Звериной тропой - Николай Инодин

Бьют — беги, советует русская народная мудрость. Роман стоит, и даже не дёргается. Увесистая гладкая палка, зажатая в крепком кулаке Каменного Медведя, охаживает его по рукам и ногам, старательно колотит по спине, не забывая своим вниманием грудь и живот. Немного жалеет учитель только правый бок — бьёт не в полную силу. Главное требование — вовремя напрягать и расслаблять только ту мышцу, на которую придётся удар. Уклоняться нельзя, шаман «одевает» на Рому то, что он зовёт «каменная кухлянка». И Шишагов старательно подставляет обнажённое тело заботливой палке шамана. Пытается при этом думать об отвлечённом. Сейчас — рассматривает восход солнца над жарким песчаным пляжем, слушает шелест ласковых волн и пальмовых листьев. Ветер, дующий с суши, пропитан ароматами тропических цветов, но слишком горяч, поэтому Роман сильно потеет. То, что на самом деле он стоит в нетопленой яранге шамана, в данный момент не имеет значения.

В шаманское жилище им пришлось перейти из-за Машки — ей этот процесс почему-то сразу не понравился. Чтобы не нервировать зверя, тренировки проводили в её отсутствие. Машка ещё толком не оправилась от полученных ран — как ни старался Роман, а рана на плече у неё загноилась. Пришлось вскрывать, выдавливать гной, промывать, постоянно опасаясь внести новую порцию заразы. Удивительно, но объяснять шаману, что такое микробы, не пришлось. Оказывается, он и без Ромы знал, что болезни вызывают невидимые глазу злые келе, попадающие в рот или открытую рану. И отчасти знал, как с ними бороться. С неделю Маха лежала пластом, горячая, часто и мелко дышала, отказывалась от еды. Ослабла настолько, что Роман поил её, вливая в пасть воду через воронку. Как бы то ни было, но крепкий Машкин организм всё-таки победил болезнь. Жар спал, появился аппетит. В день, когда его драгоценная девочка самостоятельно вылакала миску бульона, и завалилась спать на стопке постеленных для этого шкур, издёргавшийся Шишагов уснул рядом с ней, обняв за похудевшую шею.

Сейчас Маха уже передвигается сама, и ест за двоих, но слабость ещё не прошла, вне жилья она ходит только с Романом, быстро устаёт и минутами стоит на месте, переводя дыхание. В заботах о рыське Роман даже не обратил внимания на то, как заживают его собственные болячки.

Удар по правому плечу, по бедру, пресс, бицепс левой руки, спина — палка учителя не знает покоя.

***

В кои-то веки на ногах у Шишагова не осточертевшие снегоступы, а лыжи, прекрасные лыжи, на которых так легко слетать со склонов, пружиня полусогнутыми ногами, лавируя между торчащими из снега камнями. Каменный Медведь, не успевший ещё как следует освоить очередную полезную новинку, на спусках разгоняться не рискует, и сильно отстаёт, хотя по ровному месту от него убежать нелегко — сказывается жизнь неиспорченного машинной цивилизацией человека. Недалеко от стойбища прошло стадо оленей, люди решили побаловать выздоравливающую Машку парной олениной, и теперь загоняют несколько отбитых от стада рогачей к ярангам. Роману жарко, он сбросил шапку, которая болтается на ремешке за спиной. Вот и затяжной подъём перед последним перевалом, здесь осенью Машка пугала стадо. Охотник, радуясь кипящей в жилах энергии, наддал, не давая оленям оторваться. Обледеневший наст их не выдерживает, олешки проваливаются и режут ноги, на следах видна кровь. Подбитые нерпичьей шкурой лыжи заднего хода не имеют, и Роман постепенно сокращает расстояние до добычи. Тренированные лёгкие прокачивают воздух, три длинных шага на вдох, три — на выдох, сердце мощными толчками разносит обогащённую кислородом кровь по организму. Шишагов переполнен силой, азарт погони будоражит его, и он непроизвольно выпускает зверя на свободу. Внутреннего зверя тоже нужно время от времени выгуливать

Каменный Медведь, стараясь не сильно отставать от Романа, бежит по проложенной учеником лыжне. Старый охотник даже со спины видит и понимает его состояние. Хо! Когда-то и у него крылья на ногах вырастали при виде мелькающей впереди добычи. Правда, лыж у него тогда не было. Старая печаль царапнула шамана за сердце. Сколько всего нового и полезного узнал он за последнее время! А передать знание некому…. Меркичкин! Он выгнал из головы пустые мысли, и сильнее заработал ногами. Не годится сильно отставать, сегодня подходящий день, другой такой случай может не скоро подвернуться. Ого! Ты смотри, как он помчался!

Белые пятна на оленьих задницах всё ближе. Вот олешки притормозили перед стойбищем, напуганные видом яранг и запахом дыма. Летящий с горы лыжник резко поворачивает, тормозит в вихре разлетающегося снега. В тот момент, когда лыжи останавливаются, с тетивы его лука срывается первая стрела. За ней вторая, третья… Олени падают. Один из них ещё бьётся на снегу, и охотник, забросив лук в налуч, бросается к своей добыче, выхватывая нож. Перехатив ножом горло жертвы, человек припадает к ране. Кровь, горячая, живая, толчками выплёскивается в рот, Роман давно её не пил. И тут волосы на затылке у него зашевелились от ощущения близкой опасности. Шишагов резко припал к земле, и, не оборачиваясь, отпрыгнул в сторону. Выпущенная шаманом стрела пролетела через то место, где его спина была в тот момент, когда стрелок отпустил тетиву. Один удар сердца, и Роман, оскалившись, стоит лицом к нанесшему предательский удар старому гаду. Копьё в руках, в готовности отбивать стрелы и убивать врага. Но эта седая сволочь больше не стреляет. Опустив лук, он смотрит на Романа. По изрезанному морщинами коричневому лицу текут слёзы. Охватившее Шишагова бешенство требует броситься вперёд, бить, рвать, резать и рвать зубами, но дед не шевелится, и Роман давит зверя, медленно возвращая себе контроль над телом. В картину мира возвращаются цвета и оттенки. Расслабляются мышцы. Он выпрямляется, втыкает копьё в снег и медленно идёт к шаману. Старый хрыч стоит, как генсек на трибуне, плачет и улыбается. Когда до деда остается два шага, Роман останавливается и внимательно всматривается в выцветшие старческие глаза.

— Зачем ты это сделал?

— Так надо. Ты для меня как сын стал, отец всегда сына проверяет.

— А если бы я не почувствовал?

— Значит, я ошибся, и выбрал неудачного ученика. Только я не ошибся.

— Был уверен что я увернусь?

— Нет.

Роман выругался в сторону, потом повернулся к шаману и крепко обнял старого чёрта. У него никогда не было отца.

***

Световой день всё растет. Теперь пурга — редкая гостья, да и недолгая. В давней захоронке не осталось лосося, но ежедневные бега для Романа не закончились, а камни на снегоступах потяжелели. Снег под солнцем безжалостно ослепляет, и Каменный Медведь сделал ученику солнцезащитные очки из тонкой деревянной планки. С узенькими щёлками для зрачков. Удивительно, но это примитивное приспособление в самом деле защищает глаза, почти не ограничивая видимости.

После той проверки, которая при любом исходе является последней, в отношениях шамана и Ромы внешне ничего не изменилось. Едят, в основном, каждый своё, живут порознь, обращаются друг к другу, как раньше. Но пришло что-то ещё, что-то, чего раньше не было. Теперь им всё чаще просто нет нужды говорить — многое понятно ещё до того, как собеседник открывает рот. Запасов хватает, всю работу к весне они уже сделали, задел металла превратился во всякие нужные в хозяйстве вещи. Поэтому тренировки, тренировки и ещё много раз они же. Хорошо ещё, что выдумка у здешних учителей богатая, фантазия у Каменного Медведя неистощима, поэтому на скуку и однообразие жаловаться не приходится. И хотя расположение старых мозолей остаётся неизменным, постоянно появляются новые. И новые знания появляются регулярно. Например, знание того, сколько пар шагов бегущего в снегоступах Шишагова отделяют его ярангу от любого приметного ориентира в радиусе двух часов бега в одну сторону.

Роман на бегу влепил снежок во взлетающую полярную сову — обнаглела, сидит, как ни в чём не бывало, когда рядом человек топает. Совсем нюх потеряла. Снег, кстати, плохой стал, рыхлый, бегать труднее, но слой меньше — весной пахнет. Частые туманы, по словам Каменного Медведя «съедают снег не хуже огня». Вдоль моря полоса открытой воды, метров десять шириной. Пока Роман бегает, дед рыбку ловит, на хека похожа, только мельче. Зато ходит вдоль берега плотной стаей, шаман её практически вычерпывает большим сачком из тонких кожаных ремешков. И на вкус неплоха, что сырая, что жареная.

Несколько дней готовили байдару. Вытащили из яранги детали каркаса, снова собрали, потом натягивали кожаную обшивку. Умотались в хлам — моржовая кожа тяжёлая, толстая, особой пластичностью не отличается. Натягивали, чтобы сидела, как влитая, выбирали в четыре руки кожаные шнуры, которыми это чудо к каркасу крепится. Старик успокоился только после того, как от удара веслом (со всей дури бил, без дураков) байдара загудела, как барабан, гулко, без дребезжания. На вопрос, как дед представляет себе погоню за морским зверем двух гребцов на семиметровой лодке, шаман удивился, и пояснил, что лодка нужна для перевозки шкур и мяса. Тащить её на ремне вдоль берега до лежбища моржей и обратно будет его глупый ученик, а опытный мореход без труда управится с рулевым веслом один, не в первый раз.