«Уходили мы из Крыма…» «Двадцатый год – прощай Россия!» - Владимир Васильевич Золотых

стерлингов предлагают свыше миллиона. Около пристани толпы народу, груды вещей. Грузится гражданское население, грузятся военные учреждения. Автомобили подъезжают и отъезжают, уступая место следующим. Толкотня, суета невообразимая»[305].

«Город был перегружен до последних пределов, – писал о Севастополе конца октября 1920 года известный журналист, военный корреспондент Добровольческой армии Г.Н. Раковский в своей книге «Конец белых». – Улицы переполнены фланирующей публикой. Преобладают спекулянты, аферисты и… военные, в особенности гвардейцы… На лицах – оживление. Все чего то ищут, о чем то спрашивают. С внешней стороны все, как будто, спокойны. Но, когда присмотришься к ним поближе, прислушаешься к разговорам, отдельным фразам и словам, – то сразу же обнаружишь полную неуверенность в успехе борьбы, неуверенность в завтрашнем дне. Каждый, казалось, думал, как бы поскорее удрать за границу, как бы достать заграничный паспорт, валюту. Это было лейтмотивом всех разговоров и бесед.

На улицах Севастополя можно было встретить много известных генералов, бывших вождей, героев прославленных, отмеченных. Они производили теперь впечатление самых заурядных обывателей. Как будто они и не были вождями и не вели за собой массы, народ. Теперь они точно вылиняли, превратились в средних граждан. И среди них, как и среди основной массы, все те же разговоры – о загранице, о валюте, о том, как бы заработать на том или другом выгодном деле. А между тем все это были испытанные вожди, которые водили за собой солдат и казаков, которые жертвовали собою, не щадили и в борьбе за идею своей жизни. Теперь они так же, как и рядовое офицерство, толкались по улицам, вели самые праздные, самые беспринципные с точки зрения великой идеи, – борьбы за освобождение России – разговоры»[306].

Примерно такая же картина наблюдалась в это время в Симферополе. Находившийся в этом губернском городе член 1-й Государственной Думы России, председатель земской управы Таврической губернии В.А. Оболенский писал: «Поздно вечером 30 октября мне дали знать, что началась эвакуация Симферополя и что Красная армия приближается к городу… В несколько часов Симферополь преобразился: по улицам громыхали обозы. Дома, в которых жили офицеры, были освещены. Из подъездов и ворот выносили всякую кладь и грузили на подводы. В движениях и голосах военных, распоряжавшихся около подвод, чувствовалась столь заразительная в таких случаях тревога»[307].

На фронте в это время продолжался отход врангелевских войск, по заранее для каждого корпуса определенным, направлениям. Причем отход проходил без непосредственного боевого соприкосновения с красными войсками.

В это время Реввоенсовет Южного фронта направил радиограмму на имя генерала Врангеля, в которой говорилось: «Ввиду явной бесполезности дальнейшего сопротивления ваших войск, грозящего лишь бесполезным пролитием новых потоков крови, предлагаю вам немедленно прекратить борьбу и положить оружие со всеми подчиненными вам войскам армии и флота. В случае принятия вами однозначного предложения РВС Южфронта на основании предоставленных ему Центральной советской властью полномочий гарантируем вам и всем кладущим оружие полное прощение по всем проступкам, связанным с гражданской борьбой. Всем, не желающим работать в Советской России, будет обеспечена возможность беспрепятственного выезда за границу при условии отказа под честным словом от всякого участия в дальнейшей борьбе против Советской России. Командующий Южным фронтом Михаил Фрунзе, член Реввоенсовета Иван Смилга, Мирон Владимиров, Бела Кун»[308].

Одновременно Реввоенсовет Южного фронта обнародовал обращение к военнослужащим Русской армии с обещанием амнистии в случае их капитуляции. В нем говорилось: «Офицерам, солдатам, казакам и матросам армий Врангеля. Командование красным Южным фронтом сегодня послало радио Врангелю, в котором предлагает ему сдаться советским войскам в 24-часовой срок. При добросовестном исполнении этого всем бойцам Крымской армии гарантируется жизнь и желающим свободный выезд за границу. Офицеры, солдаты, казаки и матросы белой армии! Борьба на юге заканчивается полной победой советского оружия. Пали Краснов и Деникин, завтра падет Врангель. Все попытки восстановить в России капиталистический строй с помощью иностранных империалистов кончились позорно. Великая революция победила, великая страна отстояла свою целостность.

Белые офицеры, наше предложение возлагает на Вас колоссальную ответственность. Если оно будет отвергнуто, и борьба будет продолжаться, то вся вина за бессмысленно пролитую русскую кровь ляжет на Вас. Красная Армия в потоках Вашей крови утопит остатки крымской контрреволюции. Но мы не стремимся к мести. Всякому, кто положит оружие, будет дана возможность искупить вину перед народом честным трудом. Если Врангель отвергнет наше предложение, Вы обязаны положить оружие против его воли. Создавайте революционные комитеты и сдавайтесь. Не забывайте, что дело идет о жизни десятков тысяч вовлеченных Вами в борьбу против Советской России людей.

Одновременно с этим издается приказ по советским войскам о рыцарском отношении к сдающемуся противнику и о беспощадном истреблении всех тех, кто поднимает оружие против Красной Армии. Откажитесь от позорной роли лакеев иностранных империалистов. В настоящий грозный час будьте с Россией и ее народом. Реввоенсовет Южного фронта»[309].

Характерно, что большевистский лидер В.И. Ленин в принципе был не против какой-то урезанной амнистии для сдавшихся офицеров армии Врангеля. Но, узнав о предложении Реввоенсовета Южного фронта, приказал применить более жесткие условия. Он писал: «Шифром. По прямому проводу РВС Южфронта. Копия Троцкому. Только что узнал о Вашем предложении Врангелю сдаться. Крайне удивлен непомерной уступчивостью условий. Если противник примет их, то надо реально обеспечить взятие флота и невыпуск ни одного судна; если же противник не примет этих условий, то, по-моему, нельзя больше повторять их и нужно расправиться беспощадно»[310]. Фрунзе успокоил вождя следующей телеграммой: «Задачей войскам поставил молниеносными ударами довершить разгром и ни в коем случае не допустить его посадки на суда. Надеюсь, что в семидневный срок, считая с 13 ноября, мы будем в Севастополе. Для помехи эвакуации морем отдал приказ выйти к Севастополю нашей единственной подводной лодке».

Захватив станцию Джанкой, Фрунзе отдал дополнительный приказ начальнику воздушного флота Южного фронта «срочно образовать в районе последней передовую авиабазу, откуда организовать ежедневные налеты на порты Евпатория, Севастополь, Ялта, Феодосия и другие с задачей бомбометания, не давая противнику производить планомерную эвакуацию»[311]. Из-за военной неразберихи это не удалось…

Радиограмму Реввоенсовета Южного фронта приняла мощная радиостанция командующего флотом, и ее передал барону Врангелю начальник штаба флота капитан 1 ранга Машуков. Главнокомандующий в ответ на это предложение красных «приказал закрыть все радиостанции за исключением одной, обслуживаемой офицерами».

Главнокомандующий, находившийся в Большом дворце, продолжал почти круглосуточную работу по организации эвакуации и порядка в оставляемом Севастополе. Вечером 30 октября (12 ноября) он принял делегацию городского самоуправления Севастополя, члены которого просили барона заблаговременно принять меры по охране города, портового