Горячий след - Олег Верещагин

Уверенность его приобрела крепость железобетона, армированного сталью, когда, отойдя чуть в сторону, он обнаружил около какого-то стрельбища, где спешно засыпали песком кровавые пятна, дубинку кадета. На секунду Олег перепугался, но потом решил, что едва ли Артур попался или убит. Собственно, никаких причин для такой уверенности вроде бы и не было… а вот уверенность — была. Олег мимоходом стянул с лотка у возбуждённо обсуждающего что-то с соседом разносчика оранжевый фрукт и, откусывая от него большие куски, стал осматриваться внимательней.

Фрукт оказался совершенно неизвестным, сладковато-мучнистым, похожим на банан — и в то же время имел неизменно присутствующий во всех тропических плодах привкус земляники. А внимательный осмотр опять же ничего не дал. Ясно было только — тут что-то произошло, и в этом чём-то активно участвовал Артур. Оставалось надеяться, что это не было попыткой захвата власти.

Оставаться у ворот дальше было не слишком разумно. Олега неожиданно охватило ощущение, что его внимательно рассматривают. А это могло и не быть ощущением — да, лениво поведя вокруг глазами, Олег убедился, что на него смотрит один из стражников у ворот. Неужели запомнил входивших в город утром мальчишек?

Но стражник отвёл глаза, а Олег, доев фрукт (внутри оказалась круглая косточка, которую он щелчком из пальцев запулил в спину какому-то «полицейскому» в кожаном доспехе и довольно подумал «хамею»), быстренько сдёрнул от ворот.

Поиски хороших продуктов довольно быстро привели его на улицу, почти сплошь застроенную двухэтажными зданиями, украшенными солидными вывесками с изображениями счастливых рыб, довольных телят-поросят, дымящихся булок и прочего. Судя по тому, что входили-выходили туда-сюда люди прилично одетые, которых ожидали на улице один-два слуги (или раба?), торговали тут не собачьим студнем и не ливерной колбасой.

Правда, переступив порог первой лавки, Олег ощутил внезапно себя так, словно вошёл в лучший продуктовый магазин Фирсанова, одетый в драные шорты и босой после того, как всё утро месил глину и забыл помыться. Это было глупо и неожиданно, но мальчишка по-настоящему впал в ступор сразу за порогом и был готов к тому, что его элементарно вышвырнут.

Однако, выяснилось, что торговцы тут достаточно терпимы и демократичны. Наверное, были в городе лавки, куда Олега и правда не пустили бы на порог, но не на этой улице. Правда, сперва его почти везде встречали хмурым взглядом — или даже удивлённым взглядом: мол, ну обнаглели побирушки! — но после появления монет становились равнодушно-услужливыми: дескать, глаза б на тебя не глядели и провались ты, но уж если есть деньги…

Олег купил винограда. Купил копчёного окорока (кто там будет готовить свежее мясо?). Купил (с опаской — не всучили бы дрянь, уксус какой-нибудь опять) запечатанный сосуд с вином. Купил белого хлеба. И купил, наконец, корзину, куда всё это сложил. Корзина получилась приятно тяжёлой.

И пустился в обратный путь — благо, хорошо помнил дорогу до дома того врача…

…Оля Томилина шла домой с дискотеки, когда очередной шаг привёл её на городскую — точнее, в закоулок, где поджидали несколько человек. Один тут же выбыл из строя, причём надолго — девчонка, ещё ничего не понявшая, но отреагировавшая на стандартную ситуацию с занятий по ОБЖ, нанесла ему сокрушительный удар носком туфли между ног и с визгом «пожар!» принялась вырываться из рук навалившихся остальных. Ей показалось, что нападающие — какие-то бомжи и она была уверена, что сейчас всё разрешится самым лучшим образом.

Уверенность кончилась очень быстро. Когда Ольга осознала произошедшее, то впала в ступор и вполне равнодушно позволила себя продать «мадам», как женщины такого рода назывались в России. «Мадам» содержала отнюдь не худший дом развлечений и искренне была уверена, что обеспечивает девушке лучшую долю. Сама «мадам» тоже так начинала — уж всяко лучше, чем попасть на работу в поле или в домашнюю прислугу к какой-нибудь мегере… Поэтому дальнейшее поведение лопочущей на каком-то неудобоваримом языке девицы искренне возмутило «благодетельницу» и крепко пошатнуло её взгляды на мир.

Если бы Ольгу в день дискотеки спросили, что такое «чувство собственного достоинства» — она бы не смогла ответить, да и не захотела бы отвечать, скорее всего, просто рассмеялась бы и махнула рукой: на дворе не девятнадцатый век. Но совершенно неожиданно оказалось, что чувство собственного достоинства у неё есть. Началось всё с кувшина, разбитого о голову «инструктора», явившегося в отведённую Ольге каморку. А дальше покатилось…

Если честно, Олька и сама не смогла бы объяснить, что заставляет её так упорно сопротивляться. Никаких надежд на лучшее будущее или возвращение домой она не питала. Может быть, отчаянное сопротивление, которое не могли сломить никакие испытанные наказания, действовавшие на самых строптивых, было просто реакцией на неприятие всего этого мира?

После предпринятой сумасшедшей рабыней попытки покончить с собой, мадам прибегла к последнему средству — девушку, привязанную в мучительной позе прямо на улице, лишали воды и пищи. Олег застал девчонку в начале вторых суток её мучений — суток, скорее всего, ставших бы для Ольги Томилиной последними.

Излив душу, Олька наконец спросила:

— А ты вообще кто?

— Вольный рок-стрелок Мовсес Расчёскин, борец за права пассивных феминисток… — сонным и раздражённым голосом ответил Олег с соседнего ложа. Больше всего на свете ему хотелось раздеться и как следует поспать. Раздеваться он постеснялся, а спать не давала отлично выспавшаяся за день Олька. Голосок у неё был всё ещё слабенький, но энтузиазм переполнял девицу, и она то и дело будила начинавшего дремать Олега сакраментальным: «Ты спишь?!» Поэтому мальчишка пребывал в совершенно бредовом состоянии, пронизанном некрасивой, но простительной мыслью: «Да чтоб ты!!!»

— Я тебе спать не даю? — осознала наконец эта трещотка. — Ой, прости… Но ты знаешь, я столько пережила за этот месяц… — в голосе её прозвучал настолько дурацкий сериальный пафос, что Олег невольно улыбнулся, хотя смысл сказанного был совершенно правильным.

Вот ещё фокус. Почему месяц-то? Олег подумал, что эта хрень со временем ему очень и очень не по душе. Знаем мы, чем это кончается[15].

— Давай спать, — попросил он. — Нам завтра надо выбраться из города, потому что на днях, наверное, тут будет бой.

— Бой?! — изумилась девчонка. Но Олег наотрез отказался слушать и вскоре уснул — крепко, благо, девчонка замолчала. Спала ли она — осталось загадкой, но что не мешала мальчишке — точно.

* * *

Свою и Олега одежду и снаряжение Артур упаковал в аккуратный тюк, который водрузил себе на спину. Не сказать, что очень легко, но нести можно… Кирилл, наблюдавший за его действиями внимательным взглядом, вдруг сказал:

— Знаешь, я только сейчас поверил, что ты по правде из нашего мира. А так… — он вздрогнул, — я стал уже думать, что его просто нет…

— Угу, — буркнул Артур. — Давай-ка быстро назад, нам сначала надо к Григорию Викторовичу, должен же я ему сведения передать — да потом ещё обратно до города добираться, а по дороге идти нельзя…

Ночь до рассвета мальчишки провели под кустом и дико замёрзли — выпала роса, похолодало, в лесу выли какие-то звери. С утра, ещё до рассвета, почти бегом добрались до «схрона» — Артур, почему-то ожидавший, что там ничего не окажется, обрадовался.

— Мы будем искать ещё этого мелкого, как его — Тимку? — Кирилл полюбовался мечом и поместил его в импровизированную перевязь.

— И девчонку, — Артур осмотрелся. — Девчонку придётся искать Олегу, в город мне теперь не сунуться… Может, и мальчишка там. Куда могли продать восьмилетнего?

— Не спрашивай, — глухо ответил Кирилл. — До фига мест и все — отвратительные.

— Блин, — ругнулся Артур. — Ладно, пошли, тут до лагеря часа четыре быстрого хода.

Они маршировали довольно ходко; двустволку Артур убирать не стал и держал наготове заряженной. Солнце поднялось высоко в небо; по горизонту в нескольких местах тянулись дымы, но местность была совершенно пустынной. Неожиданно Кирилл остановился и резким жестом откинул со лба волосы:

— Ты слышишь это?

— Что? — насторожился Артур.

— Ну… это, — Кирилл поднял палец. — Я слышу это уже пару минут. Какой-то шум… знаешь, похоже, как на стадионе.

Артур тоже прислушался. У него было великолепное зрение, на слух он тоже, в общем-то, не жаловался, но…

Хотя да. Шум. На самой грани восприятия, но у Кирилла, наверное, слух острее. Какой-то рёв, как будто и правда на стадионе беснуются тысяч шестьдесят фанатов.

И вдруг Артур обмер. Он понял, что это за шум.

— Кирка! — крикнул он вздрогнувшему младшему мальчишке. — Кирка, скорее! Это же — это битва!..