Другая семья - Вера Александровна Колочкова

и вашим и нашим. А может, это и к лучшему для тебя, а? Сколько можно так жить – не пойми кем для него?

– Господи, ну что ты говоришь, мам, опомнись! Он же на грани жизни и смерти, а ты! Врач сказала – у него инфаркт и множественные переломы, и что состояние критическое!

– А что я такого сказала? Я только сказала – допрыгался, мол… А твое дело маленькое – сидела бы дома и не высовывалась. Чем ты ему поможешь, если в больницу приедешь?

– Я помогу, мам… Он почувствует, что я рядом… Я должна быть рядом, я знаю.

– Да тьфу на тебя, Катька! Совсем уже с ума сошла с этой любовью! Слушать мне тебя тошно, ей-богу!

– Ну, хватит, мам… Давай приходи быстрее, пожалуйста, а я пока к Мишке зайду, договорюсь…

– Ладно-ладно, бегу. Что с тобой поделаешь. Бегу…

Всю дорогу потом Катя сидела молча, сжав ладони в кулаки, и шевелила губами беззвучно. Сосед Мишка глянул на нее быстро, спросил чуть насмешливо:

– Молишься что ли, Кать?

– Да, молюсь. Не твое дело, Мишка. Лучше на дорогу смотри.

– А что случилось-то, скажи хоть? Кто у тебя там, в областной больнице? Неужели твой хахаль, от которого дочку родила? Тот самый адвокат, да? О нем так усердно сейчас молишься?

Она ничего ему не ответила. Не поняла даже, о чем он спрашивает. Потому что и сама не знала, что шепчет про себя – то ли заклинание, то ли молитву… Важно было другое – поскорее доехать. Как будто это могло Филиппу помочь… Скорее быть с ним рядом, скорее взять его за руку, скорее отдать всю себя с потрохами. Ему так надо. Скорее, скорее…

Когда машина остановилась около областной больницы, выскочила, как ненормальная, помчалась внутрь. Ее остановила сестра на дежурном посту:

– Вы куда, женщина? Вы к кому?

– Я к Романовскому… Его с аварии привезли… Сегодня… Мне только увидеть его, пожалуйста…

Сестра хотела что-то ответить довольно сердитое, судя по выражению лица, но не успела – отвлеклась на телефонный звонок. Но Катя тут же почувствовала, будто кто-то ухватил ее под локоть, сжал его довольно сильно, и женский голос проговорил осторожно:

– Простите, а можно спросить… Вы ведь из Синегорска, верно?

– Да… Я из Синегорска…

– Вы Катя?

– Да… А вы кто, простите?

– Меня зовут Клара Георгиевна, я мать Алисы. Надеюсь, вам не надо объяснять, кто такая Алиса, правда?

– Да. Не надо объяснять… Что вы хотите? И откуда вы знаете мое имя?

– А разве это тайна – ваше имя? Да что вы, милая… Ваш Синегорск – городок маленький, а имя моего зятя довольно известно. Значит, вы к Филиппу хотите попасть, я правильно поняла?

– Да… Мне только узнать надо, как он… Просто немного побыть рядом… Пустите меня…

– Да разве я вас держу? Что вы… Просто я хотела сама вам все сказать… Давайте отойдем, сядем на ту скамью… Идемте, идемте…

Катя оглянулась – медсестра, поговорив по телефону, убежала куда-то. А мать Алисы все тянула ее за локоток, все приговаривала тихо:

– Я сама вам все скажу… Я вас понимаю, и мне очень жаль… Поверьте, мне очень жаль… Такое горе – какие теперь могут быть счеты меж нами…

– Что… Что вы говорите? Не понимаю… Что с Филиппом, скажите мне, ради бога? Он жив?

– Нет, милая. Нет… Он умер…

– Как это – умер? Этого не может быть, нет…

Катя без сил опустилась на скамью, глядела на Клару Георгиевну пустыми глазами. Потом вяло махнула ладонью, будто отгоняла от себя жестокую информацию. А Клара Георгиевна все говорила и говорила, не давая ей прийти в себя:

– Да, Филипп умер… Нам с дочерью час назад сообщили… Алиса у врача сейчас, ей так плохо! Успокоительными отпаивают. А я вот держусь еще… А что делать? Кто-то же должен Алису поддержать? А еще документы надо оформлять… Бедная, бедная моя девочка! Он так любил ее, так любил! И вас я тоже понимаю, милая, для вас тоже утрата… Такое горе, какие теперь могут быть счеты меж нами… Общее наше горе…

– Но мне же сказали по телефону – он жив, он в реанимации! Что вы… Этого быть не может! Нет, нет… Это какая-то ошибка, наверное!

– Нет никакой ошибки, к сожалению. Да, его живым привезли. Но если бы не инфаркт… Сердце не выдержало, что делать. Такой молодой, такой умный, такой талантливый… Боже, как жаль… Бедная моя Алиса…

Клара Георгиевна закрыла глаза и покачала головой, будто провалилась в свое горе. Впрочем, вскоре снова открыла глаза и глянула на Катю удивленно, будто только что обнаружила рядом с собой ее присутствие. И заговорила уже в другой тональности, более решительной и безапелляционной:

– А вас я вот о чем хочу попросить, милая Катя… Проявите тактичность, уезжайте прямо сейчас обратно. Да, да, вам следует поступить именно так… Ну сами подумайте, что вам здесь делать? Моя дочь с минуты на минуту может прийти… Она давно уже у врача, а я тут ее жду. Ей очень плохо, поймите. И я не хочу, чтобы она вас тут видела. Проявите уважение к семье, очень вас прошу. Умоляю. И на похороны тоже не надо приходить, потому что своим появлением вы запятнаете честное имя Филиппа. Ведь все его считали прекрасным семьянином, поймите. Вы слышите меня, Катя? Прошу вас… Хотите, на колени перед вами встану?

– Я слышу… Не надо… На колени… – с трудом проговорила Катя и сама не услышала своего голоса. – Я слышу, да. Я уйду сейчас. Уйду…

– Не обижайтесь, милая. Просто поймите меня правильно. Я думаю, и Филипп меня бы не осудил… Я ведь тоже своего зятя любила, очень любила. И хочу сохранить его честное имя, поймите. Я вас прошу поскорее уйти, сейчас моя дочь придет. Не хочу, чтобы она вас увидела… Она сразу поймет, кто вы.

Катя кивнула, встала со скамьи молча, на ватных ногах отправилась к выходу. Не помнила, как дошла до машины, как упала на сиденье рядом с Мишкой. Он посмотрел на нее удивленно, спросил тихо:

– Ну что там, Кать? Что врачи-то хоть говорят?

– Ничего не говорят, Миш. Филипп умер. Умер… Я не успела… Это я во всем виновата, я… Это я не успела…

– Да ты-то тут при чем? Что ты?

– Если бы я успела, если бы…

Мишка только вздохнул, глядя на нее жалостливо. Потом спросил осторожно:

– Едем домой, что ль?

– Да. Домой. Домой, Миш…

Конечно, Катя уже не увидела, как вскоре Алиса подошла к Кларе Георгиевне, спросила удивленно:

– Ты с кем сейчас разговаривала, мам? Я видела, когда по коридору к тебе шла. Кто эта женщина, мам?

– А сама не догадываешься, да? С ней я разговаривала. С той самой…

– Да неужели? Откуда она узнала, интересно? Тут же примчалась, главное… Шустрая какая, однако!

– Ну да. Наш пострел везде поспел, – усмехнулась Клара Георгиевна и добавила, помолчав: – Ее в дверь гонят, а она в окно норовит! Но больше сюда не сунется, не переживай!

– Почему ты так считаешь?

– Да потому… Я ей сказала, что Филипп умер.

– Мам, да ты что… Зачем, что ты! – Алиса испуганно отшатнулась. – Как ты могла такое сказать, страшно даже…

– А так надо, дочь! Потому что хватит уже, надоело!

– Мам, ну ты даешь… Да как ты могла…

– Ой, да ладно, не учи меня, как надо, а как не надо! Можно подумать, я преступление какое-то совершила! Подумаешь, любовницу твоего законного мужа прогнала! Можно сказать, благое дело сделала! Зато теперь всё, теперь она в твоей жизни не появится больше! Она ведь поверила, что Филипп умер. Да я такой спектакль перед ней разыграла – сам Станиславский одобрил бы! А ты еще стыдить меня взялась, надо же! Как могла, как могла! Да вот так и могла!

– Да… Но не так же надо было, мам…

– А как? Скажи – как? Неужели бы ты согласилась вместе с ней у кровати мужа в больнице толкаться? А тебе бы пришлось толкаться, потому что она бы не отступилась! Она настырная! Смотри,