Лицо и Гений. Зарубежная Россия и Грибоедов - Петр Мосеевич Пильский

ума. Как личность, как натура, Грибоедов был гениален: «Наполеон, Декарт» — вот имена, которые называет Пушкин, подыскивая «калибр», близкий к грибоедовскому. «Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок!» Именно по поводу отсутствия достойной биографии Грибоедова (даже год рождения его точно не установлен!) у Пушкина сорвались полные горечи знаменитые слова: «Мы ленивы и нелюбопытны». Этот грех следует искупить. Жизнь Грибоедова замечательна.

Готовиться к ученой степени, пройти три факультета, — и все бросить, пойти ополченцем против Наполеона. В двадцать два года начать «Горе от ума», то есть начать взрослую русскую литературу. В тридцать два оказать родине большие дипломатические услуги в делах с Персией, отправиться затем в ту же Персию почти на верную гибель во имя долга и пасть в Тегеране убитым 36 лет от роду, в звании русского посланника, с саблей в руках... А перед гибелью успеть завязать и пережить один из самых красивых романов, какие только знает земля. Не биография, а «Поэма Огня»...

Грибоедов принадлежал к русской знати. Он был в родстве с Одоевским, Паскевичем, Нарышкиными, Разумовским; в жилах его текла, кроме русской, далекая струя польской крови, может быть, оттуда шла стремительная горячность, роднящая Грибоедова с его Чацким (чуть польское имя).

Но Россия преобладала не только в крови, она заполнила Душу Грибоедова своей могучей стихией.

Европеец по образованию, он всю жизнь стремился

словом и примером

Нас удержать, как крепкою вожжой,

От жалкой тошноты по стороне чужой.

«Как с детских лет привыкли верить мы, что нам без немцев спасенья». А немцы тупо-прямолинейны... («Как будто есть у немца две дороги!» — иронически восклицает Чацкий в одной из ранних редакций «Горе от ума».) «Французики из Бордо» не лучше: еще несноснее, еще самовлюбленнее!

Грибоедов оставил сатиру на московское общество, но эта сатира — «Горе от ума» — звучит, как восторженный гимн народу, «умному, доброму народу»! «Дым отечества» для Грибоедова дороже чужеземных огней. «Поврежденный класс полуевропейцев» не заслонял от него русской исторической сути.

Но этот почвенник дорожил и свежим ветром свободы; был проникнут чувством независимости, гордого человеческого достоинства. Слишком мало этого достоинства видел кругом и знал, что его мало было в русском прошлом, но радовался, что раболепство идет на убыль.

По духу времени — и вкусу —

Я ненавижу слово раб.

В ранних грибоедовских набросках драмы «Двенадцатый год» герой-ополченец (из крепостных) должен после войны, после подвигов личной храбрости, вернуться «под палку господина» — и выслушивает от военного начальства отеческие наставления к покорности. «Отчаяние, самоубийство».

Юношей вступил Грибоедов в масонство; в списках ложи «Соединенных Друзей» его имя рядом с Чаадаевым. В Чацком видели портрет Чаадаева; Пушкин спрашивал Вяземского в письме: верно ли, что Грибоедов «написал комедию на Чаадаева?». Но Чаадаев в дальнейшем пришел к отрицанию России, у которой не видел ни устойчивости, ни традиций; Грибоедов верен родине до конца. А в болтовне Репетилова («Пожалуйста, молчи, — я слово дал молчать») оставлена злая карикатура на масонские ложи. «Фу, братец, сколько там ума».

Отличительной чертой Грибоедова с детства было его упорство, стремление во всем доходить до конца. А между тем есть русские историки литературы, изображающие его для иностранцев «светским бездельником» (dandy nonchalant). Не удивительно, что «Горе от ума» там же объявляют «необъяснимой загадкой». Разгадка в том, что Грибоедов был гениальным тружеником.

Рано стал он выдающимся пианистом и изучил теорию музыки. Позднее бросал дипломатическое безделие для участия в военных делах против чеченцев. Но когда нужна была дипломатическая работа, Грибоедов параграф за параграфом обдумывал и составлял трактаты и вел дипломатический упорный торг с опытными противниками.

Таким же страстно-настойчивым был Грибоедов в своих увлечениях; гусарская военная среда? — значит кутежи, значит ухаживание за актрисами, дуэли, высылка, но и ряд статей по военному делу. Попал за кулисы? — увлекся театром, стал писать для театра сам и в сотрудничестве с другими театралами. В одной из его ранних пьес «Своя семья» есть уже бойкие стихи, живые сцены. Комедия в прозе «Студент» осмеивает тогдашних сентиментальных романтиков. Но скоро Грибоедов перестает размениваться на мелочи; начинает писать обессмертившую его комедию. Сюда ложатся все его разнообразные жизненные впечатления, все, чему его учит хлопотливая пестрая московская суета. В этой пьесе он чеканит каждую мысль, каждую строчку. «Горе от ума» неизмеримо выше всего остального, написанного Грибоедовым. «Комедия, какая едва ли сыщется в других литературах!» — писал не склонный к восторженности Гончаров. Впоследствии Грибоедов начал еще трагедию «Грузинская ночь», но трагическое ему не давалось. А главное — жизнь слишком тесно впрягла его в дипломатическую работу, он не мог больше отдаваться весь литературному творчеству. А иначе работать — и жить — он не умел.

О его пьесе современный литературный педант Катенин отозвался так: «В "Горе от ума" дарования больше, нежели искусства». Грибоедов немедленно подхватил этот отзыв: «Дарования больше, нежели искусства? Самая лестная похвала, которую ты мог мне сказать: не знаю, стою ли я ее. Угождать теоретикам, т. е. делать глупости... удовлетворять школьным требованиям, условиям, привычкам, бабушкиным преданиям... Знаю, что всякое искусство имеет свои хитрости, но чем их менее, тем скорее дело, — и не лучше ли вовсе без хитростей? Я как живу, так и пишу: свободно».

Именно потому, что Грибоедов вовсе не подумал о школьных требованиях, он и положил в России первый, до Пушкина и Гоголя, краеугольный камень величайшей русской литературной школы художественного реализма.

В «Горе от ума» хотели видеть сколок с мольеровского «Мизантропа», а в Чацком — мольеровского Альцеста. Грибоедов знал комедии Мольера наизусть; мальчиком в любительском детском спектакле играл Альцеста и любил эту роль. Но Чацкий не мизантроп. «Это будущий декабрист», — сказал Герцен; «Чацкий — единственное героическое лицо в русской литературе», — скажет потом Аполлон Григорьев. И все «Горе от ума» — прямая живая картина московского общества, а нисколько не перевод с французского.

Основной чертой Грибоедова — и деятеля, и писателя, — было искание живой близкой и неразрывной связи с действительностью.

Приехав юным «секретарем» в Персию, Грибоедов немедленно принялся изучать персидский язык; добился того, что мог вести сам сложные переговоры (и даже писать стихи) по-персидски. Но этого ему было мало; он примется изучать, раз служба его на Востоке, еще и турецкий язык, и арабский. (Все новые языки он знал в совершенстве, а как-то, по пути, изучил