Искры - Михаил Соколов

Неприятное самочувствие было и у Оксаны. Ведь может быть Ульяна Владимировна и ласковой, и чуткой, и отзывчивой. И Оксану возмущало холодное высокомерие, с которым приемная мать разговаривала с ее родным братом. «Боже, да неужели это мама?» — с обидой думала Оксана. Но она тоже хорошо умела скрывать свои мысли и, стараясь казаться веселой, сказала:

— Ты знаешь, мамочка, ведь Лева совсем уехал из хутора. — Сказала, а у самой сердце замерло: что ответит мать?

Ульяна Владимировна, как будто это ее не касалось, ответила равнодушным тоном:

— Ах, вот как! Очень хорошо.

— Это я его выманила сюда, — продолжала Оксана, умолчав о постановлении атамана, и, как бы между прочим, спросила: — Ты не могла бы помочь Леве устроиться куда-нибудь на работу?

— Конечно, — Ульяна Владимировна, прищурившись, внимательно посмотрела на Леона, на его ветхую одежду. — Вы что, сразу хотите устроиться, Леон Игнатович?

— Думка была такая, а как придется, — не знаю.

Ульяна Владимировна помедлила немного, пальцем потерла висок.

— А какую работу вы хотели бы получить?

Леон смущенно улыбнулся:

— Мы народ простой, Ульяна Владимировна, ни от какой работы не откажемся. Лишь бы на хлеб заработать.

— Да, но этого недостаточно — на хлеб.

— А мы к большему и не привыкли.

— Вы — да, но здесь… надо иметь хотя бы приличный костюм. Вы же, надеюсь, будете встречаться с Оксаной… в этом доме.

Леон молчал, не зная, что ответить. С Оксаной он, конечно, будет встречаться, но не в этом доме. Ульяна Владимировна помедлила и, мягко улыбнувшись, проговорила:

— Боюсь, что подыскать хорошую должность для вас будет трудно. Впрочем, подумаю, поговорю кое с кем. — И обратилась к горничной: — Феня! Положите, пожалуйста, Леону Игнатовичу побольше сладкого.

Оксана переглянулась с Леоном и прочитала на лице его укор и разочарование. «Нет, этого не может быть, это мне кажется. Она — добрый человек и, конечно, сделает все, что в ее силах», — подумала Оксана. Чтобы отвлечь брата от неприятных мыслей, она пригласила его в театр, но Леон отказался.

3

Несколько дней Леон провел без дела, а Ульяна Владимировна все говорила, что попытки ее найти подходящую должность пока не увенчались успехом. Тогда Леон решил сам поискать работу. Однажды, когда все еще спали, он вышел из дому и отправился в город. Он ходил по улицам, рассматривал витрины магазинов, разговаривал с дворниками, с приказчиками, выпытывал, не знают ли они, где требуются рабочие. Но все они неизменно отвечали ему: «Не знаю».

Леон разыскал базар, купил селедку и, позавтракав и напившись квасу, продолжал поиски работы.

Проходя мимо одного винного подвала, он заметил группу сгружавших бочки рабочих, некоторое время постоял в раздумье. Подойдя ближе, он спросил у грузчика:

— Скажи, брат, тут работенки какой, случаем, не будет?

— Спроси вон у приказчика, — кивнул грузчик на коротконогого человека в черной паре.

Леон подошел к приказчику и обратился к нему с тем же вопросом. Тот измерил его глазами с ног до головы, а потом спросил:

— Силу достаточную имеешь? Работа у нас требует силы.

— Да для ваших бочек как-нибудь хватит.

Приказчик подошел к огромной бочке, позвал Леона.

— Иди сюда. Бей кулаком. Пробьешь дно — значит годишься.

Леон принял это за шутку, недоуменно посмотрел на приказчика, на свой кулак. «Дай я на твоей роже красной попробую», — подумал он и, резко повернувшись, ушел злой и обиженный. Приказчик рассмеялся, потом раздраженно бросил: «Носит тут всяких. Только от дела отрывают».

Все еще не теряя надежды, Леон заходил в лабазы, в магазины, в харчевни, спрашивал, нет ли какой работы, но его встречали сначала гробовым молчанием, а потом то вежливо, то грубо отказывали. В одном лабазе он возмущенно сказал:

— Да как же вы живете без рабочих людей? Хоть волком вой — нигде никакого места нет!

Приказчик ухмыльнулся, с издевкой спросил:

— A-а ты что, собственно, умеешь делать?

— Все! — решительно ответил Леон.

— Гм. А рекомендация у тебя есть? Ну и магарыч, разумеется.

Леон повернулся и вышел. Больше он нигде не спрашивал о работе и шел куда глаза глядят. Теперь его не интересовали ни посыпанные желтым ракушечником бульвары, ни красивые дома, ни встречные холеные чиновники. Наоборот, каждый богатый дом, каждый щегольски одетый военный, даже сытые рысаки и поблескивавшие лаком фаэтоны, встречавшиеся ему на пути, поднимали в нем злобу.

«А я еще надеялся устроиться тут. Эх, уж лучше бы уехал на шахту!» — мысленно сожалел он, шагая по бульвару Платовского проспекта, и от его тяжелых шагов гудела земля и разлетались в стороны желтые камешки. Чиновники сторонились его, иные, кого он грубо толкал, что-то невнятно бормотали, презрительно оглядывая деревенский его костюм, а разряженные барыньки, попадавшиеся навстречу, брезгливо отряхивали одежду, будто Леон чем-нибудь выпачкал их.

Наконец он остановился закурить, отошел в сторону к деревьям и вынул из кармана кисет. Свертывая цыгарку, заметил: по мостовой, в ряд с бульваром, суетливо шел гвардейского роста солдат, настороженно озирался по сторонам, то и дело вытягиваясь в струнку и чуть ли не ежесекундно отдавая честь офицерам.

Леон посчитал: пока он закурил, солдат успел козырнуть шесть раз.

— Тут, парень, в две руки надо, а ты одной, — сказал он, когда солдат поровнялся с ним.

Тот махнул рукой, и в эту минуту сзади Леона раздался окрик:

— Солдат! Поди сюда!

Леон оглянулся. В двух шагах от него стоял молодцеватый, подтянутый офицер в пенсне.

— Слушаюсь, ваше благородие! — вытянулся солдат, взяв руку под козырек.

— Почему не отдал честь?

— Виноват, ваше благородие.

— Какой части? Фамилия?

— Первого взвода, артиллерийского дивизиона, тридцать шестого полка, Попов, ваше благородие.

— Двадцать шагов назад, кругом… арш! — скомандовал офицер.

Солдат, пробежав по мостовой двадцать шагов, остановился, повернулся и ждал.

— К отданию чести! Прямо вперед, шагом… арш! — снова раздалась команда.

Офицер достал серебряный портсигар, закурил длинную папиросу и, щуря близорукие глаза в пенсне, наблюдал за солдатом, а тот, четко печатая шаг, отдавая честь, маршировал по мостовой.

— Повторить! — раздался резкий окрик.

Солдат вздрогнул, остановился и вернулся на прежнюю дистанцию, чтобы повторить все сначала.

Любопытные останавливались на тротуаре, посмеивались.

Леон со злостью швырнул цыгарку на желтую дорожку бульвара, шагнул через низкую ограду и свернул в первый же переулок.

Стиснув зубы, не зная, что делать с руками, он шел по узкой улице быстро, порывисто, то и дело оступаясь, а мысленно все еще видел белолицего, изнеженного, как барышня, офицера и солдата с тоскливо-покорным выражением глаз. «Какое измывательство! Да у нас скотину больше уважают! Как же тут жить?» — возмущался Леон про себя.

Он почувствовал, что идет слишком быстро, и, замедлив шаг, осмотрелся вокруг. Впереди него у водоразборной колонки с ведром в руке стоял невысокий, начавший полнеть человек в жилете и с трубкой во рту. Леон подошел к нему:

— Дайте, бога ради, напиться. Запалиться можно — нигде нет воды.

— А ты меньше ешь, тогда пить не будет хотеться, — насмешливо проговорил человек в жилете.

— Да оно вроде и так не вразгонку едим.

Леон взглянул на незнакомца и опустил голову: «Где я его видел?».

Человек жил в маленьком домике против колонки. Пригласив Леона итти за собой, он велел ему подождать на скамейке у ворот и исчез во дворе.

Леон обратил внимание на выглядывавшие в окно зонтики герани, беглым взглядом окинул усадьбу. Домик стоял на свежем фундаменте из ракушечника и, видимо при ремонте был приподнят, старенькая железная крыша его была покрашена суриком, ставни подсинены, и Леону это понравилось. «Хозяин, видать, приготовился на зиму, как надо», — мысленно похвалил он владельца домика и вспомнил о хуторе. «Забыл бате сказать, чтоб матку в амбаре переложил. Не доглядит, еще завалится».

— Вот тебе целая кварта! — сказал хозяин, появляясь с большой медной кружкой в руках. — Только бы ты остыл малость, парень.

Леон и в самом деле был потный. Расстегнув ворот рубашки, он сдвинул картуз на затылок, вынул кисет и предложил его своему новому знакомому. Тот несколько раз потянул трубку и, убедившись, что она давно погасла, выбил из нее серый комочек пепла и набил махоркой.

Они разговорились. Леон объяснил, что он из хутора, что первоначально поехал, было на шахту, к зятю, но дорогой раздумал и приехал сюда, надеясь с помощью сестры и ее воспитательницы Задонсковой устроиться на работу.