Завтра в тот же час - Эмма Страуб

Элис. За то время, что они проторчали в ванной, народу прибавилось, кухонный стол оказался заставлен пивными бутылками и импровизированными пепельницами, а рядом с ними высилась скособоченная Пизанская башня из дисков, которые кто-то уже изъял из ротации. Лиззи болтала в углу с какими-то девчонками и не сводила с Томми глаз. На ней был топ с тонкими бретельками, и кончик высокого хвоста то и дело хлестал ее по голым плечам. Элис метнулась вперед и плюхнулась на диван рядом с Томми.

– Эй, привет.

– Привет, – ответил Томми и развернулся к ней, подтянув на диван колено.

– Можно с тобой поговорить? На пару слов? – сказала она и положила ладонь ему на грудь. Томми кучу раз спал в ее постели, целовал ее в шею. Элис всегда считала, что он набивал себе цену или просто игрался с ней, только и всего, но теперь она поняла: он был таким же подростком, как и она, и всего лишь ждал, чтобы кто-нибудь сказал ему, что нужно делать.

За всю жизнь Элис влюблялась несколько раз – достаточно, чтобы понять, что родство душ – это миф и что требования и вкусы людей меняются вместе с ними. Ее первой любовью был парень из колледжа, милый рыжий мальчишка с факультета кинематографии. Второй оказался юрист, приятель Сэм, который любил водить ее в дорогие рестораны, в которых она прежде бывала разве что на свадьбах и бар-мицвах. А третьей ее любовью стал художник, которому нравилось заниматься сексом с другими людьми, – Элис долго билась, пытаясь что-то из этого склеить. Она даже была готова выйти за него замуж, если бы он попросил.

Вот оно. Несмотря на все, что было после той ночи, несмотря на всю ее жизнь, Элис всегда была уверена, что именно в тот момент она свернула не туда. У человека может быть сколько угодно партнеров, возлюбленных, жен или мужей, близких людей, но есть лишь небольшая горстка тех, кто определяет его жизненный путь. У Элис в голове зазвучал голос Ричарда Дрейфуса из финальной сцены «Останься со мной»[18]: «У меня никогда не было таких друзей, какие были в двенадцать лет». А хоть у кого-нибудь они были? Когда Элис училась в колледже, один из ее преподавателей живописи пустился в пространное и витиеватое лирическое отступление о том, как Барбара Стэнвик повлияла на его сексуальный профиль, все тогда скорчились в приступе испанского стыда, и только одна Элис понимающе кивнула. У каждого была своя искра, свой якорь. Томми Джоффи был ее якорем. Она не представляла, какой была бы ее жизнь, если бы он принадлежал ей в той же степени, в какой ей так отчаянно этого хотелось, не представляла, какой была бы она сама, но ей хотелось это узнать. Даже если она так и не разберется, как вернуться обратно в свою жизнь, даже если она здесь застрянет.

Элис встала и потянула Томми за руки. Когда они проходили мимо, несколько парней, прикрыв рот руками, пробормотали: «Ни хера себе». Элис затылком чувствовала на себе взгляд Лиззи, но всего пару секунд. Лиззи не знала, что она упускает, она знала лишь, чего ей хочется, и Элис ее прекрасно понимала. Это пройдет.

* * *

Как только они оказались в ее комнате, Элис закрыла дверь. Когда-то давно она заставила отца прикрутить маленький дверной крючок и теперь тихонько просунула его в колечко, заперев их обоих внутри.

– Ты что, не убиралась перед тем. как все пришли? Блин, Эл. – Томми махнул на возвышающиеся на полу горные хребты. Он расчистил себе путь носком ботинка. У Элис в комнате был всего один стул рядом с маленьким письменным столом, но на нем лежали несколько учебников и стопка свитеров, поэтому Томми направился прямиком к кровати. От того, что он был так рядом, от того, что она могла к нему прикоснуться, все внутренности Элис начали выделывать внутри кульбиты. Такого не было, когда Томми вошел в ее кабинет. Тогда она испытала куда более знакомые чувства, те, с которыми жила десятилетиями: неловкость, несостоятельность – общее недомогание стареющего миллениала. Сейчас же все ее тело было похоже на горючую смесь и грозило взорваться в любую секунду. Она его хотела.

– А зачем? Я хочу, чтобы люди видели меня такой, какая я есть. Не хочу ничего из себя строить.

Томми завалился на кровать.

– Лично мне норм. Тут уютно. Я как медведь в берлоге. – Он натянул на голову плед, как фату со шлейфом.

– На вот, – сказала Элис. – Возьми лучше вот это. – Она стянула с себя футболку и бросила ему. Томми ее поймал и расплылся в улыбке, не в силах скрыть довольное смятение.

– Ах так? – сказал Томми. – А еще что-нибудь у вас там есть? – Он вздернул бровь, ни на секунду, однако, не ожидая, что она может сделать что-то еще.

Так много людей видели Элис голой: не только те, с кем она спала, но еще ее друзья, народ на пляже в Форт Тилдене и в раздевалках отделения Ассоциации молодых христиан на Атлантик-авеню, череда гинекологов и бог знает кто еще. Подростком Элис всегда надевала и снимала лифчик через футболку, даже когда была одна. Теперь же она без колебаний расстегнула молнию на брюках и спустила их вниз, покачивая бедрами, пока ткань лужицей не растеклась по полу.

– Воу! – воскликнул Томми. Он стянул плед с головы и накинул его на колени, где, без сомнения, уже сработал локатор. Часть ее понимала, что ей не следовало бы этого делать, но другая, внезапно разросшаяся и окрепшая часть была убеждена в том, что это ее шанс и им непременно нужно воспользоваться. Конечно, она не провела последние двадцать лет своей жизни, сожалея, что рядом с ней нет Томми и что она не вышла за него замуж, но зато за эти двадцать лет она поняла, что просто сидеть и ждать – не лучшая тактика, чтобы получить желаемое. Если уж она и собиралась что-то исправить, то начинать нужно было именно с этого: нужно говорить о своих желаниях. Она хотела Томми, но не знала, как сказать об этом. Теперь она знает. Элис ощутила, как ее взрослое «я» отступает в дальний угол сознания, передавая командование, чтобы дать другому, юному «я», право на личную жизнь.

– Представь себе, – ответила Элис. Медленно, настолько медленно, насколько она была способна, она подошла к Томми и толкнула его на кровать, уперевшись одним пальцем ему в грудь. Забравшись на него верхом, она склонилась к его