Корабли-призраки. Подвиг и трагедия арктических конвоев Второй мировой - Уильям Жеру

готовились выйти на 650-километровый маршрут до Архангельска.

«Мне не хочется никуда идти… и шансы наши кажутся мне ничтожными, – писал Каррауэй в своем дневнике. – Пусть Бог или Аллах пошлет нам туман или снежную бурю, чтобы было где спрятаться, и поможет избежать всех мин. ‹…› Если нам удастся пройти, это станет огромной удачей. Но я готов попытаться, я готов попробовать что угодно, лишь бы добраться туда. Русским нужны эти грузы, а сам я чертовски устал быть "в пути"».

Немцы заметили суда в Маточкином Шаре в тот же день. Незадолго до 18 часов бомбардировщик «Юнкерс-88» пролетел над проливом на большой высоте. «Трубадур» и одно из советских судов открыли по нему огонь. Не обращая на стрельбу внимания, немецкий летчик сделал круг над проливом, словно говоря: «Я вас вижу». Затем «юнкерс» улетел на юг. Это сильно на всех подействовало. Пошли разговоры, что налет неизбежен. Нервы были на пределе, вспыхивали драки. Каррауэй отметил, что «в открытом море не может быть ничего страшнее подобного бездействия». Прошел еще день, а помощи все не было. Не пришла она и назавтра.

Наконец утром 20 июля коммодор Даудинг прибыл ко входу в пролив с небольшим эскортом из корветов «Лотус», «Ла Малуин» и «Поппи». На «Айронклэде» Картер восхищался тем, что Даудинг вновь готов рисковать жизнью, чтобы собрать свою несчастную стаю: «Какой невероятно отважный и находчивый человек и морской офицер!» По сигналу Даудинга торговые суда покинули пролив и пошли на юг вдоль побережья Новой Земли. Корветы прощупывали глубину гидролокаторами. Садился легкий туман.

В небе моряки увидели маленький советский самолет, пролетевший на север вдоль побережья. За штурвалом сидел еще один прославленный советский полярник, Иван Дмитриевич Папанин, который в звании контр-адмирала[32] выполнял задачу держать открытыми порты Русского Севера. Тесное пассажирское кресло рядом с Папаниным занимал коммандер Сэмюэл Френкель, помощник военно-морского атташе по авиации в Мурманске и Архангельске. Они летели, чтобы попытаться вызволить американский транспорт «Уинстон-Сейлем», команда которого намеренно посадила судно на мель у полуострова Гусиная Земля. Френкель был решительно настроен спасти «Уинстон-Сейлем». Это был один из немногих кораблей конвоя PQ-17, которому еще можно было помочь. Остальные вошли в состав нового конвоя Даудинга.

Даудинг отдавал приказы с капитанского мостика корвета «Поппи». Коммодор много лет знал семью Гредуэлла и пригласил лейтенанта подняться на борт и пропустить стаканчик. Гредуэлл испытал огромное облегчение, когда Даудинг взял на себя ответственность за «Трубадур», «Айронклэд», «Сильвер Сворд», «Бенджамин Харрисон» и «Азербайджан». В то же время, как вспоминал Гредуэлл, «это был худший отрезок плавания. Я довел свои суда до этой точки, и было бы ужасно обидно потерять их на последнем участке пути». А до Архангельска было еще далеко.

Верный себе «Трубадур» неизменно отставал и от нового конвоя. Когда он сел на мель, его циркуляционные помпы забились илом. Но тут пришли еще несколько военных кораблей, и три из них присоединились к «Трубадуру». Каррауэй пошутил, что «Трубадур» внезапно стал «самым охраняемым судном в истории конвоев». В состав новой группы сопровождения вошел корабль ПВО «Позарика», который по прибытии в Архангельск получил задание охранять суда на подступах к Белому морю. Командир «Позарики» передал поздравления капитану «Азербайджана», который провел поврежденный советский танкер сквозь огонь и лед. Изотов ответил: «Большое спасибо за поздравления. Мы выполняем свой долг, служа своей стране и своему главнокомандующему, чтобы вместе с вами разбить нацистов». Британский военный корреспондент Годфри Уинн, который был на борту «Позарики», написал, что «Азербайджан» «стал олицетворением… боевого духа русского народа».

Приблизительно в 50 км к югу от Маточкина Шара конвой остановился в заливе Моллера, чтобы забрать британский пароход «Эмпайр Тайд» и больше двух сотен выживших с других судов. 66 моряков, спасшихся с затонувших американских транспортов «Алькоа Рейнджер», «Вашингтон» и «Олопана», на шлюпках пристали к берегу неподалеку от судна, разбили лагерь на каменистом побережье и питались супом, который варили из уток. Девять человек с сильным обморожением переправил на своем самолете в архангельский госпиталь советский летчик Мазурук, тот самый, с которым Гредуэлл разговаривал в Маточкином Шаре. Вскоре после того, как «Эмпайр Тайд» присоединился к конвою, суда окутал такой густой туман, что Сальвесен не переставал включать ревун «Трубадура», чтобы корабли держали дистанцию. Каррауэй всякий раз вздрагивал при звуке ревуна. Он был на взводе, ожидая атаки немцев.

К его огромному удивлению, ее не последовало.

Вскоре моряки заметили невысокие заснеженные утесы по обе стороны от конвоя. Суда вошли в Горло, узкий пролив, соединяющий Баренцево море с Белым. Это была финишная прямая их плавания в Советский Союз. На берегах Горла тут и там располагались советские огневые точки. В небе ревели русские истребители, узнаваемые по красным звездам. Навстречу конвою вышли советские эсминцы, которые были меньше американских и британских, но тоже щетинились орудиями. Ни воздушных налетов, ни подводных атак… Единственной неожиданностью стал грандиозный арктический мираж, самый причудливый из виденных ранее. «У нас на глазах другие суда принимали фантастические формы», – написал Бейкер. Надпалубные сооружения исчезали, оставляя мачты одиноко парить в воздухе. Бейкер «наблюдал, очарованный, за фокусами, которые показывала [ему] природа – или атмосфера».

Пролив привел конвой в Белое море, которое, как отметили моряки, было вовсе не белым, а мутно-коричневым. Суда проследовали по проливу в юго-восточную часть огромного внутреннего моря, где в широкой дельте Северной Двины стояли Архангельск и его вспомогательные порты.

Моряки обрадовались возвращению темноты, которая каждый день на несколько часов опускалась на Архангельск, расположенный ниже границы Северного полярного круга. «Я впервые за 27 дней увидел темноту», – написал Фрэнсис Бруммер с «Айронклэда». На рассвете 25 июля 1942 года перед конвоем предстал плоский болотистый берег, покрытый зеленью, которой моряки тоже не видели уже несколько недель. Люди выходили из деревянных домов у реки и махали морякам. «Мы снова могли расслабиться и улыбнуться, – вспоминал Бейкер. – Мы радостно махали в ответ русским, которые стояли на берегу. Все вокруг сияло в свете солнца. ‹…› Через четыре недели после выхода из Исландии с Божьей помощью и защитой мы добрались до Архангельска». Представители американской военно-морской миссии в Архангельске сообщили о прибытии судов более прозаически:

Следующие [суда] прибыли в район Архангельска 25 [июля]: «Айрон Клэд» [sic], «Сильвер Сворд», «Бенджамин Харрисон» и «Трубадур» – американские, «Эмпайр Тайд» – британское, «Азербайджан» – советское. Общая численность личного состава – 1200 человек, 500 из них американцы.

Все взгляды в бухте устремились на «Трубадур», «Айронклэд» и «Сильвер Сворд». Их считали погибшими, но они восстали из мертвых, все в белом. «Мы – трое призраков», – написал Каррауэй в своем дневнике. Разумеется, в Архангельске их прозвали кораблями-призраками. Пол Лунд и Гарри Ладлэм вспоминали: «Зрелище было абсурдным: „Айршир“ вел за собой три торговых судна, выкрашенных в ослепительно-белый цвет». Белый «Бенджамин Харрисон» тоже мог претендовать на звание почетного корабля-призрака. Именоваться так могли и «Айршир» с «Азербайджаном», хоть они и не сияли свежей белизной[33].

Суда шли между цветущими картофельными полями. Поднявшись на несколько километров по реке, они вошли в район лесозаготовок. По берегам стояли ветхие лесопилки, куда лес доставляли на санях, запряженных лошадьми. Холмы над городом густо поросли елями, соснами и пихтами. Плоты из свежесрубленных бревен плыли вниз по течению вслед за отливом. Было холодно. В воздухе стоял терпкий запах болот и хвои. Сальвесен объявил, что «Трубадуру» приказано пришвартоваться не в Архангельске, а в расположенном дальше Молотовске[34]. Каррауэй был рад любому порту. Он велел артиллеристам подготовить танки и почистить их пушки перед передачей новым советским владельцам. Правда, с белой краской, покрывавшей танки, ничего нельзя было сделать.

Советский лоцман поднялся на борт «Трубадура» и помог провести судно дальше, вверх по реке, к деревянной пристани, которую, казалось, буквально только что сколотили. Там корабль поджидали четыре вооруженных солдата. Лоцман ошибся в расчетах, подходя к пристани, и «Трубадур» врезался в нее. «Доски затрещали и разлетелись, как спички, – вспоминал Джим Норт. – Солдаты бросились наутек». Когда со второй попытки лоцман сумел пришвартовать «Трубадур», солдаты осторожно вернулись и встали в караул у сходней. Стоявшее неподалеку другое судно ремонтировала толпа рабочих, одежда которых напоминала тюремные робы. От пристани тянулась узкая дорога, выложенная бревнами, брошенными в грязь. Она вела по крутому