смахнули с лиц снег. А у Ванды волосы выбились из-под шапки, и налетевший в них снег свисал козырьком на глаза, на нос.

Василь и перед тем несколько раз выругался и тут — снова, но не зло уже, скорее удивленно.

Катя сказала:

«Товарищ командир, объясните ему, что так некрасиво».

«Пырх!»

«Пырх — и нет пана?» — вдруг засмеялась Ванда.

Вот чертовка! Выходит, с нее как с гуся вода.

Хотелось увидеть ее плач, а она — смеется.

«Что так долго?» — спросил я у Кати.

«А меня угощали кофе. С ликером, с пирожными. И потом я потанцевала…»

«И ты?!»

Пырх снова не выдержал, но его крепкие слова на этот раз скорее от зависти за кофе, за ликер.

«А как вы думали? Не могла же я подхватить ее на руки и вынести: Ванда не дитя малое. Вы не думайте, что мы там одни танцевали. Там еще девушки были. Две врачихи. Две переводчицы… Буфетчица. Живут они там — будто и войны нет». Катя грустно вздохнула.

«Их тоже подстерегала смерть. От Англии до Мурманска…»

«Ты умеешь сочувствовать, солдафон?» — спросила Ванда с язвительной насмешкой.

Я не ответил.

А Катя… славная Катя, она и потом была нашей голубкой — всех мирила — тут же погасила и Вандиного «солдафона», и мой возможный взрыв — снова приступила к рассказу:

«А знаете, американцы не умеют танцевать. Англичане — так себе. Но француз там был из торговых моряков… Ну, мастер! Как я вальсировала с ним!»

Василь не выдержал снова. Да и я рассердился: и эта, чуть ли не лучшая комсомолка, радуется танцу с французом?! Как же их нужно перевоспитывать!

«Ну, нечего облизываться. И на батарее язык не распускайте! Ничего не было! Поняла? Никаких танцев. Никаких ликеров! Вперед! Марш!»

«Развяжите ей руки, командир, — попросила Катя. — Поскользнется — разобьет лицо. Вам это надо?»

Мне не надо. И я развязал Ванде руки. Вспомнил, что она без рукавиц — может обморозиться, будет еще одно ЧП, уже по моей вине.

Ванда похукала на пальцы и вдруг громко и весело спросила:

«А что, командир, если я отвешу тебе оплеуху?»

Скажу честно, я испугался: такая сумасшедшая все может.

«Пойдешь под трибунал».

«Серьезно?»

«Как пить дать», — подтвердил Пырх.

«В трибунал не хочу. Но считай, оплеуха за мной. Окончится война — получишь».

«Вот колтун на твою голову, земляк, — засмеялся Василь. — Но после войны и я подставлю свою морду. Бей. А я буду целовать пани ручки. А теперь ты козыряй нам. На, надень мои рукавицы».

«О-о! Пан такой жечный?» — удивилась Ванда.

А еще больше удивился я: у Василя, который не стыдился при девушках ругаться по-трактирному, вдруг такая галантность? Чудеса! Откуда у него? Вспомнил: когда везли нас из Гомеля, он рассказывал, что половина их деревни — шляхта, смеялся над шляхетскими соседями своими, особенно над девушками.

Воднев обрадовался, что страшное для него происшествие, в общем, окончилось тихо, без скандального приключения.

«Василенковой объявим благодарность перед строем за проявленную инициативу».

«Не нужно, товарищ старший лейтенант».

«Ты считаешь, не нужно?» — Командир батареи, может, впервые не приказывал — советовался.

«Не нужно огласки».

«Правильно, не нужно огласки! Я давно говорю Соловьеву, что ты умный парень, Шиянок. Но скажи: а с этой… этой что делать?»

«Попросите командира дивизиона сплавить ее в другую часть. А то она выбросит еще не один фортель».

Воднев сначала как бы удивился, а потом удовлетворенно рассмеялся.

Я понимал командира: ему хотелось вообще похоронить досадный случай, но вовсе не докладывать начальству он боялся. А я подсказал, как доложить, чтобы доклад не стал бумерангом.

«Нет, Соловьев, у нас правда умный комсорг».

Приятной была не сама похвала, а то, что высказал ее командир батареи при командире взвода, из-за мелочей придиравшемся ко мне, к моему расчету.

Действительно, с того вечера отношение ко мне Воднева и Соловьева значительно улучшилось.

А Ванду через неделю, в течение которой я даже ни разу не поговорил с ней, хотя и хотелось «повоспитывать» бывшую студентку, сплавили в организовывающийся новый зенитный полк.

Приключение с ней я рассказал Колбенко, Данилову, другим офицерам, пришедшим позже, в виде веселого анекдота. Не думал, что когда-нибудь встречусь с ней. И вот она передо мной. Гора с горой не сходятся…

И выходит, не плохо служила, если за полтора года до старшины доросла.

Думать плохо о Ванде я не мог.

— С какой целью ты явилась к нам?

— Выйти за тебя замуж.

— А что, с английским адмиралом не вышло? Ванда захохотала:

— Представляю, как вологодские сороки рассказывали тебе про адмирала. Помнишь, какие у них глаза были?

— Помню.

— Даже ты поверил, верно ведь? Дура я — клюнула на те танцы. Веселенькую жизнь я бы вам устроила, твоему перепуганному комбату. Были бы еще и не такие мистификации…

— Что-что?

— Ты не знаешь, что такое мистификация?

— Почему, знаю.

— Смотри какой образованный! Потому тебя и выбрала. Могла выйти за генерала. А потом подумала: на черта мне старый кот, когда есть такой перспективный жених, как ты.

— Чем же я перспективный?

— Ты станешь профессором. Мне карты показали. Я умею ворожить. И карты у меня есть. — Она похлопала по планшетке. — Хочешь, погадаю?

— С тобой, Ванда, не соскучишься.

— А ты думал, почему я приехала? Веселить вас, засушенных бубликов. Не знаешь разве? Введена должность — дивизионная веселуха. Звание — не ниже старшины.

— Так и будешь заниматься мистификацией? Смотри — взбунтуюсь и… скручу ремнем.

— Ты можешь взбунтоваться? Нет! Ты добрый. Толстопяточки, те на следующий день окрестили тебя Павлушкой.

Я подумал, что Павлушка забыт, привилось Лидино, белорусское, — Павлик. Вспомнил Лиду — взгрустнул, и Ванда заметила:

— Нет туч. А на тебя упала тень. Что я сказала неприятное?

Встретили капитана Шаховского, козырнули. Он остановился, с интересом осмотрел Ванду:

— Откуда такой бравый прапорщик?

Я удивился: почему прапорщик? Нет же такого звания. Ванда стукнула каблуками, по-военному представилась:

— Старшина Жмур. Направлена штабом корпуса в ваше распоряжение. Командиром СОН-3.

Шаховский засмеялся.

— Так это вы? А мне так доложили, что я посчитал, Жмур — мужчина.

— Рада оставаться в своем женском звании, товарищ капитан.

— А вы веселая. Вы знакомы?

— Это Ванда.

— Та самая? — снова удивился Шаховский. — Ну, счастливо вам.

— Что ты наплел про меня? — строго спросила Ванда, когда капитан отошел.

— Ничего не плел. Рассказал правду.

— Правда, она как резинка в моих рейтузах. Дознаюсь, что ты растягивал ее, — ощиплю, как старого петуха.

— Как напугала! Так ты будешь командиром СОН-3?