Необычный пациент (СИ) - Планетанова Татьяна

Воистину, нет ничего нового под Солнцем — предательство от того, от кого совсем не ждёшь.

Так же я поступил с Ангелиной. По крайней мере, в её глазах всё выглядело именно так.

«Прости меня, Лина, но так было нужно».

Когда я вернулся в страну — отца уже не было в живых. Никто в него не стрелял, он просто был неизлечимо болен, но никому об этом не говорил.

А Сахиб, как выяснилось, уже давно хотел прибрать его бизнес к рукам. И как только подвернулась подходящая возможность, придумал эту историю с Рыковым.

Разыграл погоню, чтобы я сам рано или поздно привел его людей к документам, а потом снова уехал и даже ни о чём бы не подозревал.

Я не знал, в курсе ли те парни на кого работают, и, чтобы избежать с их стороны непредвиденной реакции, старался ничем не выдать, что разнюхал о подставе.

Соврав про то, что я на самом деле уже давно знал, где были документы, я, конечно, сделал Ангелине очень больно, но зато доказал этим козлам, что у нас с ней ничего серьёзного.

И как только Лину отпустили, я по-настоящему выдохнул. Смог спокойно гнуть свою линию до конца, обещая, что выеду заграницу, и никто меня здесь больше никогда не увидит.

Моё освобождение стало финальной точкой, подтверждающей, что всё это действительно Саховских рук дело. Каким бы гадом он ни был — убивать меня не входило в его планы.

Сахибу незачем было брать дополнительный грех на душу, ведь он решил, что может обвести меня вокруг пальца, и сейчас уверен, что ему это удалось.

Тогда он не упустил случая, чтобы получить свой рычаг воздействия на нашу семью.

А ведь всё могло сложиться по-другому.

Мне бы не пришлось жить в Европе под чужим именем. Я бы несколько лет подряд не просыпался ночами в холодном поту, а днями — не мучился бы угрызениями совести, пока не отправился на поиски духовного исцеления. И не стал бы тем, кем стал.

Не встретил бы Ангелину…

Всё так, как должно быть.

Но Саху это нисколько не оправдывает. Ему придётся ответить за свою лицемерную двойную игру.

В Индии я не брал денег с людей, приезжающих ко мне за тем же, за чем в своё время туда приехал и я. Хоть это были и есть одни из самых богатых и влиятельных людей страны.

Не думал, что до этого дойдёт, но пришло время собирать урожай их благодарности.

Сахиб не в курсе, что я всё знаю, и нам легко будет застать его врасплох.

Я никогда не хотел продолжать дело отца. Не столько из-за того, что он крутился в криминальной сфере, сколько из-за того, что он буквально жил ей, совсем отдалившись от своей настоящей семьи.

Мама столько раз хотела забрать меня и куда-нибудь уехать, но всякий раз её что-то останавливало.

Всё детство я думал, что будь моя воля — я бы закрыл все эти грязные клубы. Саха об этом знал, поэтому и не мог допустить, чтобы я распоряжался нажитым отца после его смерти.

Это стихия Сахиба — мутная тёмная вода для большой акулы, вне которой ему просто не выжить.

Не поступи он так со мной, я бы, может, и сам ему всё оставил. Но теперь Сахе придётся восстановить меня во всех правах.

37 глава

Ангелина

Не прошло ни одного грёбанного дня, чтобы я не думала о нём.

За время, что мне довелось неразлучно провести вместе с Азизом, я будто срослась с ним, и теперь мне не хватало части себя, причем самой важной — в области сердца ощущалась дыра размером со Вселенную, пустоту которой мог заполнить только он один.

Завтра начиналось лето, и ещё влажный, но уже достаточно жаркий воздух напоминал мне о берегах Каспия.

Люди строили грандиозные планы на предстоящий яркий сезон и были наполнены его предвкушением, а я познавала: насколько невыносимой бывает душевная боль.

На следующий день после возвращения я отправилась навестить подруг, напросившись сначала к одной, а затем к другой в гости — лишь бы только не оставаться наедине с собой. А в прошлый понедельник забрала свою старушку со штрафстоянки и вышла на работу, решив с начальством все оставшиеся вопросы, касательно моего неожиданного отъезда.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я честно старалась жить своей прежней жизнью, но каждая моя смена теперь была для меня испытанием. Моё сердце замирало всякий раз, когда я проходила мимо палаты, в которой впервые повстречала Азиза.

Я не знала, увижу ли я его когда-нибудь ещё…

«Жив ли ты вообще»? — Находясь в диспансере, вынырнуть из подобных мыслей было практически невозможно.

Фёдор Михайлович подшучивал надо мной — мол, мне бы самой не помешало здесь полечиться.

Моя депрессия действительно была выражена намного ярче, чем у местных пациентов.

Наш главврач констатировал, что отпуск мне совсем не помог. Напомнил о том, что в таких местах не всякий может работать. И посоветовал мне серьёзно подумать о смене места работы.

Сестра со своим мужем уже почти как две недели улетели отдыхать к морю, и когда я рассказала Алёне, что, скорее всего, буду увольняться, она тут же предложила мне пожить у них.

— Только шумные вечеринки не закатывай, у нас там снизу пожилая пара живёт, — шутливо наставляла меня моя старшая сестра по телефону. — Кстати, я же совсем забыла тебе сказать. Перед тем как закинуть в стирку твои промокшие вещи, в которых ты тогда приехала, во внутреннем кармане куртки я нашла чью-то фотографию и какую-то непонятную записку, это всё лежит в верхнем ящике стола в спальне.

Я сначала хотела отказаться от предложения, но услышав её последние слова, внутри меня что-то затрепетало — словно погибшая некогда надежда вновь подала признаки жизни.

«Азиз написал мне записку⁈ А я даже не догадывалась»… — Любопытство стало жечь меня, и я тут же согласилась:

— Алён, спасибо большое. Думаю, что было бы неплохо начать новую жизнь с нового месяца.

Переезд — это отличная возможность для меня попробовать сменить свой образ жизни, который давил на меня с каждым днем всё больше. Я не планировала задерживаться в квартире Алёны и Артёма больше чем на время их отъезда, предполагая, что сразу же начну поиски новой работы, но уже в черте города и в какой-нибудь обычной клинике.

Мне не терпелось узнать, что было в куртке Азиза, и после своей смены я сразу же сообщила начальству, что действительно больше не в силах здесь работать. Мне снова пошли навстречу, и в этот же день подписали заявление на увольнение.

Поймав волну воодушевления, я быстро собрала личные вещи в своей съёмной однушке, и, заехав сначала в агентство, чтобы расторгнуть с ними договор на проживание, а затем к родителям за запасным ключом от квартиры Алёны — оказавшись внутри, я тут же ринулась проверять названное сестрой место.

Взгляд первым делом упал на фотографию. На старой потёртой бумаге была запечатлена молодая семья — улыбающаяся женщина держала в руках укутанного в одеяло младенца, а стоящий позади неё мужчина, смахивал кулаком слёзы радости.

На дне ящика остался лежать небольшой свёрнутый лист бумаги. Дрожащими руками развернула его и поднесла к глазам, пытаясь разобрать размашистый почерк Азиза.

Но прочитав первые пару строк, поняла, что эта записка предназначалась вовсе не мне, а была адресована именно ему.

'Когда врачи поставили мне неутешительный диагноз, я не стал тебе ничего говорить — не хотел, чтобы жалость стала поводом для возобновления нашего с тобой общения.

А сегодня я окончательно слёг без возможности выползти из своей собственной конуры. Приезжала скорая. Заезжал Сахиб. Был под чем-то. Проболтался мне…

Ты не убивал того бродягу, Азиз. Когда Саха приехал, тот был ещё жив. И если бы он сразу отвёз его к нашим лепилам, то его быстро бы поставили на ноги. И ублюдок бы ответил за содеянное, а тебе не пришлось бы уезжать. Но Саха решил поступить иначе. Хоть понятия «кровь за кровь» в нём всегда были выше разумного смысла, это его откровение всё-таки заставило меня в нём усомниться.

Во всяком случае, не зря я стал хранить все ценные бумаги там, где никто из наших не знает. Вспомни ваше любимое место отдыха с мамой, и ты поймёшь, о чём я говорю — да, я интересовался вашими увлечениями, хоть и не имел возможности разделить их с вами.