Фавориты Фортуны - Маккалоу Колин

Помпей очень переживал неудачу. Варрон с удивлением узнал, каким бывает Помпей в минуты крайнего раздражения: льет слезы, кусает костяшки пальцев, рвет на себе волосы, топает ногами, бьет чашки и тарелки, рубит мебель. Но потом гнев Помпея прошел, словно ночная гроза, так благоприятствовавшая Карринату.

— Отправляемся к Сулле в Клузий, — объявил Помпей. — Вставай, Варрон! Не будем терять времени!

Покачав головой, Варрон постарался не терять времени.

* * *

Было начало июня, когда Помпей и его ветераны добрались до лагеря Суллы у реки Кланис, где обнаружили командующего немного раздраженным и потрепанным. Дела пошли для него не так хорошо, когда Карбон из Арретия подошел к Клузию, ибо Карбон чуть не победил благодаря фактору внезапности. Сражение нельзя было спланировать заранее. Только решение Суллы прервать военные действия и скрыться в хорошо укрепленном лагере спасло положение.

— Это не имеет большого значения, — весело объявил Сулла. — Теперь ты здесь, Помпей, и Красс недалеко. С вами обоими все может измениться. С Карбоном будет покончено.

— А как дела у Метелла Пия? — спросил Помпей, недовольный тем, что услышал имя Красса вместе со своим.

— Он защищает Италийскую Галлию. Заставил Норбана сражаться у Фавенции, а Варрон Лукулл — ему пришлось отправиться в Плаценцию, чтобы найти убежище, — сразился с Луцием Квинтием и Публием Альбинованом около Фиденции. Все прошло великолепно, враг рассеян или убит.

— А сам Норбан?

Сулла пожал плечами. Он никогда не интересовался, что произошло с неприятелем после поражения. А Норбан не был его личным врагом.

— Думаю, ушел в Аримин, — сказал он и отвернулся, чтобы отдать распоряжения по поводу лагеря Помпея.

На следующий день из Тудера прибыл Красс во главе трех легионов довольно угрюмых и недовольных солдат. Среди них пронесся слух, что после падения Тудера Красс нашел золото и все заграбастал себе.

— Это правда? — строго спросил Сулла.

Глубокие морщины на его лице стали еще глубже, рот сжался так, что губ не видно. Но ничто не могло поколебать бычьего самообладания Красса. Спокойные серые глаза расширились, он казался озадаченным, но не смущенным.

— Нет.

— Ты уверен?

— В Тудере нечего было брать, кроме нескольких старух, но ни одна мне не понравилась.

Сулла взглянул на него с подозрением, не зная, намеренная ли это дерзость или простодушное откровение.

— Ты непостижимый и хитрый, Марк Красс, — сказал он наконец. — Я приму во внимание положение твоей семьи и поверю тебе. Но учти! Если когда-нибудь я узнаю, что ты наживаешься за счет государства, пользуясь мною, не попадайся мне на глаза!

— Вполне справедливо, — кивнул Красс и неторопливо вышел.

Публий Сервилий Ватия слушал этот разговор и теперь улыбнулся Сулле.

— Он никому не нравится, — сказал он.

— И очень мало людей нравятся ему, — сказал Сулла, обнимая Ватию за плечи. — Счастливчик ты, Ватия!

— Почему?

— Потому что ты нравишься мне. Ты хороший парень: никогда не превышаешь своих полномочий, никогда со мной не споришь. Что бы я ни попросил тебя сделать, ты делаешь. — Он зевнул, да так, что выступили слезы. — Пить хочется. Кубок вина мне сейчас не помешает!

Стройный и привлекательный, со смуглой кожей, Ватия происходил не из патрицианского рода Сервилиев. Но его род был достаточно древним, чтобы пройти самую строгую социальную проверку. А его мать была одной из самых достойных Цецилиев Метеллов — дочь Метелла Македонского, что означало, что Ватия приходился родственником всем, кто что-либо значил. Включая, по браку, и Суллу. Поэтому ему было приятно чувствовать на своих плечах эту тяжелую руку. Он повернулся, не снимая руки Суллы, и пошел рядом с ним в палатку командира. В тот день Сулла много пил и нуждался в поддержке.

— Что мы сделаем со всеми этими людьми, когда Рим станет моим? — спросил Сулла, когда Ватия подал ему полный кубок его специального вина.

Себе Ватия налил из другого кувшина и хорошо разбавил водой.

— С какими людьми? Ты хочешь сказать, с Крассом?

— Да, с Крассом. И с Помпеем Магном. — Сулла скривил губы, обнажив десны. — С ума сойти, Ватия! Магн! Это в его-то возрасте!

Ватия улыбнулся и сел на складной стул.

— Если он слишком молод, то я слишком стар. Я мог бы стать консулом шесть лет назад. Теперь уж, наверное, никогда не буду.

— Если я одержу победу, ты будешь консулом. Не сомневайся. Я — плохой противник, Ватия, но надежный друг.

— Знаю, Луций Корнелий, — нежно ответил Ватия.

— Так что мне с ними делать? — снова спросил Сулла.

— С Помпеем? Могу понять, в чем для тебя трудность. Трудно представить его успокоившимся, вернувшимся домой, после того как все закончится. И как ты сможешь удержать его от желания прежде времени получить какую-нибудь должность?

Сулла засмеялся:

— Да он и не стремится получить должность! Он жаждет военной славы. И я постараюсь, чтобы он ее получил. Он может оказаться довольно умелым. — Сулла протянул пустой кубок, чтобы его снова наполнили. — А Красс? Что мне делать с Крассом?

— О, он сам за собой приглядит, — откликнулся Ватия, наливая вино. — И деньги раздобудет. Я его вполне понимаю. Когда его отец и его брат Луций умерли, он, наверное, унаследовал куда больше, чем любая богатая вдова. Состояние Лициния Красса было триста талантов. Но, конечно, оно было конфисковано. Цинна постарался! Он присваивал все. А у бедного Красса не осталось ничего.

Сулла фыркнул:

— Вот уж в самом деле бедный Красс! Он, разумеется, спер то золото из Тудера. Я знаю, что спер.

— Может, и так, — спокойно сказал Ватия. — Однако в данный момент ты не должен заниматься этой кражей. Этот человек тебе нужен! И он знает, что нужен тебе. Мы все участвуем в отчаянном предприятии.

* * *

О прибытии Помпея и Красса, чтобы пополнить армию Суллы, сразу же стало известно Карбону. Его легаты ничего не заметили по его лицу, которое осталось спокойным. Он также не сказал ничего относительно передислокации войск. И сам он никуда не собирался уходить. Численность его войска все еще значительно превышала численность войска Суллы, а значит, Сулла не намерен покинуть пределы своего лагеря и навязать сражение. И пока Карбон ждал, чтобы развитие событий подсказало ему, что делать, пришло первое известие из Италийской Галлии: Норбан и его легаты Квинтий и Альбинован побиты, а Метелл Пий и Варрон Лукулл удерживают Италийскую Галлию для Суллы. Вторая новость оказалась еще хуже: луканский легат Публий Альбинован выманил Норбана и его старших офицеров на совещание в Аримин и там всех их убил, кроме самого Норбана, а потом сдал Аримин Метеллу Пию в обмен на помилование. Поскольку Норбан выразил желание жить в ссылке где-нибудь на востоке, ему разрешили сесть на корабль. Единственный спасшийся легат был Луций Квинтий, который находился под охраной Варрона Лукулла, когда происходило убийство.

Лагерь Карбона охватило уныние. Беспокойные люди, вроде Цензорина, места себе не находили — возмущались. Но Сулла все не предлагал сражения. В отчаянии Карбон дал Цензорину задание кое-что сделать. Он должен был взять восемь легионов в Пренесте и снять осаду Мария-младшего. Спустя десять дней после отъезда Цензорин вернулся. «Мария-младшего невозможно освободить, — сообщил он. — Фортификации, которые построил Офелла, непреодолимы». Карбон послал в Пренесте вторую экспедицию, но только потерял две тысячи хороших солдат, которых Сулла заманил в западню. Третий раз направили войско с Брутом Дамасиппом, чтобы найти дорогу в горах и пробраться в Пренесте по серпантину позади города. Это тоже не удалось. Брут Дамасипп осмотрел местность, понял, что все бесполезно, и возвратился в Клузий к Карбону.

Даже новость о том, что парализованный самнитский лидер Гай Папий Мутил собрал в Эзернии сорок тысяч солдат и собирается с их помощью освободить Пренесте, не помогла поднять настроение Карбону. Его депрессия усиливалась с каждым днем. Ничего не изменилось и тогда, когда Мутил прислал ему письмо, в котором сообщал, что у него будет семьдесят тысяч солдат, а не сорок, так как Лукания и Марк Лампоний посылают ему дополнительные двадцать тысяч, а Капуя и Тиберий Гутта — еще десять тысяч.