Совок 10 - Вадим Агарев

на него наезжают, выкручивают яйца и стращают всем, что только приходит в их изощрённые умы. Но часа через два или три, они более или менее, но разберутся. В том, что городской прокурор, пусть и мерзавец, замазанный в афёрах на «ликёрке», но к интригам малолетнего и неискреннего подонка Серёжи Корнеева он касательства не имеет.

А поняв эту непреложную истину, проводящие неформальное дознание товарищи резко озлобятся. И уже не на Красавини, и не на кого-то виртуально-безотносительного персонажа, а конкретно на меня горемычного. И гневу их не будет ни предела, ни края. Потому что в условиях цейтнота и на целые сутки я пустил их по ложному следу за механическим зайцем. Как самых распоследних лохов.

Еще стоит учесть, что засадившие меня в эту тюряжку товарищи, облажались не где-то за кулисами, а будучи под пристальным контролем обкома. А это означает, что анус им будут рвать на очень мелкие лоскуты. И, скорее всего, без наркоза. Вроде бы и греет душу это обстоятельство, но на душе от этой сомнительной радости тревожно. Поскольку имеет место понимание того, что моё пребывание в ИВС вскорости может стать максимально для меня некомфортным. И да, что-то запаздывает Эльвира Юрьевна! Или же дело в том, что Василий Петрович Дергачев решил, что с него хватит? И выбросил мою записку в ближайшую от УВД урну?

Но с другой стороны, что ни говори, а почти сутки я у системы выиграл. И совсем не факт, что, если бы не моя авантюра, то судьба обошлась бы со мной так же милостиво, как вчера и сегодня. Впрочем, сегодня еще прожить нужно.

Из камеры меня выдернули перед самым обедом. Это означало, что у тех, кто взял меня в плен, терпелка совсем закончилась. Оно, конечно, ничего хорошего в этом нет, но зато и разговор с той стороны может получиться более содержательным, и откровенным.

В камеру для допросов меня не повели. Либо она была занята, либо меня признали в этих стенах эксклюзивным узником. Интерьер кабинета, в который меня доставили, своим аскетическим интерьером больше всего подходил для здешнего опера. Распахнутая дверь не позволила мне прочитать табличку.

В кабинете находились двое. Пожилой милицейский с погонами капитана и один из тех советников юстиции, которых я недавно, и впервые увидел в кабинете начальника областного УВД. Упитанный мужик с парой больших звёзд в каждой петлице был сердит. И он озлобился еще больше. Когда поднял глаза от лежавших на столе бумаг. И увидел меня, стоявшего перед ним с видом нерадивого, и равнодушного второгодника из восьмого «Г».

В этот момент милицейский капитан, очевидно, хозяин кабинета, поставил перед советником юстиции гранёный стакан с чаем. В купейном подстаканнике. А потом и казённую тарелку с несколькими кусками сахара.

— Здравствуй, Корнеев! — продолжая являть суровость, неохотно поздоровался со мной представитель надзирающего органа, — Как ты тут? Обживаешься?

Он не счел нужным даже ухмыльнуться и по-прежнему смотрел на меня, как на прижитого на стороне его любимой женой пащенка.

Ответно проявив вежливость коротким приветствием, отвечать на недружественный вопрос я не стал. Просто с удовольствием смотрел мимо прокурорского товарища. Изучая через открытое настежь окно ветки деревьев.

— Вы нам позволите пообщаться наедине? — без каких-либо вопросительных интонаций обратился он к капитану.

Тот, молча, но быстро собрал со стола какие-то бумажки и, закрыв их в обшарпанном сейфе, так же безмолвно вышел из кабинета. Плотно закрыв при этом дверь.

— Садись! — указал мне на стул лучший друг милиции, — Или тебе уже надо говорить «присаживайся»? — без мимики, одними льдистыми глазами выдал дозу пошлого юмора советник юстиции.

Я снова проигнорировал колкость коллеги по правоохранению, однако его предложением воспользовался.

— Чаю не предлагаю, — обломал меня прокурорский товарищ, — Говорят, что спец-контингент тебя здесь, как своего угощает. И, что ты даже вместе с ними чифир пьёшь? Это правда или врут? — с искренним интересом смотрел на меня строгий собеседник.

— Кто говорит? — по-нашему, по-кошерному отреагировал я на издевательский вопрос, — Зачем же вы так сходу секретную агентуру сдаёте, гражданин советник юстиции? Теперь зарежут парня, а вам за его расшифровку отвечать придётся! Да, да! Не сомневайтесь! По всей строгости советского законодательства придётся нести ответственность! Вам! Лично!

Сочувствия от этого хлыща я не ждал, потому и поймал его за язык ежовыми рукавицами, как только он подставился. И сразу же начал кроить из блохи голенище. Не то, чтобы со зла, а исключительно из голого математического расчета.

— Минуточку, минуточку! — поднял руку ладонью ко мне, зарумянившийся, как вынутый из духовки пирожок с ливером, товарищ, — Никого я не расшифровывал! Чего вы тут басни на пустом месте сочиняете?

— Да чего уж теперь! — тоже немного решил я расстроиться и махнул рукой, — Жалко Витьку, хоть и вздорный он парень, а всё равно жалко! Зарежут теперь его! И спрятать его не получится. Не будете же вы ему косоглазие исправлять? — с сочувствием оглядел я встревоженного советника юстиции. — С такой приметой, точно зарежут!

— Вы вот что, Корнеев! — прокурорский постепенно взял себя в руки и снова сделался строгим, — Вы эти свои штучки бросьте! Вы еще под стол пешком ходили, а я уже в университете на юрфаке учился! Не выйдет у вас ничего!

Сосредоточенную уверенность, с которой он меня встретил, удалось расшатать, а это уже мне в плюс. Товарищ теперь смотрел на меня непонятным взглядом и явно пытался определиться, относительно тона нашего дальнейшего общения. Любая заминка в этой беседе мне была на руку. Чем дольше я буду находиться вне камеры, тем мне же и лучше. Особенно, хорошо, что решение о рычагах давления на меня пока еще не принято. Иначе, этого хмыря здесь бы не было.

— Вы, Корнеев, слишком много на себя берёте! — решился продолжить разговор советник юстиции, — Вам это может выйти боком, уверяю вас! — снова став строгим, предостерёг меня товарищ, — Хотите чаю? — осторожно двинул он в мою сторону стакан. — Я не пил еще, — на всякий случай деликатно сообщил он, видимо, не зная, как в камере пускают по кругу гнилозубых жуликов посуду с чифирём.

— Не откажусь! Спасибо! — с благодарностью ухмыльнулся я и кинул в предложенный стакан три куска рафинада. Потом чуток задумался и после недолгих сомнений добавил четвёртый.

— Так-то я сладкое не сильно люблю, — заметив непонятную гримасу угощающей