Охота на охотников - Дмитрий Красько

Последняя реплика адресовалась моим сопровождающим и была сдобрена кивком в сторону «воронка», что стоял с распахнутыми дверями метрах в пяти.

Выходит, прав был мой знакомый мент, говоря, что не миновать мне его? Ну, уж дудки! Меня вдруг разобрала злость, и у самой машины я затормозил, и два мента, тащившие меня за руки, ничего не смогли с этим поделать.

— Дурак ты, Зуев, — сказал я. — Верно о тебе народ говорит, что ты дурак. Я тебе все на блюдечке преподнес — бери этих кадров и раскалывай. А ты рогом уперся. Тебя не в прокуратуру следаком определять надо, а в шахту, чтобы ты без отбойного молотка лбом штольни пробивал.

Зуев, и без того изрядно возбужденный, шагнул было ко мне, но из «воронка» раздался насмешливый голос Акима:

— Да не боись, родной! Поехали с нами на тюрьму. Мы тебя втроячка еще роднее сделаем.

— А мне три жены нахрен не нужно, — бросил я через плечо. — У меня и с одной-то ужиться не получилось.

— Почему три? — Зуев, так и не успевший добраться до меня, резко затормозил. С арифметикой у него, оказалось, был полный порядок.

— Потому что ты идиот, а сюда они втроем приперлись, — я расплылся в довольной ухмылке. Это был мой шанс, пусть и не самый очевидный.

— На крыше был кто-то еще? — Зуев посмотрел на группу, что следом за мной спустила сверху Батона.

— Нет, — растерянно отозвался кто-то из них.

— Тогда где третий? — Зуев зло уставился на меня. — Кто третий?

— Коба, — усмехнулся я. — А ты идиот.

— Заткнись с идиотом! Это не может быть Коба! Мы с него глаз не спускали!

В «воронке» заржал Аким. Я тоже заржал. Только Батон не ржал — он свесил голову и из носа у него капала кровь. Видимо, хорошо о крышу приложился.

— Где он? — сквозь зубы процедил Зуев.

— Так я тебе и сказал.

— Черт! Снимите с Мешковского браслеты. Мне с ним с глазу на глаз переговорить нужно.

Эпилог

Зуев выглядел бледно и кисло. Наверное, прежде ему в таких ситуациях бывать не доводилось. Сам приехал ко мне домой, чтобы извинится. Не к крутому бизнесмену типа Иванца, а ко мне, простому русскому парню, который кроме рулевого колеса перед самым своим носом ничего хорошего в жизни-то и не видел. Представляю, через что ему пришлось переступить, чтобы решиться на это. Наверное, вся душа у бедолаги в шрамах.

— Я не знаю, Мешковский, как тебе это удалось, — мы стояли друг напротив друга в прихожей моей квартиры, и он смотрел на меня исподлобья. — Но с меня все отделение ржет.

— Да если бы ты следаком не был, я бы тоже при виде тебя оборжался, — по всем законам гостеприимства мне бы следовало гостя в дом пригласить, чаем напоить да баньку истопить, но что-то не хотелось.

— Можешь начинать смеяться. В прокуратуре сказали, что им такие следователи, как я, не нужны. Дело раскрыто, а я за это еще и втык получил. Скажи, Мешковский, почему все так уверены, что это ты его раскрыл? Прямо в глаза так и говорят.

Почему-почему? Николай Васильевич расстарался, потому что. Такие шутки как раз в его духе. Только сдавать знакомого мента я не стал. Вместо этого безразлично пожал плечами и успокоил гостя:

— Да ничего я не раскрывал, Зуев. Я себя, любимого, из дерьма вытаскивал. Кажется, вытащил. Как думаешь — такое мое поведение для меня характерное? Ты же специалист по поведенческим моделям.

— Можешь подначивать, сколько угодно. Но я тебе сразу говорю — не прикажи начальство, ноги бы моей тут не было. Заставили прийти и извиниться. Короче, Мешковский, извини. Если полковник Ведерников позвонит — скажешь, что я заходил и извинения принес. Понял?

— Нет, — я, полнейшая непосредственность, шмыгнул носом.

— Что — «нет»?

— Не заходил и не приносил. Я, Зуев, не злопамятный. Просто я злой и память у меня хорошая. Понимаешь, на что я намекаю? Сколько мне по твоей милости побегать пришлось? А еще и в КПЗ посидеть. Так что не было тебя тут. Когда появишься — я полковнику Ведерникову, конечно, сообщу.

— Это ты меня так унизить хочешь? — догадался он.

— Что ты! — я всплеснул руками. — Я просто хочу, чтобы ты понял — бог не фрайер, по делам каждому присудит.

— Просто я был уверен, что это ты налет подстроил! — взорвался Зуев. — Все совпадало, все! А когда пистолет у тебя в машине нашли — вообще всякие вопросы отпали. Кто же знал, что Ваня двойную игру ведет? Это же полным идиотом надо быть — прикрывать своих корешей после того, как они в него стреляли. Только до Вани, видно, сразу не дошло, что Коба решил и деньги загрести, и слово сдержать, грохнуть Иванца. Они же договорились, что такой навар все старые Ванины грехи покроет. Разделят пополам и забудут друг о друге. Понимаешь, Мешковский, Иванец-то от каждой сделки, оказывается, копейки получал. Не хозяин — дилер. Перепродавец, на проценте сидел. Поэтому для него миллион баксов очень хорошим кушем был. А я этого как-то не учел. Решил, что для него это мелочи — с его-то оборотами. Не стоит ради такого рисковать. Ну извини, а? Кто не ошибается? В следующий раз умнее буду.

— Только в следующий раз — не со мной, — поспешно предупредил я. В голосе Зуева прорезались искренние нотки, и сердиться на него отчего-то расхотелось. Действительно, кто не ошибается? Тем более что все уже позади. — Ладушки. Позвонит Ведерников — скажу, что ты приходил.

— Спасибо, — он повернулся, чтобы уходить, но на пороге замялся: — И еще, Мешковский. Ты, если что — обращайся. Я теперь, вроде как, твой должник.

— Да нет, спасибо. Я от вашего брата предпочитаю подальше держаться. Жаль, не всегда получается, — и, не выдержав, хохотнул: — То-то я все голову ломал, отчего Ваня утром в день ограбления такой веселый бегал. А он свой миллион получить готовился. А дружки его всего-то в две пули оценили! Хотя, ежели по мне, так все равно переплатили…