Аркан для букмекера - Александр Савельев

— Ой! Я сейчас умру.

— Дурочка, от этого не умирают.

Тонька чувствовала себя так же, как, наверное, чувствует себя ботинок на колодке, когда его пытаются растянуть, как минимум, на три размера.

Она упала на колени, и это прервало ее страдания. Массажист не отпускал, крепко держал, пытаясь закончить дело. Тонька полезла под стол. Так, она — на коленях, а он — на карачках, добрались до двери. Тонька собрала последние силы, повернулась боком и вытолкнула массажиста в коридор. Мгновенно защелкнула замок и в изнеможении упала на пол.

Но массажист не собирался сдаваться. Несколько раз дернул дверь, но, быстро сообразив, что шуметь ему здесь не позволят, выбежал на улицу и встал под окном. Оно было узкое, одностворчатое, зарешеченное наполовину, с откидной фрамугой. Минуту подумав, он влез на карниз. Стоять на узком выступе было неудобно, но он, с трудом балансируя, все же ухитрился выбить стекло. Острые осколки впились в шею. Как ни старался, вытащить назад голову не мог.

— Тонечка, помоги. Вынь стекла снизу фрамуги. Тонечка, Христом-Богом прошу. Даю слово, приставать к тебе больше не буду.

— И не подумаю. Ха-ха-ха.

Она вытянула трубочкой губы и смачно чмокнула пустоту. Довольная, плюхнулась на кровать и, не раздеваясь, мгновенно уснула.

Проснулась оттого, что кто-то тормошил ее за плечо:

— Вставайте быстрее, быстрее, мадам. Надо сматываться отсюда. Сейчас налетит ОМОН.

Возле кровати стоял телохранитель и пытался надеть ей на ноги туфли.

В окне торчала голова массажиста, повернутая боком. Осколки стекла глубоко впились в шею возле сонной артерии. По стеклу все еще стекала кровь, внизу успевшая уже свернуться, превратиться в темно-бурое месиво.

— Кто его? — спросила Антонина в машине телохранителя.

— Босс ипподрома. Наверное, приревновал. Сам он сейчас дрыхнет без задних ног, не подозревая, что вот-вот нагрянут менты. А ведь там, под трупом, остались его следы.

Тонька с недоверием повернулась к нему.

— Сейчас придет первая электричка. На ней вернетесь в Москву. Дальше я поеду один. Нужно еще поспеть в одно место.

Действительно, через пару минут подошла электричка. Тонька села к окну и тотчас задремала.

— Слышал, что сегодня ночью случилось в «Палатах»?

Она приоткрыла глаза. Двое разговаривали напротив.

— Нет. А в чем дело?

— Мужик один перебрал, снял со стены икону Божьей матери и пошел с ней танцевать. Два шага шагнул, остановился и замер как вкопанный. Слова сказать не может, только глазами хлопает. Будто врос в пол.

— Вранье.

— Один из посетителей сбегал на кухню за топором и стал рубить доску возле ног мужика, ну, того, который с иконой. Хрясь со всего маху, а из доски кровь фонтаном. Он еще раз. Снова кровь. Аж до самого потолка.

— Вранье.

— Не знаю, не знаю. Чудо, конечно, небывалое. Я бы тоже не поверил. Но мне это верный человек рассказывал, не балаболка какой-нибудь.

В тот день Валерка — ипподромный кузнец не появился на работе. Не появился он и на следующий день, и через неделю. Никто не мог сказать, куда он пропал. Как в воду канул.

Исчез с ипподрома и Устрица, прежний босс. Его арестовали по обвинению в убийстве. Пошли слухи, что в милиции на него надавили и он во всем признался, переслал из тюрьмы дружкам маляву, в которой назвал своего преемника. Этим счастливцем оказался человек Лунева.

Получилось, что Антонина Кривцова поставила не на ту лошадку. Противовес из Устрицы не вышел. Зато она уже больше не сомневалась в правильности выбора. Лунев — именно тот человек, который способен выбить деньги из Решетникова.

Загадывать наперед она не любила, но мрачные мысли не оставляли ее в покое.

НАКАТ

Петр Егорович Решетников усиленно готовился к поездке в Англию. «Загранкомандировка» для управленца — самое сладкое слово. Со смертью Кривцова он наконец-то обрел долгожданный покой и душевное равновесие. Можно не опасаться удара в спину. Обрывки разговоров бывшего зама, переданные племянником и ипподромным кузнецом, подтвердили его опасения. Но теперь, слава богу, все это позади. Игорь Николаевич в могиле. Жизнь продолжается.

Почти все уже было готово к отъезду, когда поздним вечером в квартире Решетникова раздался телефонный звонок. Незнакомец перечислил компрометирующие документы, имеющиеся у него, и обрисовал невеселую перспективу в случае их огласки. Никаких конкретных требований не предъявил. Лишь предложил Решетникову обдумать ситуацию и пообещал позвонить через несколько дней.

На другой день Петр Егорович попытался выехать из страны, но неожиданно столкнулся с непредвиденными затруднениями. Пришлось ехать в ОВИР. Там сказали, что необходимо оформить новый заграничный паспорт и на это потребуется не меньше двух месяцев.

Осечка вышла и на ипподроме. Там появился новый босс. С подручными прежнего Решетников принципиально не имел общих дел. Никому, кроме Устрицы, не доверял, а точнее — потому что был жаден, хитрил, ни с кем не хотел делиться. И оказалось — обхитрил сам себя. Остался один, за спиной никого, никакой силовой поддержки.

Через четыре дня ему снова позвонили, тоже поздним вечером и опять против шерсти.

Петр Егорович будто нутром угадал недоброе. Сменился в лице, но взял трубку.

— Алло. Вам кого?

— Добрый вечер, Петр Егорович. Опять мы. Решили вас потревожить.

Голос был тот же, что и в первый раз, глухой, явно измененный, но Решетников сразу узнал его.

— Очень рад. Прямо-таки в восторге от этой вести.

— Признайтесь, неизвестность — не лучший подарок под старость? Ой, как я понимаю вас! Как это тяжело: все время чувствовать занесенный над головой топор и не знать, в какой именно момент он войдет в темечко.

Барственное лицо Решетникова вытянулось и покрылось бурыми пятнами.

Сволочь, еще издевается. Понимает, что крепко схватил за горло. Но не рано ли радуется?

— В наш прошлый разговор я не все понял. Напомните, какие документы попали вам в руки.

— Смею уверить, самые нежелательные для вас. Если в двух словах, то главным образом — финансовые, безоговорочно изобличающие вас в корыстном умысле и напрочь отметающие ссылки на некомпетентность, самую удобную и наиболее распространенную среди государственных чиновников отговорку, оправдывающую воровство. Но оставим пока эту тему. Вернемся к ней позже, на завершающей стадии торга…

Петр Егорович посмотрел на часы. Он хотел засечь время телефонного разговора, чтобы иметь какое-то представление о личности шантажиста. Из криминальной литературы он знал, какой должна быть минимальная продолжительность разговора, чтобы служба слежения смогла определить местонахождение оппонента.

— …Все эти дни мы следили за вами, не оставляли без внимания ни одного вашего шага. И знаете? Не впечатляет. Обратите внимание на продуманность нашей тактики. Мы позволили вам принять максимальные контрмеры. Не скрою, в этом был определенный риск, но он оправдывал цель. Предоставив вам свободу действий, мы выяснили все ваши возможности. И что же в итоге? Абсолютный ноль. Налицо — полная незащищенность.

Решетников не мог не отметить циничную откровенность наглеца. Еще более сник, ниже опустив рыхлые, дряблые плечи, и почувствовал неприятную тошноту.

— Не рано ли торжествуете? — спросил он с каким-то безнадежным вызовом. — Как минимум, у меня есть еще два выхода: покончить с собой или явиться с повинной.

— Не наговаривайте на себя, Петр Егорович. Вы не из этой породы. Для первого варианта вы слабоваты духом, для второго — слишком практичны. Подумайте лучше о другом, о надежных гарантиях для себя, чтобы потом на вас не наехали во второй раз. Следующий разговор скорее всего будет последним.

В трубке послышались частые гудки. Решетников посмотрел на секундную стрелку. Если бы кто-то попытался засечь вымогателя, остался бы на бобах. Он точно уложился в отведенное ему время. Решетников понял: это — конец, он подошел к последней черте. Взглянув в зеркало, он не узнал себя. Ожидание расплаты надломило его, отняло такое количество сил, какое он никогда не тратил на службе.

«Кто виноват? — спрашивал он себя. — Я сам, подонок Кривцов, а может быть, Горбачев, затеявший перестройку?»

Кем был Решетников в прежние времена? Важной персоной, ценным номенклатурным кадром. Кто он теперь? Жалкий клерк, прозябающий в постоянном страхе.

Прекрасное прошлое уже не вернуть. А ведь жизнь улыбалась ему, встречала как сына. Учеба на агронома по путевке колхоза, мечты о переустройстве родного села, незаметно уплывшие куда-то вместе с восторженной юностью. С распределением ему повезло. Попал в министерство и сразу же начал карабкаться вверх. Очень пригодились деревенская хватка, подозрительность, неверие никому и ничему. Молодой специалист, надежда партии, будущее страны. Главное — правильно выбрать дистанцию взаимоотношений и ближе не подпускать никого. В итоге — номенклатурный товарищ. А это не шутка, доверие государства, позволяющее цивилизованно красть. Впрочем, красть — слишком вульгарно, точнее будет — брать свое за умение ориентироваться в министерских дебрях, за знание тонкостей в составлении исходящей бумаги, за понимание и поддержку линии партии. Номенклатурщик — член коллектива, а коллектив непогрешим, даже если кто-то в нем жулик.