Коммунизм и фашизм: братья или враги - Сергей Кара-Мурза

Отрезвление или негодование — таковы могли быть импульсы для создания «основ идеального союза посреди мерзкого мира»15. Такой союз становился школой добродетели, инициативы и дисциплины, твердости и лояльности, учебным плацем для служения высокому делу, которое его последователи ставили выше общества, которое нужно было победить и изменить.

В принципе, во всем этом не было ничего плохого. Общество, равновесие которого держится только на эгоизме и привычках, терпимость которого — всего лишь равнодушие и летаргия и в котором каждое решение принимается с осторожностью, может лишь извлечь выгоду из настоящего энтузиазма, из утверждения тех принципов, на которых оно якобы зиждется. Непримиримость фанатиков, их активность и даже их насильственные действия могут подстегнуть сонную общественную мораль, стать вызовом, который многие примут, отказавшись от инерции компромиссов, мягкости и показухи не от силы, а от сомнений. Более того: создается впечатление, что в период между двумя войнами значительная часть европейских левых отвечала на вызов фашизма, пользуясь его же терминами, и этот процесс был естественным, так как причины недовольства с обеих сторон были одни и те же и в обоих случаях моральный бунт был направлен против существующего общества, против лицемерия и мягкости государства, против декадентского экономического либерализма и против наглой власти капитала. Причины недовольства и радикальные выводы были сходными, различались лишь направления, по которым люди шли согласно своим выводам, но даже они основывались, главным образом, на сочетании лести и популизма и на представлении об элитарной секте. И здесь мы можем повторить тезис упомянутого эссе: Там, где нет левых, протест, политизация аполитичных, разочарованных или неосведомленных, павших духом или равнодушных, т. е. национализация всего, что может быть использовано для революции, становится делом одних лишь движений типа движения Кодряну.

В обоих лагерях были холодные техники или эксплуататоры власти и их погоня за эффектами ради популярности была столь же поверхностна, как и их идеализм. Гораздо важней, что, как эта погоня за эффектами, так и представление об элите с достижением власти изменялись, потому что само движение из союза критиков и бунтарей превращалось в коалицию защитников и эксплуататоров завоеванного. Такого рода изменения были неизбежны, и ими можно объяснить поведение идеалистов, пришедших к власти, но мы не можем сделать из этого вывод, что угнетенные мечтают лишь о том, как бы им самим стать угнетателями.

В своей борьбе против общества эти фанатики требовали кардинальных изменений, применяли силу и героизм, которые делали возможными и оправдывали эти изменения, и сами гордились тем, что они — элита избранных, отважных заговорщиков. После победы над обществом бывшие мятежники становились властителями. Единственными изменениями, которых они теперь хотели, были те, что исходили от них самих; но насилие, которое они теперь применяли, было уже не простительным или героическим, а тираническим и низким; элита, которую они составляли, должна была теперь охватывать все общество в целом, так что все добродетели, которыми они некогда обладали, переходили к массе, и то, что было сознательной жертвой немногих, становилось принудительным конформизмом многих.

Чем больше победа, тем меньше сопротивление разложению тех абсолютных принципов, которые некогда обеспечивали динамику и вдохновляли на действия. Непримиримость превращалась в нетерпимость, приводила к репрессиям, а героическое содержание движения застывало в ритуалах. Но само движение оставалось в движении, частично благодаря постановке ложных целей вместо настоящих, либо оно теряло свою энергию и сжималось до уровня организации по защите интересов новой правящей клики.

Успех был главным врагом фашизма. Из трех европейских движений, которые пришли к власти своими силами, итальянские фашисты вновь обрели часть своего первоначального радикализма только после поражения; румыны, у которых почти не было времени показать, на что они способны, сначала подверглись истреблению, а потом попали в затруднительное положение из-за неспособных и жадных оппортунистов. А немцы, которые, с их точки зрения, достигли наибольшего успеха, начали с того, что истребили своих радикалов, а кончили тем, что выдвинули поколение технократов власти и политических техников, которые не интересовались принципами или доктринами и были совершенно равнодушны к мотивам своих предшественников — их занимала только собственная карьера.

Причина этого заключалась не в том, что единственной целью фашизма была власть, как часто утверждают, а в том факте, что истинная цель фашистов, а именно национальное возрождение и обновление в той или иной форме, находилась в противоречии не с теми средствами, которые они применяли для завоевания власти, а с теми, которые они применяли, придя к власти. Беспощадность, страстность и ожесточенная решимость, которые характеризуют борьбу за власть, — плохие советчики после того, как власть завоевана. Личности, наиболее пригодные для борьбы, не всегда наиболее пригодны и для того, чтобы быть повелителями. Движение, которое опиралось на ничем не связанную открытость, теперь попало под строгий контроль. И противоречия ситуации позаботились о том, чтобы движение потерпело неудачу — либо поражение от противников, либо крах своих идеалов.

Глава 6. Австрийский Хеймвер. К истории фашизма в центральной Европе

Людвиг Едличка

Во многих описаниях австрийской истории 1920— 38 годов определенный ее период часто называют временем господства фашистской или клерикально-фашистской системы. Историки, авторы этих описаний, дают такое определение авторитарной эпохе после 1933 г., когда федеральный канцлер доктор Дольфус правил вместе с движением Хеймвер, и ее продолжению после убийства Дольфуса национал-социалистами, каковым было авторитарное правление федерального канцлера доктора Курта фон Шушнига. Правда, термин «клерико-фашизм» или «клерикальный фашизм» оказывается при ближайшем рассмотрении не вполне удачным, так как в действительности речь идет о сплетении самых различных идей, идеологий и тенденций, которые в австрийской внутренней политике с 1920 года искали для себя выхода на правом фланге и с середины 20-х годов обрели особую форму в движении Хеймвер. Понятие «клерико-фашизм» встречается уже во вступительной главе книги Чарльза А.Гулика «Австрия от Габсбургов до Гитлера» (немецкое издание — Вена, 1948).

Весьма примечательно, что этот автор полагает, будто Дольфус поддался соблазну авторитарной идеологии, т. е. идеологии, которая уже существовала. Немецкий историк Ульрих Эйхштедт писал, что после мартовских событий 1933 года Австрия перестала существовать как демократия и пошла по пути к австро-фашизму1. Эрнст Нольте в своей объемистой идейной истории фашизма приходит к выводу, что австрийский «хеймверовский фашизм» сумел поставить государство на новую основу, однако он не тождественен «австро-фашизму», который ликвидировал парламентскую систему. Тот же автор, оценивая деятелей авторитарной эпохи Австрии после 1933 года, считает, что князь Эрнст Рюдигер Штаремберг, многолетний вождь Хеймвера, был скорее фашистом, чем аристократом, чего нельзя сказать ни о Дольфусе, ни о Шушниге2.

Уже это разнообразие мнений об австрийском фашизме, его воздействии на реальные политические события и его происхождении либо из клерикального, либо из итальянско-фашистского идейного комплекса привело к необходимости заняться в данном исследовании Хеймвером, тем движением, которое и сегодня все еще считается единственным носителем авторитарно-фашистских идей в новейшей австрийской истории. Существует мало серьезных работ научного характера по истории этого движения. Работающий в Кельне австрийский историк Адам Вандрушка в прекрасном эссе о политической структуре Австрии коснулся и Хеймвера, не заглянув при этом в источники, хранящиеся в австрийских, венгерских и итальянских архивах и библиотеках3. Новому поколению австрийских историков принадлежат три работы, поднимающие целину идеологической истории Хеймвера, его предшественников и в какой-то мере его продолжателя — «Отечественного фронта»4. Особенно важными для выяснения вопроса об идейных связях, а также о материальной поддержке Хеймвера итальянским фашизмом были исследования сотрудника Института исторической науки Венгерской Академии наук Лайоша Кереша, основанные, главным образом, на материалах из Венгерского государственного архива, в частности, на документах МИД'а5.

Для выяснения вопроса об идеологии Хеймвера нужно сначала вкратце описать историю его возникновения. Зародилось это движение сразу же после окончания Первой мировой войны в зимние и весенние месяцы 1918–1919 годов. В крестьянских местностях Австрии образовались отряды для защиты домов, полей и вокзалов, оснащенные оружием бывшей императорской армии, которые помогали еще слабой государственной исполнительной власти. Аналогом этого в городах, где, в отличие от консервативных деревень, обычно задавали тон социал-демократы, возникли рабочие и фабричные отряды. Таким образом, эти отряды с самого начала строго делились на «правые» и «левые» и получали, частично вполне легально, от временного, а позже от свободно избранного австрийского правительства оружие с армейских складов, которое никогда не было возвращено6. Когда комиссия союзников потребовала в 1919 году сдачи оружия, значительные его запасы исчезли в тайных складах различных воинских союзов и сыграли особую роль в кратковременном эпизоде обороны границ.