Фронтовое братство - Свен Хассель

Покидая участок, Пауль Билерт был слегка разгоряченным и несколько усталым. «Обысканных» женщин освободили. Все имеет свою цену.

Через три дня произошло новое убийство с изнасилованием, на сей раз на Хайн-Хойерштрассе, в нескольких метрах от Реепербана. Не очень далеко от госпиталя.

Криминальрат Пауль Билерт пришел в бешенство. Вызвал добрый десяток ищеек и спустил их со сворки, напутствовав неистовыми угрозами.

— Не показывайтесь, болваны, — орал он, — пока не сможете представить какие-то результаты! Даю вам пять дней и ни секунды больше. Каждый, кто к этому времени не добьется хоть какого-то успеха, совершит длинное, но быстрое путешествие в образцовую дивизию СС на центральном участке Восточного фронта, и там будет квакать в болотах по военным уставам.

Они вышли по двое из большого серого здания на Карл-Мук-платц.

Шестой жертвой стала медсестра из госпиталя. Девушка двадцати одного года. Ее изнасиловали так же, как и остальных.

X. Убийца-извращенец

В его преступлениях были повинны мать, священ ник и нацистское ханжество.

Он убивал во имя добра. Верил, что служит Богу церкви.

Тысячи молитв вместе с эгоистичной матерью превратились в черный занавес, закрывающий свет.

Все, что говорил ему слабоумный богослов, врезалось в его сознание и омрачило рассудок.

Когда все вышло наружу, понять его не захотел никто.

Как и многие другие, он был убит безжалостными полицейскими, охотящимися ради азарта.

Малыш убивал. Легионер убивал. Все мы убивали. Однако делали это как законные убийцы Государства. Небольшая, но весьма существенная разница с мораль ной точки зрения — правда, не для тех, кто был убит.

«Я никого не убил, — сказал как-то один знаменитый человек, — но множество сообщений о смерти восхищало меня».

Обнаружил трусики Гейнц Бауэр.

Сперва мы рассмеялись и стали обмениваться грубыми шутками. Но потом Пауль Штайн сунул нам под нос газету. Мы читали с изумлением. Как и в случае с предыдущими жертвами, трусики убитой женщины забрал неизвестный зверский убийца.

— Черт возьми! — воскликнул Бауэр, недоуменно глядя на рюкзак, где обнаружил трусики. Мы лихорадочно сосчитали их. Шесть! Пересчитали снова. Точно, шесть!

Легионер протяжно свистнул.

— Saperlotte![104] Шесть трусиков. И шесть трупов! Все совпадает!

Малыш вытянул шею и с любопытством заглянул в стоявший у кровати большой серый рюкзак. Мы видели там две упаковки ржаных галет и лётные поддевки, аккуратно уложенные вверх орлом, как предписано уставом.

— Как ты их нашел? — спросил Малыш, ткнув ногой в рюкзак.

Гейнц Бауэр покачал головой.

— Какого Черта я сунул нос в его рюкзак? Просто искал что-нибудь пишущее и неожиданно коснулся чего-то гладкого со знакомым запахом.

— Грязная свинья, — сказал Малыш, притворяясь раздраженным. — Нет, ты унюхал эти трусики. И потому полез в рюкзак Георга.

В палате нас было только пятеро. Все остальные были на хозяйственных работах или проходили медосмотр.

— Черт, что нам делать? — спросил Бауэр, озираясь в отчаянии.

— То бишь, что делать тебе, — ответил Штайн. — Ты нашел эти чехлы. Мы в чужие дела нос не суем.

— Ах, ты, смердящий труп! — гневно выкрикнул Бауэр. — Хочешь, чтобы я один отдувался за это, да? Конечно, ты никогда не совал нос в чужие капканы, так ведь, Иуда? Я не удивлюсь, если у тебя вырастут белые крылышки!

Он подался вперед и угрожающе посмотрел на Штайна. Тот отвел глаза и втянул голову в плечи, словно ожидая беды.

— Кто это не трогает чужих вещей, крыса? Может быть, не ты стащил шнапс у Малыша к тот раз, когда мы собирались к девкам? Что скажешь теперь, а, подлая тварь?

Малыш пришел в ярость. Подскочил и заревел:

— Пресвятые Моисей, Авраам и Иаков, я еще ни разу не бывал в таком гнусном обществе! — Схватил Штайна за грудки и заорал с пеной у рта: — Мерзкая вошь, ты посмел совершить святотатство против Малыша?

Полузадушенный Штайн издавал лишь неразборчивые звуки.

— Отрицаешь? — выкрикнул Малыш, ударив его наотмашь. — Хочешь вынудить меня применить силу? Меня, ненавидящего применение силы?

Штайн протестующе затряс головой.

Малыш плюнул на него и сказал мягко, но зловеще:

— Ты злоупотребил моим доверием. Жутко разочаровал меня. Глубоко ранил мои чувства.

Обмякший в руках Малыша, не касавшийся ногами пола Штайн выглядел совершенно раздавленным.

— Я не стану ничего говорить о сводниках и типах, убивающих шлюх, — негодующе заорал Малыш, — но быть в компании с тем, кто тибрит у товарищей… тьфу! — И так затряс Штайна, что голова у него стала мотаться взад-вперед. — В наказание тебе придется украсть для меня три бутылки шнапса — и побыстрей, побыстрей, искалеченный герой! Терпение у меня на исходе, и когда оно иссякнет, пусть над тобой смилуется Иисус Христос со всеми своими святыми, потому что от меня милости не жди!

Он поднял с пола трусики и понюхал снова.

— До сих пор пахнут свиньей!

— Заткнись, — велел ему Легионер и повернулся к Бауэру, понуро сидевшему на койке. — Что ты решил? Вызвать полицейских?

— Полицейских? — Бауэр подскочил. — Ты, наверно, спятил. За кого меня принимаешь? За подлого стукача?

Легионер кивнул.

— Я так и думал. Но что-то делать надо. Есть предложения?

Бауэр беспомощно покачал головой.

— В таком случае позволишь мне сказать, что? — спросил Легионер и, не дожидаясь ответа, вытащил из голенища длинный русский боевой нож и бросил Бауэру. — Действуй им правильно, чтобы покончить с этим делом как можно скорее.

Бауэр взял длинный, широкий нож и смотрел то на него, то на Легионера, который курил, сидя по-турецки на койке.

— Хочешь, чтобы я убил Георга? От меня такого не дождешься.

Легионер удивленно посмотрел на него.

— У тебя что, не все дома, mon camarade? Хочешь, чтобы это сделал я? Или Свен? Или Штайн? Или, может, Малыш? Чехлы обнаружил ты. Это твое дело. Но поскольку ты сказал об этом нам, оно отчасти и наше. Поэтому мы настаиваем, что нужно что-то сделать. Ты прав, обращаться в полицию нельзя. Не может быть и речи. Полицейские давно нарушили солидарность с нами. Поэтому придется действовать самим. Георга необходимо обезвредить. Он не должен свободно разгуливать. Но посадить его под замок мы не можем, мы не полиция. Он убил шестерых женщин. Ты можешь сослаться на то, что убивают многих. Оно так, но тут дело несколько иного рода, и мы знали эту маленькую медсестру. Она была нам своего рода товарищем. Убив ее, Георг совершил то, чего простить нельзя, поскольку она была товарищем и ему. Я уверен, ты понимаешь, что нам нужно что-то сделать.

Бауэр закрыл глаза. Смертельно побледнел.

— Я никак не могу убить Георга! В конце концов, мне он ничего не сделал. То, чего вы требуете от меня, — убийство. Меня могут за него казнить — отрубить голову!

Он содрогнулся при этой мысли.

Легионер встал, медленно подошел к койке Бауэра, взял из его руки нож и сунул обратно в голенище.

— Трусливый ублюдок! — прорычал он. — Прикончить бы тебя!

Бауэр закачался из стороны в сторону. Вид у него был жалкий. Он корчился от стыда, видя крайнее презрение Легионера.

Малыш великодушно вызвался перерезать глотку Георгу.

Легионер повернулся к нему и долгое время молча смотрел на него. Потом снова сел на койку и стал испытующе глядеть то на Бауэра, то на Малыша.

— Milles diables![105] Ты хочешь прирезать его лишь ради удовольствия, или почему-то еще?

Малыш только засмеялся.

— Этого гнусного убийцу шлюх необходимо прикончить. И думаю, я могу отправить его на тот свет точно так же, как любой другой. Какая разница, черт возьми?

— Не думаешь, что в его убийстве есть что-то дурное? — спросил Легионер, искоса глядя на Малыша. Малыш стоял посреди палаты и усердно старался балансировать стаканом с водой на лбу по примеру какого-то жонглера.

Он ответил, и стакан зловеще закачался:

— Нет, что может быть тут дурного? Георг — дерьмо. Ты сам сказал это, Гроза Пустыни.

Легионер затрясся от смеха.

— Ого! Клянусь Аллахом, ты молодчина. — Громко смеясь, он снова плюхнулся на койку. — Ты спокойно перережешь глотку Георгу, потому что он дерьмо. — Медленно приподнялся и, побагровев, взглянул на Малыша. — Ради будущего общества очень надеюсь, что ты погибнешь геройской смертью до конца войны.

Он достал из-под матраца бутылку дешевого шнапса и выпил почти половину. Глянул по сторонам, протянул ее мне, а я передал дальше. Легионер сказал, словно думая вслух:

— Bon[106], значит, тебе хочется убрать Георга?

— Я дважды дал тебе это понять, — угрюмо произнес Малыш, осушив свой стакан. Шнапс ему не понравился. Он угрожающе обратился к Штайну: