Игра на чужом поле - Александра Маринина

– Я не голодна.

– Тогда бар? Кофе, напитки и никакой еды. Это рядом, в двух шагах.

– Согласна, – коротко кивнула Настя.

* * *

Взяв по чашке кофе, они уселись в самом дальнем углу бара. Денисов помог Насте снять куртку и заботливо повесил ее на спинку соседнего стула.

– Анастасия Павловна, я начну с предыстории, чтобы рассеять все вопросы, которые могут у вас возникнуть. Я коммерсант, и коммерсант весьма удачливый. Скоро семь лет, как я вкладываю деньги и получаю совершенно законные и очень высокие доходы. Это может показаться вам странным, но я не проедаю свои деньги и не трачу их на украшения для своих любовниц. Я занимаюсь тем, что благоустраиваю и развиваю свой Город, в котором родился и в котором умру. Разумеется, я делаю это не один. У нас существует Союз предпринимателей, в который входят мои сторонники, то есть те, кто согласен с моей политикой развития Города и социальной поддержки населения. Вместе мы представляем мощную финансовую силу, которая помогает и мэру, и жителям нашего Города. Сегодняшний праздник, кстати, тоже финансируем мы, поэтому цены в буфетах намного ниже обычных.

– Я заметила, – кивнула Настя.

– Я всю свою жизнь делал деньги, – продолжал Эдуард Петрович, – когда-то на грани законности, порой и за ее пределами, но это было давно. Теперь я вполне легальный капиталист. Полагаю, у вас, как у юриста, это сомнений не вызывает. Я очень богат. Но к старости я стал сентиментальным. Мне захотелось делать добро. И я его делаю.

– Понятно, – снова кивнула она.

– Тогда вам должно быть понятно и другое, Анастасия Павловна. Мне небезразлично, что происходит в моем Городе. В том числе и что происходит в сфере правопорядка. У меня есть основания полагать, что в Городе появились преступники, организующие торговлю «живым товаром», вербующие легковерных девушек и переправляющиe их в публичные дома Ближнего и Среднего Востока. Усилия городской милиции успехом не увенчались. Поэтому я хочу просить о помощи вас.

– Почему именно меня? – Настя поставила пустую чашку на блюдце и достала сигарету. – Почему вы думаете, что я смогу то, чего не смогла ваша милиция? У меня квалификация отнюдь не самая высокая, среди ваших сыщиков наверняка есть люди более опытные и лучше знающие обстановку в Городе.

– Потому, Анастасия Павловна, что эта банда каким-то образом связана с санаторием «Долина». Более того, как раз сейчас, в эти дни, там что-то происходит. И разобраться в этом можете только вы. У нас есть кое-какая любопытная информация, и, если вы согласитесь нам помочь, она будет предоставлена в ваше распоряжение. Вы хотите подумать или дадите ответ сразу?

– Мне нужно подумать.

– В таком случае… – Он взглянул на часы. – Сейчас тринадцать пятнадцать. Сколько времени вам нужно на обдумывание?

– Не меньше часа.

– В четырнадцать тридцать вы скажете мне о своем решении?

– Да, – твердо ответила Настя.

– Вы останетесь здесь или вас отвезти куда-нибудь?

– Я останусь. Здесь хороший кофе и достаточно тихо.

– Хорошо. Ровно в четырнадцать тридцать я вернусь. И еще одно, Анастасия Павловна: независимо от того, каким будет ваш ответ, я могу рассчитывать на то, что вы примете приглашение отобедать со мной у меня дома?

– Нет, Эдуард Петрович. Прошу меня понять правильно. Если я отвечу вам отказом, то лучше мне вернуться в санаторий. Если же соглашусь – другое дело. Тогда я с удовольствием поеду к вам в гости.

Денисов поднялся, надел куртку и склонился к Настиной руке.

– До скорой встречи, Анастасия Павловна.

* * *

«Думай, деточка, думай быстрее, – говорила себе Настя Каменская, – в твоем распоряжении час. Он не скрывает, что он – истинный Хозяин Города. Это уже хорошо, значит, он не считает меня полной дурой. Он подал это блюдо с мягким соусом благотворительности сентиментального богача, чтобы не ставить меня в неловкое положение. Это тоже хорошо, значит, он не хочет меня пугать. Следует ли из этого, что он хочет меня купить, чтобы я молчала об Алферове? Или история с торговлей девушками – правда? Если правда, то можно соглашаться, задачка интересная. А если все-таки Алферов? Как же проверить? Думай, Настасья».

Раскрытие убийства Алферова мог организовать только он. Зачем он это сделал? Если я это пойму, я смогу принять решение. А если попробовать с другого конца? Кем он меня считает? Человеком, который может знать правду об убийстве и поэтому опасен? Если да, то нужно уносить отсюда ноги, пока цела. Как же это выяснить?

Настя выпила три чашки кофе, исчертила значками и закорючками кучу салфеток, пока не нашла решение. От напряжения ей стало жарко, ладони вспотели, сердце колотилось где-то в горле, пальцы рук дрожали, как у заправской алкоголички. «Кофе у них, что ли, неразбавленный, – подумала она. – Нужно попытаться расслабиться».

Решение было простеньким и незамысловатым, но позволяло одним махом ответить на все вопросы и правильно оценить ситуацию. Настя взглянула на часы – четырнадцать двадцать. Она достала из сумки газету, которую купила утром в киоске санатория, положила перед собой и стала внимательно изучать первую страницу. Сейчас явится «наниматель». Как он отреагирует на газету? Скажет: «А кстати, на последней странице очень любопытная заметка. Вы уже прочли? Оказывается, убийство-то в вашем санатории совершено на почве ревности». Тогда все. Останется придумать какую-нибудь невероятно вескую причину для отказа и уносить ноги побыстрее. А жаль. Задачку о торговле «живым товаром» она бы с удовольствием порешала. Финт с газетой имел еще один смысл: если Денисов сошлется на заметку, всегда можно поохать, поудивляться и дать понять, что ничего иного и не подозреваешь, тем самым обезопасить себя.

Краем глаза Настя увидела мелькнувший в противоположном конце зала белый свитер, но головы не подняла. На газету упала тень.

Послышался голос Эдуарда Петровича:

– Не читайте эти глупости, Анастасия Павловна. Они написаны не для вас.

Настя легко поднялась из-за стола. Дрожь в коленях исчезла, в груди стало тепло. Ей захотелось его расцеловать.

* * *

Со своей шефской работой в дорогом подмосковном ресторане Алан расстался без сожаления. Ему, деятельному, хотевшему все сделать самому, контролировать и наставлять было неинтересно. К тому же и исполнители были в большинстве случаев неблестящие. Таковы же были, по мнению придирчивого Алана, и результаты их деятельности. Настоящая кухня – это мир, это вселенная запахов, цвета и вкусовых ощущений, со своими законами гармонии, традициями, церемониями, этикетом. Этим законам он и хотел служить.

Предложение Денисова работать у него дало Алану то, что он хотел получить. Теперь к его услугам было все: деньги, дорогостоящее оборудование, но самое главное – только здесь, у Эдуарда Петровича, он мог кудесничать над приготовлением блюд в традициях экзотических национальных кухонь. С большим старанием собираемая им коллекция поварского инвентаря для приготовления этих блюд пополнялась в последнее время довольно активно: делая подарок Алану, «соратники» и «коллеги» Денисова знали: Эдуард Петрович с благодарностью отнесется к знакам внимания, оказываемым его личному повару. Здесь, в бывшей однокомнатной квартире, а ныне – царстве Алана, все эти жаровни, казаны, противни, глиняные горшки, решетки и прочие хитроумные приспособления служили вместе с Аланом законам Кухни. А Кухня существовала для Трапез.

Все трапезы делились у Алана на ритуальные и индивидуальные. Первые были почти всегда шаблонны, требовали не фантазии, а тщательности. Субботние обеды всей семьей, торжества и юбилеи, деловые ужины не выходили за рамки пусть высшего класса, но общепринятой Кухни.

Вторые же, индивидуальные, трапезы были стихией Алана. Он давно уже понял всю узость банальной фразы о том, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Не к сердцу, а к уму, ко всей натуре человеческой был тот путь. И не только мужчины, а человека вообще. Любого человека можно расположить к себе или оттолкнуть, заставить почувствовать свою значимость или бесконечную свою ничтожность, даже если нет на самом деле ни значимости этой, ни ничтожности. Можно понять человека и одновременно показать ему себя, проведя с ним время за продуманно сервированным столом с правильно подобранными и тщательно приготовленными блюдами. Ведь тонкости обращения с приборами, посудой, рюмками-бокалами ныне мало кому знакомы. Даже мясо, приготовленное в горшочке, простом русском традиционным горшочке, приводит некоторых в замешательство: куда этот горшочек девать, что с ним делать, ложкой в него или вилкой, да и в него ли? Что делать с этим сооружением из шампуров, стоящим на жаровне с углями? Как с устрицей обходиться, ножом ее или чем другим расковыривать? Может, пальцами? Да даже простой помидор, так аппетитно лежащий рядом с чем-то непонятным на листе салата, – и он может дать нежеланный эффект, если его неаккуратно проткнуть вилкой или взрезать ножом: хорошо, если на себя брызнет гость, а ну как на хозяина? И хозяин во всех таких случаях действительно «хозяин положения». Шампур от жаровни отцепил – гостю передает. Сам первый горшочек отставил, ложечкой на тарелку содержимое из него выкладывает, а уж потом за вилку с ножом берется. И помидорчик трогать не будет предупредительно, даст понять, что это всего-навсего цветовое пятно, для глаз радость. И щипчики для устриц возьмет предусмотрительно первый. Не жалует он чужого унижения и позора, с уважением к гостю относится. Если захочет, конечно.