Ельцин - Тимоти Колтон

Политика Ельцина в 1985–1987 годах не всегда была иконоборческой. Он предупреждал москвичей, что в сфере культуры следует соблюдать определенные границы. Несмотря на то что его семья пострадала в сталинские годы, он был против «швыряния камней в огород прошлого», хотя и выступал за свободные дебаты и спокойное признание ошибок и совершенных преступлений[446]. Некоторое время он пытался действовать в рамках старой парадигмы, не прибегая к более сильным средствам. В июле 1986 года он председательствовал на партсобрании в Моссовете и дал недавно назначенному начальнику управления торговли Николаю Завьялову две недели на радикальное улучшение ситуации с поставкой овощей. Когда же Завьялов не справился с невыполнимым поручением, Ельцин его уволил[447]. На совещании по проблемам общественного транспорта в 1987 году (как хороший актер, Ельцин приехал туда на троллейбусе) он предложил план по разбивке города на сектора и распределению жесткой пассажирской квоты для каждого. Декан экономического факультета МГУ Гавриил Попов возразил, что предлагаемый подход не решает проблемы по сути, поскольку в условиях плановой экономики в Москве не было рынка жилья, который позволил бы москвичам сократить время в пути, переехав ближе к месту работы. Единственный способ решения проблемы заключался в создании такого рынка. Ельцин вспылил и исключил Попова, который несколькими годами позже станет одним из его верных сторонников, из списка приглашенных на будущие совещания[448]. Когда на встрече с пропагандистами Ельцина спросили, не приведут ли ограничения миграции в Москву к недостатку рабочей силы, он парировал: «Надо не ввозить новых людей, а заставлять работать москвичей. Органам милиции будет спущен план по тунеядцам». Собственные приказы по закрытию ряда НИИ он считал «предупредительным звонком» для бездельников: «Думаю, первые десять-пятнадцать закрытых институтов с объявлением в средствах массовой информации сильно подействуют на активизацию других»[449].

Через два года после ухода из горкома Ельцин объяснял свои крутые меры воспитанием, потребностями момента и необходимостью:

«В Москве иначе было нельзя. Это очень сложный город, досталось очень тяжелое наследство. Учтите и вот что: все-таки все мы, я о тех, кому сегодня за 50, воспитаны эпохой командно-административных методов. От этого никуда не уйдешь. Мы пока других методов не имеем. Учимся, пытаемся что-то найти, но все-таки очень медленно. Когда я работал в горкоме, 90 процентов всех возникающих вопросов нужно было решать немедленно, твердо. Так требовала ситуация»[450].

20 лет спустя Виталий Третьяков, превратившийся к тому времени в критика Ельцина, осудил его работу в МГК, сравнив его с фанатичным, но недалеким советским ударником-стахановцем из сталинской мифологии[451]. Пожалуй, в 1985–1987 годах в Ельцине действительно было что-то от перевыполняющего норму ударника, но определять его подобным образом значит недооценивать чуткость, с которой он открылся новым взглядам и объединился с новыми союзниками ради осуществления перемен. Даже в Свердловске он обогащал командные методы пониманием значимости для советской экономики остатков частного сектора. Абсолютно не приемля незаконной деятельности по продаже из-под полы дефицитных товаров по завышенным ценам, в Москве Ельцин с большей симпатией высказывался о том, что могут дать людям негосударственные производители и продавцы. На встрече с пропагандистами в 1986 году он согласился с недовольством по поводу заоблачных цен на колхозных рынках, но выводы из этого делал совсем другие:

«Я побывал на многих московских рынках. Нигде таких цен, как на рынках Москвы, я не видел. Жалкий пучок петрушки стоит 50 копеек, а то и рубль. Килограмм мяса — 8 рублей. Но ограничивать цены нельзя, поскольку этот метод уже применялся и не дал результатов. Торговцы просто перекочевывают в другие города и области. На рынок надо давить торговлей. У каждого рынка нужно строить кооперативный магазин. Если в этих магазинах колбаса будет продаваться по 8 рублей — не важно. У меня есть список людей, которые могут заплатить и большую цену. Зато они будут покупать колбасу, которая будет пахнуть мясом»[452].

Если на Урале Ельцин выступал за свободную торговлю, чтобы снизить цены на продукты, теперь же он говорил о том, что такой подход удовлетворит спрос более состоятельных потребителей, обеспечит наличие товаров и улучшит их качество.

Не меньшую готовность к исследованию нового выказывал Ельцин и в политической сфере. Большинство советских чиновников морщило носы и с трудом терпело либеральные меры, осуществляемые партией под лозунгом демократизации, провозглашенным на пленуме ЦК 27–28 января 1987 года; для Ельцина же это были дрожжи, на которых взойдут эффективные реформы. В сентябре 1987 года на заседании Моссовета поднялся молодой депутат, физик Аркадий Мурашов, и заявил, что собирается сделать то, чего за последние 60 лет в советских законодательных органах не делал никто. Он нарушил единство и проголосовал против резолюции, предложенной руководством. Ельцин поддержал право Мурашова на собственное мнение и отправил проект резолюции на доработку в комитет[453]. Еще один пример связан с вниманием Ельцина к охране окружающей среды и сохранению городских памятников. Прислушавшись к голосам москвичей, Ельцин остановил строительство помпезного мемориала Великой Отечественной войны на Поклонной горе, вывел около тридцати вредных производств из города, вернул ряду улиц их исторические названия и спас от сноса несколько дореволюционных особняков. Деятельность, связанная с экологией, принесла ему контакты с неформалами — неправительственными организациями граждан, в большом количестве возникшими в тот период. Московских неформалов беспокоили самые разные проблемы — от свободы слова до контроля над вооружением и защиты прав животных, но далеко не все группы были прогрессивными или либеральными. 6 мая 1987 года Ельцин и председатель горисполкома Сайкин встретились с представителями ультранационалистической, антисемитской организации «Память», незаконно созданной в 1970-х годах. 500 активистов «Памяти» размахивали плакатами на Манежной площади, это была первая стихийная демонстрация в Москве с 1920-х годов. В августе представители пятидесяти советских неформальных организаций, главным образом либеральной ориентации, собрались в одном московском зале под эгидой МГК[454].

Москва оказалась для Ельцина гораздо более крепким орешком, чем Свердловск. Экономика столицы была менее военизированной, интеллектуальная элита и специалисты пользовались большим влиянием, и здесь были сосредоточены центральные органы управления. В период перемен город шатало из стороны в сторону: Москва одновременно была и рассадником реформаторства, и оплотом прежних методов. Основную проблему для Ельцина представлял именно этот оплот и то, что в неопубликованном выступлении на одном Пленуме ЦК он назвал «избалованностью верхушечных людей»[455]. Проявляя редкое для себя сочувствие, Горбачев впоследствии, в середине 1990-х годов, признался, что понимал, «работать в Москве нелегко, что Ельцин, пожалуй, острее других ощущает сопротивление партийной и хозяйственной номенклатуры политике перестройки… Ельцину пришлось столкнуться с препятствиями, о существовании которых он в Свердловске и не подозревал»[456].

Чтобы осветить себе путь в московском лабиринте, новому маэстро не хватало ни знания местных условий, ни команды единомышленников вроде той, что сложилась у него на Урале. Свердловских помощников, на которых можно было бы положиться, у Ельцина было немного; многие москвичи, с которыми ему пришлось работать, считали его деревенщиной. Как и в Свердловске, по понедельникам Ельцин проводил неформальную планерку для группы, в которую на конец 1986 года входили Валерий Сайкин, Михаил Полторанин, второй секретарь горкома (свердловчанин Юрий Беляков), секретарь по идеологическим вопросам (Юрий Карабасов) и руководитель московского КГБ (Николай Челноков). Официальное бюро МГК собиралось по средам. Верный себе Ельцин и в Москве не прекращал критики и самокритики — с той только разницей, что теперь он рассказывал о недостатках своих коллег журналистам. Совместный отдых, который в Свердловске казался вполне естественным, в Москве был неуместен. В мае 1986 года, проводя отпуск в Грузии, Ельцин получил травму во время матча в волейбол, и у него начались проблемы с позвоночником и ногами, из-за чего он больше не мог играть[457]. Подмосковная дача Ельцина находилась в стороне от домиков сотрудников горкома. Охотничьих угодий поблизости не было, так что распределять квоты на отстрел дичи Ельцин тоже не мог.