Только один год - Гейл Форман

Я не отвечаю. Я даже не ждал, что мне заплатят.

Он трактует мое молчание неправильно.

– Знаю, что для людей с Запада это немного, но помимо этого предоставляются еда и жилье, так что не придется каждый вечер возвращаться в Колабу. Прошу, пожалуйста, скажи, что согласен.

– Конечно. Я делаю это не ради денег. – Тор то же самое говорила про «Партизана Уилла». Мы занимаемся этим не ради денег. Но в большинстве случаев она произносила эти слова, тщательно пересчитывая заработанное за вечер, либо изучая прогноз погоды в «Интернэшнл геральд трибюн», чтобы выбрать самое солнечное – и прибыльное – место для следующих выступлений.

Тогда я действительно в основном играл ради денег. Зарабатывал я с «Партизаном Уиллом» немного, но мне хватало, чтобы не возвращаться домой, где меня никто не ждет.

Забавно, с тех пор мало что изменилось.

* * *

Когда мы приходим на место, Пратик знакомит меня с Аруном, помощником кастинг-режиссера, который ненадолго отвлекается от беседы по сотовому, чтобы меня оценить. Говорит Пратику что-то на хинди, кивает мне, а потом рявкает: «Костюм».

Пратик сжимает мою руку и ведет в костюмерную, где стоит несколько вешалок на колесиках с костюмами и платьями, заведует которыми измученная женщина в очках.

– Ищи, что по размеру подойдет, – приказывает она.

Тут вся одежда на людей как минимум на голову ниже меня. Как раз настолько я возвышаюсь над индусами. Пратик волнуется.

– У тебя есть костюм? – спрашивает он.

В последний раз я облачался в костюм на похоронах Брама. Нет.

– В чем проблема? – резко спрашивает Нима, гардеробщица.

Пратик подхалимствует, прося прощения за то, что я такой высокий, словно это какой-то недостаток характера.

Она недовольно вздыхает.

– Подождите.

Пратик встревоженно смотрит на меня.

– Надеюсь, тебя не пошлют обратно. Арун сказал, что один человек, которого я привел из ашрама, ушел, так что у меня снова всего семеро.

Я сутулюсь, чтобы казаться пониже.

– Так лучше?

– Костюм все равно не налезет, – отвечает он, качая головой, словно думает, что имеет дело с имбецилом.

Возвращается Нима с мешком для одежды. В нем недавно выглаженный костюм, синий, блестящий, из гладкой ткани вроде шелка.

– Это из актерского гардероба, так что поаккуратнее, – предупреждает она, толкая меня за занавеску для примерки.

Костюм мне подходит. Увидев меня, Пратик широко улыбается.

– У тебя просто первоклассный вид, – воодушевленно говорит он. – Иди, пройдись мимо Аруна. И так небрежно. Да, он заметил. Очень хорошо. Думаю, место в титрах мне почти гарантировано. Подумать только, однажды я, возможно, тоже буду как Арун.

– Мечтать не вредно.

Я шучу, я все время забываю, что Пратик воспринимает все буквально.

– Да, мечтать, пожалуй, полезнее всего на свете.

* * *

Место действия – коктейль-бар, имитация, прямо по центру стоит рояль. Вокруг бара кружат индийские звезды, а на фоне – массовка человек из пятидесяти. Большинство – индусы, но есть и пятнадцать-двадцать белых. Я становлюсь возле индуса в смокинге, но он, окинув меня косым взглядом, отходит подальше.

– Они такие снобы, – говорит со смехом худенькая загорелая девушка в сияющем синем платье. – С нами даже не общаются.

– Обратный колониализм или как это назвать, – отвечает парень с дредами, перевязанными сзади лентой. – Неш, – представляется он, протягивая руку.

– Таша, – говорит девушка.

– Уиллем.

– Уиллем, – мечтательно повторяют они. – Ты из ашрама?

– Нет.

– Мы так и поняли. Тебя бы мы узнали, – добавляет Таша. – Ты такой высокий. Как Джулз.

Нэш кивает. Я тоже. Словно мы все согласны с тем, что эта Джулз очень высокая.

– А что вы делаете в Индии? – интересуюсь я, с легкостью возвращаясь к открыточному языку.

– Мы беженцы, – отвечает Таша. – Сбежали из Штатов, где все заражены звездной болезнью. Приехали сюда в поисках очищения.

– Сюда? – Я показываю на окружающую нас киносцену.

Нэш смеется.

– Просветление даром не дается. Вообще-то это довольно дорогое удовольствие. Так что тут мы для того, чтобы выиграть время. А ты сам? Что ты делаешь в Болливуде?

– Я, разумеется, ищу славы.

Они оба смеются.

Я достаю телефон, чтобы разложить пасьянс, но потом, повинуясь некой странной прихоти, вдруг решаю использовать его по прямому назначению. То есть звоню.

– Алло… это Уиллем, – начинаю я, когда она берет трубку.

– Я знаю, кто это, – слышно, что она в ярости. Что достаточно просто позвонить, чтобы нарваться на неприятности? – Ты где?

– На съемках. В ближайшие дни я играю в Болливуде.

Молчание. Яэль всегда с нетерпением относилась к «низкой» культуре, за исключением слащавой израильской попсы, от которой она отказаться не могла. Кино или телешоу она не любит. Считает, что это пустая трата времени.

– И когда ты принял это решение? – наконец говорит она. Голос у нее твердый, как кремень, вот-вот возгорится пламя.

– Вчера. Официально – сегодня утром.

– А мне когда собирался сказать?

Неожиданно для себя я начинаю ржать. Это же просто абсурдно до смеха.

Но Яэль так не кажется.

– Что тебя так развеселило?

– Что? – переспрашиваю я. – Тот факт, что тебя вдруг заинтересовали мои планы, вот что меня смешит. Последние года три тебя не волновало ни где я, ни как я. Притащила меня в Индию, а через неделю отправила подальше, даже не позвонила ни разу за все это время. В аэропорт не потрудилась приехать и встретить. Да, я знаю, была экстренная ситуация, более важная, но ведь у тебя всегда есть что поважнее, разве не так? Так зачем тебе знать, что я решил в кино сняться?

Я смолкаю. У меня закончилась злость – или смелость.

– Я хотела знать это потому, – говорит Яэль до раздражения сдержанно, – что в этот раз я хотела встретить тебя в аэропорту. – Она вешает трубку, и я смотрю на экран и вижу штук пять пропущенных звонков и сообщения: «Где ты?»

Очередная разорванная связь. Такова моя жизнь в последнее время.

Двадцать шесть

Мы заканчиваем в восемь вечера, загружаемся в разваливающийся автобус, и после часовой поездки высаживаемся у низенького панельного отеля, в который заселяют по четыре человека на комнату. Со мной оказываются Нэш, Таша и Арджин, еще один служитель из ашрама. В итоге я засыпаю, но среди ночи просыпаюсь от громкого скрипа кровати. Нэш с Ташей. Или, может, все трое. Это крайне неприятно – и, что еще ужаснее, лучших вариантов ночевки у меня нет.