Колокола весны - Анатолий Никифорович Санжаровский

строить! — ухнул я наобум.

Сяглов смотрит на меня как на приплюснутого.

Ёшкин кот! Ну и на здоровье, раз не в курсе народного юмора.

Не перепевать же ему эту историйку.

Разбило корабль и мужчин выбросило на остров. Туманишко рассеялся. Они увидели вдали такой же остров, полный амазонок. Тридцатилетики сразу кинулись вплавь. Сорокалетики стали строить плоты. Осторожничают уже мои ровеснички. Пятидесятилетики говорят: а зачем плыть, все равно они к нам потом сами прискачут. А семидесятилетние: их и отсюда хорошо видно.

— Всю жизнь — крюками! — пламенно нудит Сяглов. — Бить надо в свою точку. В одну! А ты её обегаешь! Докуда ты будешь бегать от Его Величества Жизни? После института молодые рвутся куда покруче! А ты, добыв диплом, помнишь, чего запросил у нас? Дайте в райцентре, в сельском управлении, должностёнку всего-то на пятисотую дольку гагаринской космички[149] — мне много не надо! — только чтоб ни за что не отвечать. Сознаюсь, мы ещё такого не слыхивали ни от одного молодого специалиста… Чего агроному лезть в столоначальники? Кабинет не поле. В кабинете кроме пыли ничего не растёт. В отрочестве, в юности ты сам себя спас от верной смерти. Сам себя выдернул из могилы! Да почему же в зрелые годы тебя не хватает на то, чтобы заставить себя не бояться ответственности?

— А как не бояться?

— Ах, если бы я сам знал… Не тот герой, кто, отправляясь в бой, ничего не боится. А тот герой, кто боится, но идёт в бой! Истина истёртая. Про запас у меня нет ничего новей, убедительней. Нравится мне мудрость пословицы "Хорошо медведя в окно дразнить". Но каким боком повернёшь её к тебе? Ты даже не дразнишь. Ты только зябко подсматриваешь в щёлку меж занавесками за жизнью… Как тебя выкинуло на обочину жизни? Докуда ты будешь жаться на той обочине? Медведь — это сама наша жизнь. Когда ж ты наконец смело, по-мужски шагнёшь в эту самую жизнь? Когда вылезешь из-за занавесок? Что ты у жизни всё с краю, с краю? Как слепой по пряслу бродишь. А ты в центр ворвись! Подумай. Поломай мозги. Какой ты Отечеству нужней? Токарьком? Агрономом? Почему не работаешь по специальности? По институтской! И уважения прибавилось бы. И в кармане потолще б зазвенело… Кругом одни плюсищи!

— Не скажите. Ленин вон тоже работал не по специальности. Что бы мы имели, будь он всю жизнь помощником самарского присяжного поверенного?

— Эка куда сиганул! Да работай Ленин юристом, не было бы ни Октября, ни нашего Союза. Ты это хочешь сказать?

«Я хочу сказать, если б Ленин работал по специальности, у нас бы почти пол-России не было б уничтожено», — подумал я, а Сяглову сказал:

— Пока говорите вы. Я лишь внимательно слушаю.

— Слушай. Да только кончай этот чёрный пропагандон! И Ленина не трожь!

— Ладно. Я и не трогаю. Я только хочу сказать, что я, как и Ленин, всего-то лишь работал не по специальности. И что каждый из нас наработал, прекрасно видите…

— Цыц! Ещё одно слово про Ленина — я сдам тебя весёлым органам. Там и допоёшь свою гнусную песенку.

— Да не пою я… — огрызнулся я и подумал:

«Мда. «Партия всё сделает для блага человека! И вы знаете этого человека…» А я просто хочу сказать, что у нас можно одному, то нельзя другому… — И уже на холостых оборотах сами собой слились остатки мыслей: — Ему можно не по специальности… мне нельзя… Ему можно с семьёй семнадцать лет в роскоши тонуть по заграницам и нигде вообще не работать. Спрашивает товарищ трудовой народ, на какие хуани королевствовал господин вождь?.. А я и минуты не смей прогулять…»

Сяглов будто услышал мои мысли. Рявкнул:

— Вот, тараканий янычар, когда будешь вторым Ильичом, тогда и тебе будет дозволено всё! А пока, — Сяглов мстительно погрозил мне пальцем, — цыц!

Ленин с портрета за спиной над Сягловым довольно усмехнулся. И даже ручкой помотал, как на известном снимке. Только я не понял, кому он махал. Мне или Сяглову?

— Цыц так цыц…Я и вашему цыцу кланяюсь в ножки… Сбежим ступенькой ниже. «Отцу народов» вон тоже круто не повезло. Не по специальности тоже вон пришлось арбайтен унд копайтен. И попик-недоучка вынужден был, как баранье стадо, аж тридцать лет смертной нагайкой гнать бедный народушко на шестой части суши к коммунизму.

— Но-но! Ты чего мелешь?

— Что намолола Правда! Сталин же был исключён из духовной семинарии «за неявку на экзамен по неизвестной причине». Как ни крути, всёжки не на своём месте товарисч гегемонил…

— Ну ты чего, вундик, буровишь?

— Вы это у Мао спросите… Это он сказал, что Сталин был ненастоящий коммунист. А раз ненастоящий коммунист, то как он мог быть генсеком целой партии?

— Настрой тишину! Смолкни! Захлопни свой супохлёб! Ты чего забрёл сюда? Обсуждать со мной Ленина и Сталина?

— Ленина мы уже проехали… А со Сталиным… Опять же вопросы к Мао. Мао себя считал настоящим коммунистом. Потому что целую красную жгучую перчину мог за раз проглотить. А Сталин не мог. И потому, по мысли Мао, ненастоящий коми Сталин. А раз ненастоящий ты коммунист, то какой из тебя генсек?

— Да закрой же ты гнилое хлебало! Цыц мне!!!

— Ладно, пока кругом прохладно. Тогда сбежим на десяток ступенек ниже. По образованию вы зоотехник, скотий генерал. Генерал над коровами, овцами, свиньями. А генералите над людьми целого района! О! Выходит, и вы сидите тут не по специальности?!

— Слушай, мозгач! Пыли отсюда сам! И вбыструю! Срыгни в туман! Не то я нажму на кнопоньку и тебя живенько-три выведут под белы рученьки! Доехало?

— Я неправду сказал?

— Да кому нужна т в о я правда? Т в о я правда доведёт тебя до Колымы! Ты там ещё не был?

— Да Бог миловал…

— И я помилую.

— Спасибо… Я за старое…Вы по образованию, как и мой отец, зоотехник. Вы себя не ругаете, что работаете не по специальности?

— А чего мне себя ругать? Меня сюда, — Сяглов мелко попрыгал в красном мягком кресле, — партия посадила! Прикажет партия — ссяду снова в зоотехники.

— Оно-то так… Партия прикажет: «Есть контакт!» и все кинутся есть контакт… Только… Место сидения определяет направление мыслей. Так вы и побежите к вонючим к хвостам? Что зоотехник?.. А так вы — господин товарисч первый секретарь! Всему району даёте ума!

— Мели, мели, — уступчиво, вождисто помахав коротко ручкой, усмехнулся Сяглов. — Тебе всё прощается. Ты у нас на особом положении.

— На каком именно? Дебилик?

— Тебе лучше себя