В Москве полночь - Вячеслав Сухнев

…ГЭС строили в годы лихорадок великих строек коммунизма, одновременно с каскадом волжских станций. Ущелье, по дну которого бежала речка Кумари, загородили в самом узком месте высоченной плотиной. Примерно в километре по течению реки поставили двухэтажную коробку станции с машинным залом. Подвели деривационный туннель. По нему падала вода и вертела турбины. В техническом отношении строительство станции не представляло большой сложности, и местность словно заранее была спланирована под такую застройку. В береговых скалах чуть подчистили естественную выемку — и здание станции встало так, будто стояло здесь от сотворения мира. Выходящие на поверхность у плотины базальты крепко держали бетонную перемычку, поэтому не было нужды укреплять берег водохранилища.

Когда вода поднялась и затопила русла двух десятков мелких речушек, впадающих в Кумари, образовалось причудливое, похожее на многолучевую звезду, большое озеро, по лесистым берегам которого быстро встали белые здания пансионатов, санаториев, туристских баз и правительственных дач. Вскоре местная печать не называла водохранилище иначе как жемчужиной республики.

Мощность гидроэлектростанции была относительно невелика — около ста пятидесяти тысяч киловатт. Этого вполне хватало на нужды столицы и прилегающих районов еще несколько лет назад. А когда за перевалом поставили атомную станцию, дающую энергию половине Кавказа, Кумаринская ГЭС почти потеряла хозяйственное значение. Теперь же большая часть заколоченных пансионатов и дач была разграблена или сожжена. И эти брошенные дворцы среди первозданной природы воспринимались как символы долгой смуты.

Однако сотни тысяч кубометров воды, собранные в горах за тридцать лет, стали теперь символом стихии, выходящей из-под контроля человека. Достаточно небольшого пролома в теле плотины, чтобы гигантский водяной вал вырвался на свободу и помчался по долине реки.

Разглядывая на столе вновь и вновь знакомый черно-белый пейзаж, Седлецкий думал о том, что в Управлении самое время создавать подразделения, специализирующиеся в блокировании террактов на сложных промышленных сооружениях — атомных станциях, ГЭС, химкомбинатах.

Разрушения таких объектов чреваты последствиями, сравнимыми разве что с результатами массированной бомбардировки. Пока существуют подобные сооружения, всегда найдется безответственная сволочь, готовая шантажировать угрозой искусственно вызванной катастрофы. А там, глядишь, и до космоса доберемся, подумал Седлецкий. Собственно говоря, до космических объектов Управление уже добралось. Осталось понять, как обезопасить их в будущем от террористов.

— Разрешите! — вломился в машину молоденький солдат. — Там привели!

— Кого? — вздрогнул майор. — Что ж ты, воин, не по уставу дверь с петель рвешь! Ладно, воспитаем… Давай, кого привели.

В кузов втолкнули гражданского, по виду горца — папаха на глазах, замусоленный костюм с брючинами, заправленными в пыльные, скособоченные сапоги.

— На секрет напоролся, товарищ майор, — доложил один из десантников. — Пытался убежать… По-русски не говорит.

— Обыскали?

— Так точно. Оружия нет.

— Ч-черт… — пробормотал майор. — Куда его девать прикажете?

— Сейчас выясним, — сказал Седлецкий. — Расстрелять всегда успеем.

Повернулся к горцу и сказал буднично, негромко:

— Папаху-то сними, тут жарко.

Горец дернулся было рукой к папахе, но замер, настороженно посверкивая глазами из-под волнистой серой овчины.

— Садись, — приглашающе похлопал по скамейке Седлецкий.

Задержанный, чуть поколебавшись, осторожно присел на краешек скамьи.

— Ну, расскажи, как ты по-русски не понимаешь, — усмехнулся Седлецкий.

— Мало понимаю, — пробормотал горец. — Русскым не жил.

— Так. Раз ты не понимаешь по-русски, будем говорить на твоем языке. Договорились? Куда шел, откуда?

— Из города шел, от брата, — сказал горец. — Брат болеет, начальник, совсем плохой!

— Ага, брат Митька помирает, ухи просит, — пробормотал Седлецкий. — Значит, брат у тебя в городе, а ты в горах… Кем работаешь?

— Чабаном, овец пасу.

— Овец много?

— Много… Шесть сотен. И еще сотня — родственники дали.

— Всего семьсот, — подвел итог устному счету Седлецкий. — А теперь руки покажи!

Задержанный насторожился, непроизвольно сцепил руки на животе:

— Зачем, начальник?

— Погадаю, — отрезал Седлецкий. — Ну-ка, ребята, заставьте его показать ладони…

Руки у чабана были грязные, но узкие, неогрубевшие, совсем городские.

— Ты знаешь, что такое куйюк? — спросил Седлецкий.

— Конечно, — с готовностью ответил горец, вытирая папахой внезапно вспотевший лоб. — Это, начальник, такая палка с крючком, которой овец ловят.

— Вот-вот… В моих родных местах такую палку называют герлыга. И от нее на ладони образуются большие мозоли. Особенно здесь, на подушечках под большими пальцами. Ты понимаешь о чем я говорю?

Горец молчал.

— Ну, — поощрил Седлецкий, — соври, что недавно записался в чабаны. А до того был бухгалтером.

Задержанный лихорадочно облизнулся.

— Не бойся, — сказал Седлецкий лениво. — Пытать не будем. Неинтересно. Просто расстреляем.

— За что? — вздрогнул горец.

— Понимаешь, война идет… На плотине — бандиты, которые собираются ее взорвать и затопить город. И вот эти ребята, — Седлецкий кивнул на десантников, — будут рисковать жизнью, чтобы спасти твоих же земляков. Откуда я знаю, что ты идешь не к бандитам? Сейчас прикажу раздеть. Совсем. Солдаты прощупают одежду и обувь — до последнего шва. Найдем что-нибудь, может, узнаем, кто ты. А не найдем, тоже не велика беда. Умрешь без имени, как подозреваемый в шпионаже в условиях чрезвычайного положения.

— Так нельзя! — раздул ноздри горец. — Вы же не можете… невинного человека!

— Невинные дома сидят, — заметил Седлецкий. — Кстати, ты, оказывается, хорошо говоришь по-русски.

— Ваша взяла, — досадливо сказал задержанный. — Я не мог предполагать, что тут найдутся… знатоки чабанской работы. Впрочем, встреча с вами в мои расчеты и не входила. Пришлось импровизировать.

— Ну, поговорим без импровизаций. Представьтесь для начала.

— Эсаул Реджебов из республиканской разведки… Можете связаться с нашим руководством и проверить.

— Есаул? — подивился майор. — И тут в казачков играют!

— Это старое тюркское воинское звание, — объяснил Седлецкий. — Соответствует званию капитана. Правильно, эсаул?

— Правильно, — кивнул задержанный.

Открывшись, он держался свободнее. И папаху снял, небрежно бросив на стол.

— А зачем мы будем связываться с вашей разведкой? — задумчиво спросил Седлецкий. — Мы ведь не контачим. Нет человека — нет проблемы… Так выражался один из руководителей органов, уроженец Кавказа, между прочим.

— Что вы хотите этим сказать? — насторожился Реджебов. — Предупреждаю, мое руководство знает, что я пошел через ваши посты. Да, мы не контачим… Но ведь и не воюем! У вас будут проблемы, уверяю! И вы ответите…

— Конечно, ответим, — прищурился Седлецкий. — Мол, шел ваш человек, шел — и напоролся на пост. Его с испугу и убили. За что приносим глубочайшие извинения… Ладно. Рассказывайте, зачем шли на плотину.

— Никаких задач, вредоносных для вас, я не решал. Я должен был уговорить партизан отступить в горы, не дожидаясь штурма плотины. Тем более, что Абдрахмана, настаивающего на сопротивлении, нет… Он был очень упрям, между нами говоря.

— Инте-ересно! — протянул Седлецкий. — Откуда вы знаете, что Абдрахмана нет?

— Не знаю, но догадываюсь. Он не пришел в назначенное время на явку в городе, на окончательные переговоры. Мы решили: задержан, либо убит.

— Понимаете, что затевается? — повернулся Седлецкий к командиру батальона. — Доблестная республиканская разведка решила сберечь бандформирование Абдрахмана! С какой целью, нетрудно догадаться. Оно еще пригодится, когда настанет срок брать власть сторонникам Самиева… Так, эсаул?

— Политика — не мое дело, — уклончиво сказал Реджебов. — Мы просто хотели избежать напрасного кровопролития. Вас ведь тоже должен устроить такой поворот событий!

— Поздно, — сказал Седлецкий. — Вы опоздали на несколько часов, Реджебов.

— Ракета, товарищ майор! — показался в дверях солдат.

— Хорошо. Выступаем! Пусть возьмут под стражу этого… есаула!

— Вы хотели попасть к партизанам? — сказал Седлецкий. — Доставим с максимальным комфортом. А потом еще побеседуем. Если останетесь живы, разумеется. Шальные пули, знаете ли…

Батальон снимался. Головные машины уже втягивались в пологую лощину, которая выводила на нижнюю дорогу к плотине. Холмы отстояли от этой дороги дальше, чем от верхней, и у партизан было меньше возможности скрытно подобраться к колонне. Ночной штурм в горах… Седлецкий, пересевший в кабину, опустил стекло и держал наготове автомат. В любую секунду на темном склоне, загораживающем звездное небо, могли вспыхнуть желтые брызги выстрелов.