Идеальные мужчины - Ирина Петрова

дали ему толчок?

— Можно и так сказать.

— Есть ли примеры кроме Олега Дубова?

— Да. Мой пациент, сейчас аспирант Василий Коконин делает большие успехи. Он увлечен той же идеей, что и я, но думаю, он пойдет дальше меня.

— Он женат?

— Нет, и насколько я знаю, пока не собирается.

— Вы растите бездушных карьеристов?

— Без ответа, — сделал недовольный жест профессор, словно отмахиваясь от мухи.

— Над чем он работает? — делая вид, что не заметил недовольства профессора, продолжал репортер.

— Он изучает возможности проведения данного эксперимента для женщин.

— Это уже сенсация! — оживился журналист. Вы считаете это перспективным?

— Будущее покажет, — уклончиво ответил профессор.

— Скажите, профессор, а вы в этом проекте участвовать будете?

— Нет, у меня другая специализация.

— Верите ли Вы в успех в Англии?

— Да.

— И последний вопрос: — Верите ли вы в Бога?

— Да.

Замелькали кадры с чужими лицами, и Олег приглушил звук, откинулся на диван. Все же профессор здорово сдал за последнее время. Похоже было, что он нуждался в поддержке.

В самое трудное для Андрея Степановича время от него ушла жена. Вышла замуж за иностранца, и уехала с ним в одну из восточных стран.

Увеличенная газетной шумихой, неприятность сильно подорвала здоровье профессора.

— Не стоило мне на ней жениться, — говорил он Олегу, когда тот пришел навестить попавшего в больницу профессора. — Прельстился старый дурак на яркую окраску. А она полетела на славу, как бабочка на огонек, не понимая того, что слава и деньги — это не всегда одно и тоже. — Он помолчал, прикрыв глаза, слова давались ему с трудом. В его голове мыслительный процесс не прекращался никогда. Капсула капсулой, а выбор-то делаем мы сами. Капсула ведь в душу заглянуть не может. Тут внутренний голос слушать надо, душой душу. Тогда и жить будете: душа в душу. Ты на моем примере ошибки не соверши. Путь у нас уж больно не легкий. Все пройти надо: и огонь, и воду, и медные трубы. Я так полагаю: огонь — это страсти, что кипят в человеке, вода — это отчуждение, одиночество, разочарования, а медные трубы — это слава. Так что, чем дальше, тем труднее будет. Дело, мой милый, дело прежде всего. Каждый из нас должен сделать то, для чего пришел в этот мир.

Олег, как и профессор, был очень одинок в то время. Работа не ладилась. Наталья вышла замуж, у матери тоже своя жизнь, и некому было упрекать его в бездействии, у матери тоже своя жизнь. Да и чем она могла помочь?

Тогда Олег как за последним утешением пошел к Виктору…

Глава 4

Сейчас Олегу казалось будто он прожил не одну, а несколько жизней. И те, первые жизни, были ужасно несчастливыми. Уходили самые близкие, самые нужные люди, и не оставалось ничего, чем можно было оправдаться перед Богом. Он понял, что ничего хорошего еще в жизни не сделал. И может вообще не сделать. И он взмолился: "Господи, помоги!" И родился заново.

Теперь он знает, что такое счастье. А много ли их, таких счастливчиков, на земле? Больше несчастных. Вот для них и надо жить и творить.

За окошком колебалась темнота, обретая причудливые формы, будя воображение. Олег оделся и вышел на веранду. Он стоял, наслаждаясь дремотным дыханием леса, бескрайним темным небом. Как там Сан Саныч говорил: "Каждый человек должен хоть иногда оторваться от суеты и взглянуть на звезды". Или не так, а так пожалуй: "Человек тем отличается от животного, что иногда отрывается от поисков подножного корма и смотрит на звезды." Действительно, звезды притягивали взгляд, и сердце замирало от невозможности постигнуть все тайны природы. А сколько она хранит тайн! Сколько силы в ней и сколько она может дать чувствительному сердцу!

Ведь все здесь имеет душу: и зверь, и птица, и дерево. Смотрят из темноты чьи-то глаза, неслышно шуршат в темноте невидимые крылья. Налетает дразнящий нервы холодок. И в природе не все однозначно. И здесь идет борьба добра со злом.

В это время хорошо думалось. Из многомерного пространства и времени всплывали образы и фантазии, озаряли светлые мысли, находились нужные цветовые решения. Олег поспешил в мастерскую.

От работы его оторвал долгожданный гудок — международный. В трубке раздался родной струящийся голос Эммы. Он очень любил его, как и все в ней. Вероятно, музыкант нашел бы его очень мелодичным. Эмма и пела хорошо." Когда-нибудь, когда буду старой, а балерины стареют рано, стану певицей, — шутила она, — Вот тогда надоем всем своим пением."

Эмма рассказывала о прошедшем спектакле. Она имела большой успех, в чем он, собственно, и не сомневался. Так хотелось ее увидеть, но на линии были какие-то неполадки, и видеосвязи не было.

— Ты не представляешь, какое вдохновение у меня было.

— Представляю, поэтому переживаю за тебя.

Олег высказал опасения матери. И голос Эммы недовольно дрогнул:

— Вы что сегодня сговорились. Дедушка звонил. Теперь ты.

— Но, Эмма, девочка моя милая! Мы ведь тебя любим.

— Олег, мне еще только три спектакля, и можно паковать чемодан. А сил у меня хватит, ты не волнуйся. А как твоя картина?

— Появились новые мысли и новые идеи.

— Не терпится поглядеть. Как жаль, что это невозможно сейчас, — повторила она его мысль.

От одинаковости их желания радостно заныло сердце. Олег всегда страдал от близости голоса жены по телефону и невозможности взглянуть в глаза и обнять. Он боялся даже подумать, что с ней может что-то произойти, что она такой же смертный человек, как и все. И еще он страшно ревновал ее.

Уже три года они вместе, и он все время дрожал при мысли, что она его разлюбит. Эммин звонок выбил его из колеи. Не работалось. Лег спать. Лежал без сна. Где-то в стене крошилась и падала штукатурка. Тени от веток в свете луны причудливыми иероглифами отпечатались на потолке. Что-то потрескивало и постукивало…

Знал бы он пять лет назад, уезжая с Натальей в Москву, что едет навстречу своей судьбе.

Глава 5

Заснеженная Москва тогда встретила их неприветливо. Наталью положили в клинику. А Олег попал в мир уличных попрошаек и разного рода продавцов, продавая свои картины в переходах и метро. Несмотря на то, что никто не знал его имени, картины все-же расходились. Но снисходительность москвичей мало радовала Олега. По большому счету иллюминированной блестящей Москве было наплевать на провинциального художника и его талант. Денег с трудом хватало на оплату самого дешевого номера в гостинице. Попривыкнув, москвичи перестали обращать на Олега внимание, картины стали расходиться