Пристанище пилигримов - Эдуард Ханифович Саяпов

годы нашей совместной работы стал для меня практически другом. В первую очередь он восхищал меня (и где-то раздражал) своей порядочностью, переходящей всякие границы. К тому же у него была благородная внешность испанского идальго, — именно таким я представлял себе Дон Кихота, — и тёмно-серые глаза, сквозящие глубокой мудростью и печалью, дополняли его одухотворённый образ.

Он удивлял меня широтой своих познаний в области электроники, компьютерных технологий и не только: его эрудиция простиралась во все сферы человеческой жизни. В основном наши разговоры ткались из высших материй, и мы редко затрагивали какие-то бытовые темы, никогда не сплетничали и не обсуждали общих знакомых.

Поздним вечером мы курили в машинном зале. Там работала охлаждающая вентиляция, от чего меня слегка поколачивало — мелким бесом. К этому моменту я уже очухался, но голова всё ещё была тяжёлой и предметы двоились в глазах.

— Сергей, а вот скажи мне: чтобы быть истинным христианином, так уж необходимо принимать на веру всю эту устаревшую догматику Ветхого и Нового завета? — спросил я.

— А что конкретно ты имеешь в виду? — насторожился Шахторин.

— Ну, допустим, божественное происхождение Иисуса, его непорочное зачатие, воскрешение, чудеса, которые он творил на потеху праздно шатающейся толпы. Мне кажется нелогичным даже то, что исчезло его тело из гроба, вырубленного в скале. Его могли похитить какие-нибудь фарисеи, зелоты, римляне… Я считаю, что Христос не мог отправиться в мир иной, прихватив с собой мёртвое тело. В библии очень много нестыковок, и, когда люди здравомыслящие об этом говорят, ортодоксальные христиане просто бесятся и обвиняют их в богохульстве. Они вообще относятся крайне нетерпимо ко всем, кто пытается осмыслить библию. Раньше они уничтожали таких людей физически или подвергали анафеме, а сейчас просто закрывают глаза и уши, не желая воспринимать очевидные истины. Ну давайте не будем забывать, что библейские постулаты утверждались обычными людьми, а им свойственно заблуждаться.

Шахторин курил, задумчиво глядя куда-то вдаль, и казалось, что он меня совершенно не слушает.

— Ну давай на секундочку предположим, — я как будто уговаривал Серёгу поучаствовать в дискуссии, — что Иешуа га-Ноцри был обыкновенным человеком, ну хотя бы чисто физиологически… Что он был рождён, как и все мы, во грехе… Но! — Я возвёл указательный палец к небу. — К концу своего земного пути он стал пророком, спасителем, да и вообще — сверхчеловеком, который оживлял мёртвых и превращал воду в вино. А? Что в этом крамольного? В моих глазах это обстоятельство делает его образ ещё более привлекательным.

Казалось, мои слова не производили на Серёгу никакого впечатления. Они нисколько не пошатнули его веру и даже не заставили задуматься — они проносились над его головой, как стая чёрных крикливых ворон.

— Не буду спорить, — продолжал я, украдкой поглядывая на его безучастное лицо, — что в нынешних реалиях Иисус является сыном Божьим, что он находится рядом с матерью и отцом своим, что он определяет судьбу человечества и решает глобальные вопросы, но мне всё-таки кажется, что в земном бытие он был прежде всего человеком… Ну сам подумай, разве смогли бы эти жалкие людишки убить Бога? Ну конечно же — нет. Они убили человека, который после смерти не воскрес, а вознёсся на небо. А то, что его видели живым, представляется мне типичной фальсификацией из разряда тех, которыми никогда не гнушались догматики. За эти слова меня бы сожгли в средние века, но я современный человек и верю только в абсолютного Бога. Я не придерживаюсь общепринятого христианского триединства, потому что это слишком упрощённая схема для таких сложных понятий.

— Ты не устал?

— К тому же, если учитывать, что в абсолютном мире не существует линейного времени, а время для Абсолюта — это единое пространство, сотканное из множества точек бытия, то я могу уверено заявить… — Я затушил сигарету в пепельнице и продолжил: — … что прошлого не существует, как и настоящего, а значит Иисус всегда был сыном Божьим.

— Именно! — подхватил Серёга.

— … и для Бога совершенно не имеет значения, каким способом отправить мессию в нашу реальность, которая всего лишь является фрагментом абсолютного бытия.

— Так какого чёрта ты занимаешься софистикой?!

— Не-е-е, не я, а ваши догматики… Почему они боятся традиционного способа размножения? Кого они обманывают? Зачатие и рождение ребёнка — это великое таинство, привнесённое в нашу жизнь Богом. Какое они имеют право подвергать остракизму и называть грехом то, что является божьим промыслом? А что касается его матушки, с какой стати они вообще рассуждают о подобных вещах? Они что, свечку держали? Прилетел голубь мира и принёс на веточке зиготу. Бред какой-то! Я бы сказал, что это просто неприлично — копаться в подобных вещах. Истина лежит на поверхности, а мы копья ломаем уже две тысячи лет.

Я замолчал, совершенно не понимая, к чему произносить столько ненужных слов, когда истина лежит на поверхности и предельно проста. Сергей тоже молчал, и это тягостное молчание повисло в перманентном шуме вентиляторов системы охлаждения. В темноте перемигивались красные и зелёные индикаторы на панелях сетевого оборудования. В потоке лунного света, льющегося из окна, тускло отсвечивали стальные поверхности серверных шкафов. Мы снова закурили. Вентиляционная решётка с жадностью глотала рваные клочья белёсого дыма.

— Неужели так сложно? — вдруг спросил он.

— Что такое? — всполошился я.

— Просто верить, — ответил он, и кончик вспыхнувшей сигареты осветил его тонкое лицо, — не вдаваясь в интимные подробности его зачатия, рождения, личной жизни. Просто верить — это значит просто любить, без каких-либо сомнений и оговорок.

— К чему эти порожняки?! — крикнул Серёга.

— Извини, — тихо ответил я. — У меня просто личина играет. Колотит меня с похмелья.

— У меня спирт есть… Правда технический, но его все пьют.

— А ты?

— А я им контакты протираю. Ты же знаешь, я не пью.

— Ну, Серега! Ты просто святой!

После этого разговора мы помолчали несколько минут, и я вновь полез ему под кожу:

— Слушай. Я вот знаю тебя много лет и считаю тебя крайне порядочным человеком…

— Хорош, Мансуров! — парировал он мою неприкрытую лесть, широко улыбаясь и демонстрируя свои железные зубы. — Говори сразу, что нужно.

— Это — потом, а сперва — вопрос.

— Ну валяй тогда.