Огненный лис - Никита Филатов

Коваленко кивнул: дескать, вопрос исчерпан. Но контролера понесло:

- Человек под тридцать зэков прикатило. И почти все в вольных шмотках! Как положено, всем по новой робе выдали, а это, - Еремеев любовно погладил джинсы маленькой рыжеватой ладошкой, - это все в общую кучу, для последующего оприходования. Народу сбежалось уйма! Мы с Гелязитиновым даже сцепились. Ему пиджачок вельветовый достался, такой... коричнево-ржавый. Так он, старый гомосек, хотел его мне всучить, а себе, значит, джинсы представляете?

- Ну, и как же ты устоял? Штанов не лишился? - Без особого интереса хмыкнул Коваленко.

Видно было, что мысли его заняты чем-то другим. Растаскивание же личных "неположенных" вещей вновь прибывших на зону зэков считалось делом обыденным и, несмотря на явную прибыльность, прапорщика оно уже давно не прельщало.

- Рогом уперся - ни в какую! - Гордо подбоченился Еремеев. Потом, подмигнув, добавил:

- И не прогадал... Татарин-то после получше свой трофей ощупал, а он сплошь кишит вшами. Не то, что брючата мои - вот они, целехонькие. Почти и не ношены, глянь!

Коваленко раздраженно отмахнулся и даже передвинул табурет чуть подальше. Но увлекшийся контролер все продолжал совать штаны ему прямо в нос:

- Да ты глянь, глянь! Почти не протертые, вот тут только, а так... Фирменная вещь. Похоже, английская.

- С чего это?

- Вот тут - на пуговицах и на жопе написано... Буквы не наши, и слово, - Еремеев сощурился и прочел:

- Т-з-а-р... Тзар!

- Барахло кооперативное, - разочаровал его прапорщик. - Такого говна сейчас везде полным-полно.

- Это почему же говно? Почему же кооперативное? - Еремеев насупился и спрятал джинсы за спину. Затем, окинув подозрительным взглядом коллег-контролеров, до того молча наблюдавших за беседой из дальнего угла дежурки, вновь выставил трофей на обсуждение:

- Ну, нет! Глядите. Ясно же написано: "Тзар". Слово, факт, английское, и буквы...

- Тзар! - Передразнил Коваленко. - "Царь", дурья твоя башка... Название русское, но написано по-ихнему. Мода сейчас такая пошла - язык коверкать на их манер, понимаешь? По-русски напиши - никто не купит, а раз из-за бугра, то с руками оторвут.

Еремеев смутился, его даже передернуло, будто на язык попало что-то кислое. Он даже чуть присел и сьежился, как от удара ниже пояса, но буквально через мгновение совладал с душевным конфузом, приосанился, подтянулся...

Сунув джинсы в ящик письменного стола, контролер показал сослуживцам кукиш:

- Плевать! "Тзар", так "тзар"... Все равно брючата отличные, ещё пару лет носить, не переносить. Я под них себе ещё и кроссовочки притарил - вот тут только подклеить...

Коваленко брезгливо поморщился от появившейся на свет вонючей пары обуви и потянулся к "общему" чайнику, закипавшему на самодельной электроплитке:

- Давайте-ка лучше попьем горяченького. Так сказать, чифирнем... Я пачку индийского принес.

- И правильно! - Поддержал его вошедший в помещение Плющев. Вслед за собой опер затянул внутрь волну уличного холода:

- Наливай.

Подхватив с подоконника пыльный стакан, он подал его Коваленко.

Сослуживцы расселись кружком, поуютнее. Подождали, пока покрепче заварится, чифирнули как положено, расслабились...

На улице - мороз, выходить не хочется. И, конечно же, первым напустил на себя деловитость Плющев:

- Послушай, Леха. Понимаешь...

Прапорщик молча изобразил лицом почтительный интерес.

- Да нет, ты пойми правильно! Есть у меня некоторые сомнения. Или, точнее сказать, подозрения... Сам не знаю, как обьяснить, но жопой чую что-то неладное творится.

Коваленко по-прежнему молча глянул в окно и предложил оперу сделать то же самое.

Картина их взору представилась следующая. Прямо напротив столовой, как развороченный снарядом фашистский танк, мозолила глаза ржавая металлическая бочка ведер на двести, установленная на одноосный тракторный прицеп.

Бочку использовали для вывоза пищевых отходов, а заполнением и опорожнением её занимались исключительно зэки из "обиженки", то есть педерасты. Как раз в данный момент вокруг бочки суетилось несколько таковых, пытаясь отдолбить лед от колес.

- Вон, видишь хлопцев? - Спросил Коваленко.

- Тех, что ли? - Усмехнулся Плющев. - Так это не хлопцы!

- Вот они-то жопой и чувствуют, - хихикнул Еремеев. - Если и ты так же, то нечего здесь с нами чифирить...

- Прекратите, - возмутился Плющев. - Серьезно говорю! Подозрения у меня имеются. Некоторые.

- Валяй уже, показывай свои... подозрения. - давясь от хохота, Коваленко похлопал оперативника пониже спины. - Чувствительный ты наш!

- Да вы что? Сдурели все! - Подскочил Плющев. - Ну как дети малые, в самом деле...

- Ну, хорошо, хорошо. Давай уже, не тяни резину.

Плющев заговорщицки оглянулся по сторонам, глуповато хмыкнул и произнес:

- Собственно, что сказать? Крутятся тут двое возле литейки...

- Подожоительный ты наш, - растянулся в улыбке контролер. Он хотел и дальше продолжить "прихваты", но его неожиданно грубо одернул прапорщик Коваленко:

- Заткнись! И успокойся.

- Всю неделю слежу, - приободрился, почувствовав поддержку, Плющев. В одно и то же время к литейке подходят. Шасть - и нет их! Я и вокруг развалин облазил все, и наверх забирался... Черт знает, куда деваются?

Коваленко задумался - даже подпер подбородок рукой и прикрыл веки. Затем отмахнулся, как от назойливых слепней:

- Ерунда. Нечего им там делать, завалено и затоплено все. Наверное, просто по нужде бегают... Туалеты в цехах позагадили, ещё с осени говном заросли, вот народ и потянулся на улицу.

Плющев пожал плечами: и здесь не поняли, не оценили... Опер встал и уже направился к выходу, убежденный в тупости и безответственности личного состава колонии, но Коваленко придержал его за край шинели:

- А кто именно шастает не разглядел? Одни и те же, или разные?

- Да близко-то никак не удавалось... Не успевал. Но ходят, по-моему, постоянно двое. Вроде как, Рогов из конструкторского, и с ним маленький такой, шибздик.

- Росляков, что ли? - Удивился прапорщик...

... А в это время те, о ком шла речь, были совсем недалеко.

"Я побежал назад и понял,

Что дней одиноких боюсь.

Но дорога не та, и напрасно я ждал,

Тот день, когда я вернусь."

Виктор Рогов, стоя чуть ли не по пояс в ледяной воде, неуклюже обернулся и скользнул подошвами по камням. Он чуть не выронил из рук зажженую свечу, но удержал её и даже смог устоять на ногах:

- Васька! Слышишь? Как тебе стихи мои, впечатляют?

- Светил бы ровнее, поэт хренов, - отозвался Росляков. - Не вижу, где и чего копать-то!

Действительно, в заброшенном, позабытом всеми подвале литейного цеха царила кромешная темень. Суровое подземелье было наполовину затоплено холодной, отяжелевшей водой, и солнечный свет в него не попадал совершенно. Сверху же громоздилась многометровая, ощетинившаяся гнутой и рваной арматурой гора битого кирпича и обломки кровли - все, что осталось от рухнувшего капитального здания.

В свое время несколько дней подряд Виктор скрупулезно изучал эти руины, облазил на карачках чуть ли не каждый метр - и, наконец, нашел лаз. Узкая щель между завалившимися крест-накрест бетонными плитами, через которую протиснуться можно, только сняв верхнюю одежду... Но сразу за ней образовалась довольно вместительная ниша, имевшая сообщение с тамбуром перед входом в подвал.

Бредовая идея вырыть тоннель - подземный ход, через который Шипову предстояло бежать, могла прийти в голову только людям с уже поврежденной психикой, истосковавшимся, изголодавшимся по воле и равнодушным к себе.

Копать зимой, в лютый холод, рискуя получить новый срок - и дать возможность другу бежать потом неизвестно зачем и куда. То ли, чтобы Дядя смог начать новую жизнь, спрятаться, изменить фамилию. То ли, чтобы он в конце концов убил свою бывшую, искалечившую жизнь ему и дочери жену...

Рогов и Росляков решили копать из подвала литейки. На улице, в мороз это утопия, зато оттуда... В том, что подвал остался почти невредим, Виктор не сомневался, к тому же цех находился ближе к запретной зоне и её ограждению, чем все остальные здания.

Рогов тайком произвел замеры. Получилось всего метров пятнадцать, плюс восемь метров сама "запретка" - не так уж много!

К тому же совсем рядом, под землей была проложена теплотрасса, по которой из котельной в поселок подавалась горячая вода. Ход должен был пройти под ней, ведь даже в самые лютые морозы грунт под трубами не промерзает и легко поддается не только кирке, но и штыковой лопате.

Единственным серьезным препятствием оказалась вода, накопившаяся в подвале - студеная, сковывающая движения и выворачивающая болью суставы. Находиться в ней продолжительное время было выше человеческих сил, поэтому друзья работали не более получаса в день, после чего со всех онемевших ног бежали в заводскую душевую отогреваться под струями кипятка.