Мальчики да девочки - Елена Колина

– Да, – подтвердила Фаина, – меня от всех тошнило... ну, не то чтобы сильно тошнило, но подташнивало...

– Думаю, Фаина Марковна, вам можно рекомендовать прогулки на свежем воздухе, перед сном по часу, а на ночь по десять капель легкого успокоительного, корня валерьяны или пустырника...Также хорошо ромашку заварить. Также было бы неплохо рыбий жир, если возможно достать, – вежливо рекомендовал Павел, улыбаясь сразу всем, и всем разной улыбкой – Дине и Асе ласково, Фаине почтительно, он никогда не позволил бы себе открыто смеяться над хозяйкой дома.

– Хорошая специальность – невропатология, во всяком случае надежная, – съязвила Лиля. – Невропатолог с кровью и прочими ужасами дела не имеет, да и ответственности никакой... Лечит людей от нервов, никто и не поймет, вылечил или нет.

– В смысле ответственности с хирургией, конечно, несравнимо... Но и у нас бывают интересные случаи, – мирно отозвался Павел. – К примеру, у меня сейчас пациент – член РКП(б), воевал. Страдает истерическими галлюцинациями, выкрикивает во сне команды... Совсем еще молодой человек, не старше меня, а такое тяжелое расстройство... Стараюсь помочь... и, скажу вам, кое-каких успехов мы с ним уже добились.

Павла Певцова нельзя было представить смущенным, растерянным, уязвленным, такой уж он был человек – у него всегда светило солнце, даже если на улице дождь. Отец его был лавочник, до революции держал скобяную лавку во дворе на Большой Конюшенной, так что Павел был интеллигент в первом поколении, как и Дина с Асей. Но никакой нервной страсти к искусствам или к общественной пользе, как в девочках Левинсон, в нем не было, – в нем вообще не было никакой лишней страсти. Павел Певцов от природы был запрограммирован на хорошую жизнь, уверен, что человек должен жить хорошо и лично он, Павел, должен жить хорошо. Он делал все для этого, не сомневался, что это его старание послужит к его личному благоденствию, а его благоденствие, в свою очередь, послужит ко всеобщему счастью. И получалось отлично: даже в эти, казалось бы, не совсем подходящие для «лечения нервов» времена он умудрился обзавестись достаточным количеством пациентов. Его пациенты не хотели иметь бессонницу и беспричинные страхи, а хотели гулять перед сном и пить рыбий жир, хотели, чтобы приятный доктор обстукивал их молоточком, обматывал их руки черной прорезиненной тканью, глядел на большой градусник и задумчиво говорил: «Что-то мне не очень нравится ваше давление». Расплачивались пациенты продуктами и одеждой, Павел пользовался сам и делился с голодными друзьями, так что он уже жил хорошо, насколько это было возможно.

– Мне пора, спасибо за чай, – сказал Павел. – Не провожайте меня, я сам...

– Проводи, – в пространство приказала Фаина, и Дина приподнялась. – Я не тебе говорю, а Асе.

Дина покраснела и бухнулась обратно на стул.

Конечно, Фаина понимала, что ОБЕ ее дочери влюблены, но что же делать – этот подходящий жених не мог жениться на обеих!

Если бы Фаина поступала как настоящий купец, который сначала старается сбыть с рук товар похуже, она, конечно, протежировала бы Дине – красавица Ася могла и подождать, к тому же по традиции первой выходит замуж старшая дочь, а уж затем младшая. Но такие женихи, как Павел, на дороге не валяются, и ТАКИМ женихам положена самая лучшая невеста... Павел явно был очарован Асей, так пусть лучше младшая дочь удачно выйдет замуж, чем обе девочки останутся ни с чем... да и невозможно в наше время в точности следовать традициям... В общем, Фаина сразу же планировала Павла для Аси.

– Кошечки мои, – Фаина находилась в хорошем расположении духа, – кошечки мои, пока Ася провожает Павла, я быстро расскажу вам все, что вам нужно знать про мужчин. Хотите?

– Очень хотим, расскажите, пожалуйста, – попросила Лиля. Может быть, кто-то и думал, что Фаина глуповата, но только не Лиля.

– Мужчины делятся на виды. Один вид говорит – не словами, конечно, а так, собой, – я обаятельный, полюби меня, но я за тебя не отвечаю. Это такой вид мужчины, чтобы лететь на него, как бабочка на огонь. Это не тот вид, который нам нужен.

– Можешь привести пример? – по-учительски требовательно сказала Дина. – Например, кто?

– Например, никто. Не перебивай. Был у меня один музыкант, глаз горит, на скрипочке играет, и что с той скрипочки кроме слез, – мечтательно вздохнула Фаина и вдруг грозно вскричала, глядя на Динины ноги: – А эт-то еще что такое?

– Что? Мои ботинки, – пожала плечами Дина. – Кстати, у меня одна нога уменьшилась. Целый день сегодня бегала по школе и теряла левый ботинок.

– Это МОЙ ботинок, дурашлепка, – не зло сказала Фаина. – О каких видах мужчин можно говорить с особой, которая за весь день не заметила, что она в разных ботинках...

– Какой же второй вид мужчин? – напомнила Лиля.

– Другой вид мужчины скучный, но зато надежный, за ним как каменной стеной, – вяло произнесла Фаина, внезапно соскучившись. – За такой вид вы у меня все выйдете замуж.

– А бывает, чтобы и обаятельный, и надежный, как Павел? – простодушно спросила Дина.

Лиля снисходительно улыбнулась – лучше сразу умереть, чем выйти замуж за такого, как Певцов, все достоинства которого начинаются с «не» – не глупый, не злой, не противный... Этот человек всем своим видом говорит: я мелкий, скучный, скучный-прескучный, зато за мной как за каменной стеной. Полюбить Павла Певцова, выйти за него замуж и... что? Быть за каменной стеной. Кататься как сыр в масле. В ус не дуть. Может быть, для счастья только и нужно – иметь рядом с собой счастливого человека? Павел Певцов так счастливо любил себя, излучал такую убежденность в своей личной счастливой судьбе, что только дуре не захотелось бы эту судьбу разделить. И что бы ей было в него не влюбиться, третьей, для ровного счета?

А то, что влюбиться в Певцова было все равно что решить, что больше всего на свете любишь комковатую пшенную кашу. Уж лучше сгореть, как бабочка на огне.

– Спокойной ночи, – попрощалась Лиля, – мне нужно еще кое-что написать.

Ничего ей не нужно было писать, просто ей вдруг стало как-то не по себе – то ли заплакать, то ли закричать, то ли чашку на пол бросить... Изредка у нее случались такие мгновенные приступы отчаяния и сиротства: никто ее не любит в этой семье, ни в этой, ни в какой другой, она всем чужая, одна, совершенно одна на свете...

– Лилечка, а как же урок музыки? – встрепенулась Дина.

– Фу, Дина, как же ты мне надоела! Сама сиди и бей по клавишам, – свирепо отозвалась Лиля. – Я больше не желаю заниматься глупостями.

– Пожалуйста, не бросай меня... Ох, ну хорошо, так и быть, покажи мне ноты, я согласна. До-ре-ми, не больше, в крайнем случае, еще фа.

– Никаких до-ре-ми и тем более никакого фа. И, будь добра, убери локти со стола! Эта твоя манера, cela ne tient pas debout – не выдерживает критики, – сурово сказала Лиля, мечтая больно шлепнуть Дину по руке, как когда-то ее за локти на столе шлепнула гувернантка, и вышла из комнаты – с гордо поднятой головой и вся в слезах.

Спустя несколько минут к ней в комнату постучались.

– Кошечка моя, кто тут у меня плачет? – Мирон Давидович просунул в дверь сначала руку, потом ногу, потом всего себя. – Кто плачет, тому подарок. Смотри, что Мика тебе принес...

От его ласкового голоса Лиле стало еще горше, она плакала и мотала головой, она даже начала икать и от стыда уже совсем невыносимо жалела себя – у нее уже начиналась настоящая истерика. Мирон Давидович постоял, покачал головой, положил на тумбочку сверточек, который держал за спиной, – сюрприз, и взял ее на руки, стал носить по комнате, как маленькую дочку, пока она не затихла.

– Кошечка моя, мышка, смотри, что у меня для тебя есть... – Он протягивал ей на ладони половину белой булочки.

Булочка, настоящая белая булочка! Лиля так удивленно смотрела на нее, будто не знала, что это еда.

– Сегодня паек принес, – сказал Мирон Давидович. Раз в месяц он приносил паек: две-три селедки, несколько кусков сахара, немного пшена и четверть литра льняного масла. Паек считался роскошным. Но булочка, откуда могла взяться белая булочка?

– Булочку мне подарили за одну услугу, – пояснил Мирон Давидович. – Фаина сказала, булочка тебе. Сказала, что у тебя сложный женский возраст... Не знаю, что это за возраст такой, у нее самой всю жизнь сложный женский возраст.

* * *

Девушки разделили булочку на троих – вкус был такой странный, забытый – и уже засыпали, Дина на диване, Ася с Лилей на большой кровати, как вдруг в кровать бухнулось что-то тяжелое и принялось ерзать, устраиваясь между ними поудобней.

– Девочки, – прошептала Дина, – девочки! Я не могу уснуть!

Дина всегда засыпала мгновенно и никогда не участвовала в их ночной болтовне.

– Динуль, повернись на бочок и посчитай слонов, – сквозь сон отозвалась Ася.

– Девочки, – торжественным баском сказала Дина, – поклянитесь, что никому не скажете – я женщина!