Был у меня друг - Валерий Шкода

– У меня нет сил радоваться, не обижайся. – Егор безвольно лежал на земле, единственным уцелевшим глазом глядя в безоблачное, ясное небо. – За последние сутки я уже несколько раз умирал и не умер, только не знаю, почему. Когда меня подвесили над ямой с этими тварями, все было понятно: жизнь сделана, все задачи выполнены, оставалось только напоследок не струхнуть перед уходом.… С этим тоже справился, и тут ты.… Не обижайся, но легче мне не стало. Я изуродован и опустошен; зачем я еще тут нужен, непонятно.

– Да-а. Похоже, крыша у тебя точно съехала. Ему жизнь спасли, а он даже и не рад.

– Извини, я не могу тебе всего объяснить, но мне очень плохо.… Во всех отношениях плохо, так худо, что я еле сдерживаюсь, чтобы не попросить тебя застрелить меня.

– Чокнутый!

– Я всегда был таким. Дома меня тоже все так называли, кроме отца и еще одного человека. Казаться «нормальным» всегда стоило мне больших усилий, которых больше нет.

– Ну, и что мне с тобой делать?

– Знаешь, на самом деле все просто. Уходи, побыстрей уходи, а меня оставь. Искать вряд ли будут, потому что никто из них не видел тебя; оставляй мне пистолет и уходи. А я их здесь встречу, все равно я одной ногой уже там…. Умереть в бою – это, пожалуй, единственное, что я еще могу сделать стоящего… – Егор сделал паузу, на мгновение задумавшись. – Да это, видимо, и есть последнее испытание, все остальное пройдено. Не медли, у тебя не так много времени….

– Уходи, уходи…. Вот заладил. Зачем, скажи мне, я тогда рисковал? Отсиделся бы, да и все.… Признаюсь, была такая мысль. Но потом оказалось, что отсидеться я не могу, не имею права. Вся жизнь последующая окажется тогда полной бессмыслицей.

Долго я вон за той скалой прятался и слушал, как ты с этим очкариком душманским разговариваешь. Весь день прошедший в голове пролетел, как кино. Я ведь тоже хлебнул давеча. И умирал, и чудом выживал…. Просто непонятно, каким чудом. – Совершенно седой, изрезанный свежими морщинами Максим сидел рядом с Егором и смотрел на его изуродованное лицо. – А когда тебя увидел, то понял, что все мои страдания по сравнению с твоими – заноза в пальце. И вот какая штука: ведь похожие мысли у меня в голове крутились – насчет задачи, которую выполнять надо. И пока ты с «духами» на этой поляне не появился, я ведь и не понимал, о чем это мне сигналят. И тут как озарение. Вот тебе, браток, задача твоя на блюдечке, давай, мол, разбирайся с ней.

Умирать еще раз, честно тебе скажу, не хотелось нисколько. Но и отсидеться не мог. Дорого мне эти минуты дались, ой как дорого! Ведь без оружия, с одним штыком, сам понимаешь, никаких шансов. И так, и эдак прикидывал: думаю, налечу сзади, кого смогу, в яму эту гадкую с ходу столкну, ну а там как бог даст. А оно смотри как обернулось! Ты как стал на этого очкарика орать, ну, думаю, сейчас тебя пристрелят, а этот, – Максим махнул головой в сторону лежащего невдалеке с пробитой головой «учителя», – возьми да и отправь тех двоих себе на погибель. Ты знаешь, в этот момент я второй раз в жизни перекрестился – правда, не знаю, правильно ли. Ну, а остальное для десантника – дело техники. Сам видел.

Произнося свою короткую исповедь, Максим не отрывал глаз от искаженного болью лица Егора. «Как он терпит? Другой на его месте выл бы не переставая, а этот еще и рассуждает о жизни и смерти.… Вот чудак, точно рехнулся. Хотя……»

Когда Максим закончил, Егору как будто стало легче, он даже немного улыбнулся.

– Знаешь, Макс, твои слова очень многое поставили на свои места в моей голове, я как будто что-то невидимое узрел. Мы должны были встретиться, просто обязаны. И вот мы встретились. Это выше нашей воли, мы здесь пешки, если хочешь, и выбора у нас нет. Весь наш выбор – это идти по правую сторону коридора или по левую. В этом пространстве мы даже думали одинаково, вот сила небесная! – восхитился Егор, и лицо его стало еще светлее.

– И теперь у нас одна задача на двоих?

– Нет, это исключено. Мы просто пересеклись в одной точке, а теперь нам надо расходиться, одного урока на двоих не бывает. Понял?

– Понял, понял, – сказал Максим, взваливая безвольное тело Егора на плечо. Тот, не в силах сопротивляться, слабо запротестовал:

– Не делай этого, Максим. Вдвоем нам не уйти, это будет ошибкой.

– Ага, оставлю я тебя здесь. И не мечтай. До наших отсюда два часа ходу налегке, с тобой на плечах – ну, четыре от силы, так что к вечеру будем у Макавы. Не дрейфь, братишка, прорвемся, – бодро сказал Максим, но встал он с большим трудом, все-таки перипетии прошедших суток выжали и его. «Нет, не прорвемся», – одними губами прошептал Егор.

После тысячи шагов (Веденеев отупело считал их, упорно глядя на сбитые носки своих солдатских ботинок) в глазах у него стало темнеть от недостатка сил; изможденный до предела, он уже несколько раз спотыкался о камни, едва не падая наземь. Все, что происходило с этими парнями, давно уже вышло за пределы обычных человеческих возможностей, и то, что их тела еще каким-то образом шевелились, было заслугой совсем не их, а того не познанного людьми Бытия, которое и задумало всю эту историю.

Вскоре стало ясно, что с Егором на плечах до своих Максиму не дойти, а передвигаться самостоятельно тот уже просто не мог. Периодически Егор выскакивал из сознания и что-то невнятно лопотал, безвольно болтаясь в такт движению у друга за спиной. Максим каким-то непонятным чувством ощущал, как из Егора по капле уходит жизнь, как тот словно становился легче.

«Неужели не донесу? А я был так уверен, что справлюсь, – обливаясь соленым потом, думал Макс. – Зачем тогда все это? Столько отдано сил для того, чтобы нам выжить, – и вот теперь, когда осталось совсем чуть-чуть, я ясно понимаю, что дойти до наших вдвоем мы уже не сможем.… Да, вдвоем не получится».

Максим, тяжело дыша, остановился, осторожно встал на одно колено и бережно, не торопясь, положил безвольное тело друга на землю. Опустив второе колено, он поднял руки к небу, немного постоял в таком положении и обессиленно рухнул, моментально забывшись, рядом с лежащим на земле Егором, который в этот момент пришел в себя.

Перевернувшись на живот, Егор с большим трудом встал на колени и, весь дрожа от прохладного ветра, огляделся. Находились они в небольшой ложбине, на самом гребне огромной, вытянутой в длину сопки. Егор узнал эту гору, между собой солдаты называли ее «Хвост Дракона». «Надо же! – искренне удивился он, – до Макавы ведь совсем рядом.… Неужели?! Неужели я все-таки остаюсь? Неужели дедушка ошибся?»

Эта совершенно неожиданная мысль, оседлавшая приятную и очень мощную волну свежей жизненной энергии, приятно прокатилась по израненному и непонятно за счет чего живущему телу. Ощущение было настолько сильным, что Егор даже улыбнулся. Неожиданно он вспомнил своего отца, он прямо-таки увидел его! Перед его глазами уходил в море старый ржавый причал, по которому ему навстречу, широко, по-матросски переставляя ноги, шел его батя в промасленных брезентовых штанах и старой, в нескольких местах заштопанной тельняшке. Он тоже улыбался, да-да! Егор не поверил своим глазам – его отец у-лы-бал-ся! Этого не случалось ни разу после того, как похоронили маму.

А в окружающем мире тем временем происходило что-то странное: неожиданно громко и по-весеннему (это в октябре-то!) запели птицы, их не было видно, но веселый птичий гомон воодушевлял безмерно! И без того яркое, но не жаркое в это время года солнце вдруг стало светить намного мощней, словно чувствуя, что Егору необходимо его тепло. Радуясь возвращению к жизни, Егор в то же время остро ощутил, как его истерзанное сердце наполнилось бесконечным состраданием к отцу. Раньше он его просто любил, а теперь понял, каждой клеткой своего истерзанного тела прочувствовал всю боль и безысходность немудреной отцовой жизни. Отец! Он ждал его! Он нуждался в единственном сыне, он жил Егором!

«О Боже! Я раньше и не подозревал, что папа ко мне так привязан, – удивился своему открытию Егор, и это осознание своей необходимости близкому человеку проложило еще одну тропинку в сторону Жизни. – Совсем недавно я был совершенно готов уйти из этого мира, а сейчас вижу в нем огромную необходимость, смысл и мотив. Я нужен другому человеку, во мне очень нуждаются, именно во мне, в этой личности под наименованием Егор Чайка, и никто меня не сможет заменить».

Слушая птиц, Егор все больше и больше поражался непознаваемости этого мира, его бесконечной интриге и ограниченности человека. «Мы все здесь как слепые котята, никто не знает, что принесет тебе твой следующий шаг и нужен ли он тебе. Еще совсем недавно я не видел совершенно никакого смысла жить здесь, а сейчас я просто обязан вернуться домой и не ради себя. Наверное, это и есть та самая, так мучительно искомая всеми человеческая задача – жить не собой, а близкими тебе людьми.… Хотя бы только близкими. Пропускать через себя всю их боль и не давать им ни на минуту почувствовать себя одинокими и ненужными. Постоянно окружать их такой человеческой заботой, которая не оставит ни малейшего сомнения в справедливости этого мира и принесет им наконец покой и радость!»