Четыре. История дивергента - Вероника Рот

Я поворачиваю за угол, но иду не в сторону своей квартиры, а к лестнице, ведущей на улицу, прямо к дому Макса. Очутившись возле его двери, я замираю, побоявшись, что он может проснуться от звука моих шагов.

Абсурд.

Мое сердце колотится, когда я поднимаюсь наверх. Мимо проезжает поезд, его вагоны серебрятся и отражают лунный свет. Я иду под железнодорожными путями в сторону сектора Альтруизма.

* * *

Трис родом из Альтруизма – часть ее внутренней силы проистекает из ее души и просыпается в те мгновения, когда ей нужно защищать слабых. Я не могу спокойно думать о мужчинах и женщинах, которые, как и она, падут от оружия лихачей и эрудитов. Может, они и солгали мне, а я предал Альтруизм, выбрав Лихачество. Может, сейчас я предаю и лихачей, но мне не обязательно предавать себя. И в какой бы фракции я ни был, я точно знаю, что нужно сделать.

В секторе Альтруизма очень чисто – на улицах, тротуарах и газонах вообще нет мусора. Одинаковые серые здания кое-где обветшали, поскольку чересчур упорные жители напрочь отказались ремонтировать их, раз уж изгои нуждаются в строительных материалах. Тем не менее все выглядит опрятно и непримечательно. Здешний район можно смело сравнить с лабиринтом, но я отсутствовал не очень долго и еще не забыл дорогу к дому Маркуса.

Странно, как быстро я стал считать этот дом его домом, а не своим.

Я могу и не разговаривать с ним, а пообщаться с другим лидером Альтруизма, но Маркус – самый влиятельный из них. Кроме того, он все-таки мой отец, который старался защитить меня, потому что я – дивергент. Я пытаюсь вспомнить прилив силы, которую я почувствовал в пейзаже страха, когда Трис показала мне, что он – просто человек, а не чудовище. Тогда я не сомневался, что способен встретиться с ним лицом к лицу. Но сейчас ее нет рядом, и я чувствую себя хрупким, будто сделанным из бумаги.

Я бреду по дорожке к дому, мои ноги едва гнутся, словно у них нет суставов. Я не стучу в дверь – не хочу будить соседей. Я достаю запасной ключ из-под коврика и открываю парадную дверь.

Уже поздно, но на кухне по-прежнему горит свет. Я топчусь на крыльце, а затем вхожу. Маркус стоит ко мне спиной, его письменный стол обложен бумагами. На отце нет ботинок – расшнурованные, они стоят на коврике в гостиной. Внезапно он поворачивается ко мне. Глаза Маркуса заслоняет тень, как и в моих кошмарах.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он и прищуривается.

Я задумываюсь, на что он смотрит, и наконец понимаю, что на мне черная одежда Лихачества – тяжелые ботинки и куртка. Татуировки на шее. Маркус делает шаг в мою сторону, и я замечаю, что мы с ним одного роста. Теперь я сильнее, чем когда-либо. Он ни за что не смог бы меня одолеть.

– Тебе больше не рады в этом доме, – заявляет он.

– Мне… – говорю я, а затем выпрямляюсь, но вовсе не потому, что он ненавидит сутулость. – Мне все равно, – продолжаю я, и его брови удивленно взлетают вверх. Наверное, он действительно изумлен. – Я пришел предупредить тебя. Я кое-что узнал. Планируется атака. Макс и Джанин собираются напасть на Альтруизм. Я не знаю, когда именно и каким образом.

Маркус пристально смотрит на меня оценивающим взглядом и кривит губы в усмешке.

– Макс и Джанин собираются напасть, – повторяет он. – Вдвоем, вооружившись сыворотками для симуляции? – Он на секунду умолкает. – Полагаю, именно Макс послал тебя сюда? Ты – его мальчик на побегушках? Он что, хочет меня напугать?

Когда я думал о том, чтобы предупредить альтруистов, я был уверен, что труднее всего будет открыть дверь и переступить порог этого дома. Мне и в голову не приходило, что Маркус не будет мне верить.

– Не глупи, – выпаливаю я. Когда здесь я жил, я бы никогда не сказал ему такое, но после двухлетней практики речи лихачей эти слова естественным образом вырываются у меня изо рта. – Если ты подозреваешь Макса, значит, на то есть серьезная причина. Тут ты не ошибся. Ты не зря его подозреваешь. Ты в опасности – все альтруисты в опасности.

– Ты смеешь вламываться сюда после того, как предал свою фракцию, – парирует Маркус, понизив голос, – после того как предал свою семью… и оскорбил меня. – Он качает головой. – Максу и Джанин не удастся меня запугать, тем более с помощью моего сына.

– Знаешь что? Забудь. Мне стоило рассказать об этом кому-то другому.

Я направляюсь к двери, но Маркус останавливает меня.

– Не вздумай уходить, – отрезает он.

Его рука крепко смыкается вокруг моего запястья. Я смотрю на Маркуса, на миг почувствовав головокружение, как будто я уже покинул собственное тело, чтобы выжить, и отстраненно наблюдаю за происходящим.

«Ты сможешь победить его», – думаю я, вспоминая, как Трис взяла ремень, чтобы ударить его. Я высвобождаюсь. Я стал сильным, и Маркус меня не удержит. Но моей энергии хватает только на то, чтобы убраться отсюда вон. Хотя теперь Маркус не посмеет кричать на меня, потому что его могут услышать соседи. Мои руки немного трясутся, поэтому я прячу их в карманы. Я не слышу, как за мной закрывается парадная дверь, вероятно, он смотрит мне вслед.

Это не то триумфальное возвращение, которое я себе представлял. Проходя в «Спайр», я ощущаю вину, и мне кажется, что каждый из лихачей буравит меня взглядом. Может, они осуждают меня за то, что я только что сделал. Я выступил против лидеров Лихачества, но ради кого? Ради человека, которого я ненавижу и который мне даже не поверил? Это того не стоило: ведь в результате я превратился в предателя фракции.

Я смотрю сквозь стеклянный пол на пропасть, распростершуюся внизу. Вода – спокойная и темная, но она не отражает свет луны. Пару часов назад я был здесь и собирался открыть все свои тщательно хранимые секреты одной девушке, которую едва знаю.

Она оправдала мое доверие, чего нельзя сказать о Маркусе. Она, ее мать и остальные люди из фракции Альтруизма стоят того, чтобы их защитить. Именно так я и поступлю.

Эксклюзивные сцены из «Дивергента», рассказанные от лица Тобиаса

Первый, кто прыгнул, – Трис!

Я сверяюсь с часами. Первый новичок должен прыгнуть с минуты на минуту. Он упадет прямо в сеть – широкую, прочную и залитую солнечным светом. В последний раз я был здесь в прошлый День выбора, а еще раньше – в тот самый день, когда я – неофит – летел вниз. Мне не хочется вспоминать давние ощущения, когда подходишь к краю здания: тело и рассудок тебе почти не подчиняются, скованные ледяным ужасом. А затем ты падаешь, беспомощно размахивая руками и ногами. Потом ты чувствуешь удар о ячейки, которые хлещут тебя по голой шее.

– Как твой розыгрыш? – спрашивает Лорен.

Я не сразу понимаю, что она имеет в виду программу и мое желание подшутить над Зиком.

– Я пока ничего не успел сделать. Наши смены почти не пересекаются.

– Кстати, если бы ты собирался заняться каким-нибудь серьезным исследованием, ты бы пригодился нам в техническом отделе, – замечает она.

– Если ты ищешь себе работника, то лучше поговори с Зиком. Он разбирается в этом гораздо лучше меня.

– Да, но Зик не понимает, когда нужно заткнуться, – возражает Лорен. – Нам не так важны навыки, сколько совместимость, потому что работа предполагает долгое совместное времяпрепровождение.

Я усмехаюсь. Зик любит поболтать, но меня это никогда не беспокоило. Иногда приятно просто помолчать и послушать собеседника.

Лорен крутит одно из колец в своей брови. Мы ждем новичков. Я вытягиваю шею, чтобы увидеть верхушку здания, но мне открывается только клочок неба.

– Готова поспорить, что сейчас к нам попадет один из урожденных лихачей, – заявляет Лорен.

– Первый – всегда кто-то из них, тут и спорить нечего.

Несправедливо, но урожденные лихачи имеют преимущество. Обычно они в курсе того, что ждет их после прыжка, хотя мы и стараемся по возможности сохранить все в тайне. Мы даже пользуемся этим входом в штаб-квартиру фракции только в День выбора, но любопытные лихачи исследуют окрестности лагеря, думая, что их никто не видит. Кроме того, в них с детства воспитывают желание совершать смелые поступки, принимать форсированные решения и полностью посвящать себя тому, чем они занимаются. Вряд ли кто-то из перешедших способен на такое, правда, их этому и не учат.

А потом я вижу ее.

Но вопреки ожиданиям, я различаю не черную, а серую полоску рубашки, которая треплется в воздухе. Я слышу резкий звук от удара о сеть, растянувшуюся на металлических опорах. Она смещается, обволакивая девушку. Какое-то мгновение я стою, оцепенев, и в изумлении таращусь на новенькую, облаченную в знакомую блеклую одежду. Наконец я просовываю руку в ячейку, чтобы девушка могла за нее ухватиться.