Невеста насилия - Ева Модиньяни

Шон отщипнул несколько сладких белых виноградин, а шампанское отставил до лучших времен. Он принял горячий душ, переоделся, проверил револьвер, положил его в кобуру и пристегнул под мышкой. Потом сел на диван и начал изучать карту Палермо, которой снабдил его Джон Галанте, указав некоторые дома друзей, ночных клубов, рекомендуемых ресторанов, домов свиданий и борделей.

В открытое окно доносились звуки рояля. Кто-то вдалеке темпераментно играл «Звездную пыль», музыка отозвалась в душе Шона острой тоской по Нью-Йорку.

Телефонный звонок прервал ход его мыслей.

— Слушаю.

— Встретимся в «Порта д'Ора»? — предложили ему.

— О'кей! Во сколько?

— В полдвенадцатого. Столик под номером одиннадцать. Заказ на фамилию Моррисон, — неуверенно прозвучал слабый голос с сильным сицилийским акцентом.

— Буду.

Шон тщательно изучил маршрут по карте и теперь отлично ориентировался, шагая по лабиринту переулков около площади Четырех Углов. Редкие прохожие, настораживавшие его, выглядели странно при таком архитектурном богатстве центра города, изуродованного кое-где аляповатыми переделками и грубыми модернизациями. Звериное чутье подсказывало Шону, что его подстерегает опасность. Он чувствовал, что за ним следят, идут по пятам, преследуют в этом незнакомом городе, куда он приехал разбираться в подлоге.

Он шел вдоль особняков, то и дело оглядываясь, но сзади была только настораживающая безлюдная тишина.

Даже в Корее он не попадал в такую рискованную ситуацию. Он прошагал длинный участок виа Макуэда. Автомобили проезжали редко. Когда он подошел к барочной церкви с серым мраморным фасадом, напоминавшим прекрасную декорацию, и в который раз оглянулся, ему показалось, что невдалеке мелькнула какая-то тень, появилась и мгновенно исчезла. Он продолжил путь. До «Порта д'Оро» оставалось совсем немного, когда автомобиль, ехавший ему навстречу, яростно взревел, рассекая тьму светом слепящих фар. Шон мгновенно бросился на землю, и в тот же момент прогремел выстрел. Автомобиль врезался в стрелявшего, перекинул через капот и отбросил его к стене — человек замертво упал на тротуар, все еще сжимая в руке револьвер. Из машины показался дон Антонио и подошел к Шону.

— Я обязан тебе жизнью, — сказал ирландец, поднимаясь.

— Несколько мелодраматическое толкование событий, — улыбнулся сицилиец, — но если тебе это по вкусу, пусть будет так…

— Надеюсь, что смогу отплатить тебе той же монетой.

— Случаев предоставится более чем достаточно.

Теперь Шон знал, что может доверять дону Антонио Персико, который, незаметно следуя за ним, спас его от верной смерти.

— Кто он? — спросил ирландец, показывая на бездыханного парня с изуродованным лицом и пробитой головой.

Дон Антонио носком блестящего ботинка коснулся трупа.

— Шестерка. Полное ничтожество. Поденщик, который даже не знает, на кого работает. В наших краях стоимость жизни — пуля. Поехали.

Они сели в машину, сицилиец нажал на газ.

— А он? — спросил Шон о трупе.

— Несчастный случай на работе. Завтра протокол об этом деле будет похоронен в архивах квестуры. Куда путь держим?

— На виа Лампедуза, в районе Монте ди Санта Розалия, — ответил Шон. — Теперь бессмысленно было появляться в «Порта д'Оро» — никто его там не ждал.

Сицилиец, ни о чем не спрашивая, выполнил указание как приказ. Они проехали всю виа Вальверде и свернули на виа Лампедуза.

— Дом номер 24, — уточнил Шон.

В указанном месте дон Антонио остановил машину.

— А теперь? — спросил он серьезно.

— Я должен проверить, дома ли один человек.

— Вдвоем будет безопаснее, — предложил сицилиец.

Они толкнули парадную дверь старого дома, вошли в подъезд и поднялись на третий этаж. Дверь квартиры была не закрыта и поддалась при легком нажатии. Шон вынул револьвер и включил свет.

На порванном, видавшем виды диванчике в тесной прихожей сидел худой человек с широко открытыми глазами, рот его был заткнут камнем. Труп еще не успел остыть.

— Я говорил с ним по телефону примерно полчаса назад, — сказал Шон. Было ясно, что телефонный разговор подслушивали и прикончили человека, чтобы он не смог выдать ничего лишнего.

— Сальваторе Миккике, — опознал дон Антонио.

— Его рекомендовал Джон Галанте, — сообщил Шон доверительно. — Этот человек должен был помочь в деле, ради которого меня сюда прислали. Теперь ты должен знать об этом. Поедем к тебе, — приказал ирландец.

2

Шон остановился и посмотрел на мрачный фасад особняка в конце улицы, где жила семья Пертиначе. Он снял бронзовый молоточек у стены и два раза сильно ударил им в дверь. Под сводами парадного глухо звякнул колокольчик. Прошло несколько секунд, потом включилось дистанционное управление, раздался сухой щелчок, дверь открылась. Шон толкнул ее и вошел.

— Кто вы такой? — спросила маленькая старушка, стоявшая наверху каменной лестницы.

— Друг, — ответил он.

— Господи, спаси и сохрани! — воскликнула старушка, ее насторожил акцент Шона. — Американцы появились, — и она повернулась, чтобы позвать на помощь внучку.

Шон легко поднялся по лестнице и увидел за спиной старушки девушку. Нэнси была необычайно хороша, высокая, почти с него ростом, стройная и нежная, словно цветок, гибкая и сильная, как молодая ива. На лице сияли огромные серые задумчивые глаза, смотревшие по-взрослому серьезно. Голубая ленточка обхватывала густые темные волосы, не давая им падать на лоб. На ней было легкое полотняное платье того же цвета, что и ленточка, пахнущее лавандой. Она неподвижно стояла на пороге комнаты, за спиной старой женщины и смотрела на него с напряженным любопытством.

— Меня послал Хосе Висенте, — объяснил Шон, чтобы нарушить затянувшееся молчание. — Я — Шон Мак-Лири, — он чуть заметно улыбнулся и протянул правую руку. Нэнси смотрела на него так, словно хотела проникнуть в самую душу. Шон вздрогнул. Он знал, что Нэнси та самая девочка в белом платье первого причастия, мимо которой он на углу Пятой авеню промчался на такси, застрелив ее отца. Висенте ему обо всем рассказал. Это воспоминание Шон собирался похоронить навсегда в укромном уголке своей памяти, и вот оно воскресло, словно призрак в пристальном взгляде девушки. На момент Шон испугался, а вдруг узнает? — но улыбка Нэнси его успокоила.

— Я — Нэнси Пертиначе, — сказала она, пожимая ему руку. Голос у нее был спокойный, мелодичный, бархатистого тембра и звучал уверенно. — Как вы себя чувствуете? — добавила она по сицилийской традиции совершенно бесстрастно.