Феодальное общество - Марк Блок

Но нельзя сказать, что подобное умонастроение царило безраздельно. Существовало и прямо противоположное: церковь внушала отвращение к кровопролитию; традиционно желанными были общий мир, а главное, мирная жизнь. Мы еще проследим за историей мучительных усилий, направленных на достижение внутреннего покоя, характерных для эпохи феодализма, эти усилия и были самым ярким симптомом тех бед, с которыми, с большим или меньшим успехом, люди пытались справиться. «Смертельная ненависть» — словосочетание, ставшее почти что термином, — которую культивировали родственные связи, была, без всякого сомнения, одной из главных причин нарушения общественного спокойствия. Вместе с тем она была той составляющей общей морали, которой в глубине сердца сочувствовали и оставались верными самые горячие сторонники общественного порядка, и только редкие утописты могли мечтать о ее полном исчезновении. Назначая денежную компенсацию, запрещая применение насилия в определенных местах, сторонники мирного урегулирования конфликтов неоспоримо признавали законность кровной мести. И точно так же вела себя государственная власть: она пыталась защитить невинных, оберегая их от кричащих злоупотреблений родственной солидарности тем, что назначала отсрочку, только после которой можно было начинать мстить. Она старалась отделить дозволенное возмездие от обычного разбоя, совершаемого под прикрытием искупления[23]. Время от времени она пыталась ограничить число преступлений и определить, какие именно из них заслуживают того, чтобы их смывали кровью: так нормандский ордонанс Вильгельма Завоевателя предполагает кровную месть только за смерть отца или сына. Окрепнув, государственная власть все чаще старается предупредить кровную месть, беря на себя карательные функции, если преступник был пойман с поличным или преступление можно подвести под категорию «нарушающее мирное течение жизни». Власти стремились примирить враждующих, порой принуждали их к перемирию или примирению на условиях договора, составленного судом. Но по существу, всюду, кроме Англии, где после завоевания королевская «тирания» лишила подданных права на кровную месть, с ней боролись ограничениями и смягчением той практики, которую не могли, а возможно, и не хотели отменять. Сами судебные процессы, если обиженная сторона предпочитала косвенное отмщение прямому, становились той же вендеттой, только более упорядоченной. Вот какое решение по поводу намеренного убийства содержится в муниципальной хартии Арка (Артуа) от 1232 года: сеньору отдается имущество виновного, родственникам жертвы сам виновник с тем, чтобы его убить{108}. Право приносить жалобу почти всегда принадлежало только родственникам[24], еще в XIII веке во Фландрии и Нормандии, областях с наиболее действенной юриспруденцией, убийца не мог быть помилован ни сеньором, ни судьями без согласия родственников жертвы.

Но как бы ни чтились «издревле хранимые обиды», о которых с таким сочувствием говорят испанские поэты, но и они не могли быть вечными. Рано или поздно приходилось прощать и прекращать «кровавую месть мертвых», по выражению Жирара Руссилъонского. По древнему, идущему еще от античности, обычаю примирение осуществлялось с помощью возмещения за убытки. «Если не хочешь получить удар копья, купи его» — эта старинная английская поговорка не утратила своей мудрости{109}.

Надо сказать, что тщательно разработанные еще варварами тарифы отступного, включавшие и отступное за убийство, по-прежнему сушествовали, но практически не применялись, и были пересмотрены только в нескольких областях: Фризии, Фландрии и по некоторым пунктам в Испании. В консервативной Саксонии в «Зерцале» начала XIII века есть еще этот перечень, он выглядит бессмысленным архаизмом; точно так же, как «рельеф за человека», равный ста су, который при Людовике Святом несколько раз упоминается в текстах из долины Луары и который применялся в исключительных случаях{110}. Иначе и быть не могло. Обычаи этнических групп уступили место иной юридической традиции, общей для целого ряда народностей. Когда-то власти были заинтересованы в выплате отступного, так как им доставалась часть этой суммы, но на протяжении X и XI веков царила анархия, государственные власти утратили силу и не могли уже ничего требовать. Была и еще одна причина, из-за которой этот древний перечень перестал применяться: социальные группы, на которые когда-то опирались при расчетах законодатели, очень изменились.

Перечень вергельдов больше не применялся, но механизм отступного продолжал действовать. До конца Средневековья он соперничал с другими наказаниями, вынесенными по решению суда, который, внушая преступнику страх, стал со временем орудием более мирного разрешения конфликтов. Однако цена оскорбления или крови — к ней иной раз прибавляли еще пожертвования за упокой души усопшего — в каждом конкретном случае обсуждалась или между обидчиками и обиженными, или третейским судом или просто судом. Приведем два примера отступного, касающиеся крайних точек социальной иерархии: в 1160 году епископ Байо получил церковь от одного из родственников сеньора, убившего свою племянницу; в 1227 году крестьянка из Сеноне получила за убитого мужа очень скромную сумму денег{111}.

Точно так же, как в кровной мести, в получении отступного и примирении была заинтересована вся семейная группа. На практике, когда речь шла о каком-то нанесенном ущербе, обычай, установленный еще в древние времена, требовал, чтобы компенсацию получил обиженный. Но если речь шла об увечье или убийстве? Родственники жертвы, все или самые близкие, получали отступное. А в уплате отступного, на основании закона и в заранее оговоренных долях, там, где продолжала действовать установленная система, участвовала и родня преступника; государственные власти считали этот обычай, а может быть, родственную привязанность, которая в этом случае действовала так же жестко, равным закону. «Из денег друзей» — так сформулируют клерки из канцелярии Филиппа Красивого королевский указ, в котором, в соответствии с обычаем, будут распределены доли участия «телесных друзей» в отступном, — указ, которым они полагали часто пользоваться{112}.

Но достаточно ли было заплатить отступное, чтобы договор считался исполненным? Нет, нужен был еще обряд публичного покаяния, а точнее, покорствовання по отношению к жертве или ее родне. Чаще всего, по крайней мере, среди представителей высших классов, этот обряд имел вид оммажа, выражавшего самую полную, самую безоглядную преданность и покорность, то есть оммажа «устами и руками». В этом случае вновь противостояли друг другу не отдельные личности, а семейные группы. Когда в 1208 году настоятель обители Сен-Дени в Аржантейле заключил мир с сиром де Монморанси, которого он ранил, он должен был привести с собой для покаянного оммажа двадцать девять из своих «друзей»; в марте 1134 после убийства помощника настоятеля в Орлеане собрались все его близкие, чтобы получить оммаж не только от одного из убийц, но и от его сообщников, его вассалов, а также «лучших представителей его рода»: общим счетом двухсот сорока человек{113}. Таким образом мы видим, что проступок одного человека сразу же отражался на его семье, затрагивая всю его родню.

3. Экономическая солидарность

Феодальный Запад единодушно признавал законность личной собственности. Но на практике родственность распространялась зачастую и на владение имуществом. В деревнях многочисленные «братики» группировались вокруг одного «очага», одного «котла» и на одном общем поле работало обычно несколько семей. Сеньор, как правило, поощрял и даже укреплял подобные сообщества, находя, что так выгоднее получать оброк. На большей части территории Франции наследственное право серва осуществлялось только как продолжение совместного права пользования имуществом. А в случае, если прямой наследник, сын или иногда брат, покидал навсегда коллективный очаг и в наследственной цепи обнаруживалось зияние? В этом случае, и только в этом, наследник терял свои права и они переходили к сеньору. Безусловно, совместное владение собственностью не было таким распространенным среди более состоятельных классов: но мере того как возрастало богатство, естественнее становилось раздельное владение им; возможно, это происходило потому, что доходы сеньора были нераздельно связаны с его властью управителя, которая по самой своей природе плохо осуществляется коллективно. Однако многие из мелкопоместных сеньоров в центре Франции и Тоскане, подобно крестьянам тоже практиковали совместное владение наследственным имуществом, вместе жили в родовом замке или, по крайней мере, все поднимались на его защиту. Их называли «совладельцы в дырявых плащах», таким был, например, Бертран де Борн, нищий рыцарь и прославленный трубадур, к таким принадлежали и рыцари из Жеводана, их было тридцать один человек и они владели в 1251 году какой-то крепостицей{114}. Каким образом чужак мог стать членом группы? И для крестьянина, и для дворянина процедура приема в группу, в сообщество приобретала вид братания, словно единственно надежными социальными связями были родственные, и, не имея возможности опереться на кровное родство, его имитировали. Порой и крупные бароны следовали традиции совместности: на протяжении многих поколений семейство Бозонид, владеющее графствами в Провансе, предоставляло каждой из своих ветвей особую сферу влияния, но в целом рассматривало свою власть над феодом как неделимую и носило единый титул «графа» или «князя всего Прованса».