И жили они долго и счастливо - Алёна Селютина

ей была противна близость Марьи и не нравился ее взгляд, но та вцепилась острыми ногтями ей в плечи, удерживая.

Василиса знала, на что она смотрит. Многие маги при должной концентрации умели видеть ауры. Кое-кто неплохо их трактовал. Некоторые умели смотреть глубже – в душу. Считалось, что для того, чтобы открыть в себе истинное зрение, нужны недюжие силы и десятилетия практики. Единицы рождались с этим даром. Одним из таких исключений была Божена, видевшая людей насквозь и потому предпочитавшая больше смотреть под ноги или в небо, нежели вокруг.

– О, какая красота! – с восхищением прошептала Марья, и глаза ее расширились, словно она и впрямь увидела нечто дивное. – Какое изумительное черное семя. Мне даже лестно, что оно появилось благодаря мне. Как жаль, что я убью тебя раньше, чем оно успеет прорасти и распуститься. Этот цветок был бы великолепен…

– Отойди… – выдохнула Василиса, но ногти Марьи лишь сильнее впились ей в кожу.

– Ты не в том положении, чтобы мне указывать, – улыбнулась она.

– Кощей убьет тебя.

– Это вряд ли.

– Ты безумна.

– Это бич всех, кто живет слишком долго, – с внезапной тоской произнесла Марья. – Казаться безумным тем, кто не способен тебя понять. Что-то наш благоверный задерживается, не находишь?

И в этот момент над потолком послышался шум, словно кто-то большой приземлился сверху. Марья отпрянула, восторженно улыбнулась и кинулась во мрак. По звуку Василиса поняла, что она распахнула дверь. Повеяло свежестью, и только сейчас она осознала, каким же спертым был воздух здесь и как тяжело им было дышать. А потом уловила знакомый запах. Они были в лесу. «Землянка», – поняла Василиса. Марья пряталась в землянке в лесу и наверняка использовала какой-то артефакт, чтобы скрыть себя от чужих взоров, поэтому они не могли найти ее. И скорее всего, поэтому Василиса не чувствовала своих сил.

– Здравствуй, милый, – звонко проворковала Марья где-то снаружи, и в этот момент кто-то лизнул Василису в щеку.

Она медленно повернула голову. На уровне ее лица висело два огромных, горящих алым шара. Василиса проглотила зародившийся в груди крик, постаралась вернуть себе способность трезво мыслить и почти тут же поняла, что видит. Это был пес из Кощеева огнива. Кощей пришел за ней. Однако пес почему-то не спешил ее спасать. Он снова лизнул ее в щеку и остался сидеть рядом. В его взгляде Василисе почудилось извинение.

– Веревки, – прошептала она, – перегрызи веревки.

Пес моргнул и пропал за ее спиной. Его черная шкура сливалась с темнотой в землянке, и стоило ему закрыть глаза, как он становился неразличим в ней. Однако уже спустя мгновение Василиса ощутила, как веревки соскользнули с рук.

– Пошли отсюда, – прошептала она псу и зашипела, дотронувшись до одного из запястий. Кожа на нем воспалилась, покраснела и опухла, но сейчас было явно не до этого.

Пес опустился на передние лапы, предлагая сесть на себя. Василиса перевела взгляд с него на дверь. Она слышала долетающий из-за нее шум: узнала голос Сокола, но не поняла, что он сказал, потом кто-то вскрикнул, и что-то упало. Забыв про пса и возможное спасение, Василиса вскочила со стула и вслепую ринулась на звук, на ощупь нашла низенькую дверь и выбежала из землянки.

Как она и предположила, вокруг был лес. Стояла ночь. С неба смотрела полная луна. Марьи и Кощея здесь уже не было. Но Сокола Василиса увидела сразу. Он подпоясывался белым заговоренным кушаком, расшитым защитной вышивкой, – такие шила ему Настя. Кушак слабо светился в темноте там, где не был перепачкан кровью. Василиса бросилась к нему и упала рядом на колени.

– Не смей, – прошептала она. – Настя не переживет. У тебя же четверо детей. Внуки. У тебя дочка маленькая! Не смей!

Пульс был, но совсем слабый. Будто сердце билось через силу, каждый раз заново решая, толкнуть кровь еще разок напоследок или уже хватит. Где-то в отдалении послышались звуки борьбы. Кощей сражался с Марьей, и вряд ли она чем-то могла помочь ему – только помешать. Но ей все равно нужно было к нему, и в то же время… Василиса представила Настю. Вспомнила ее такой, какой видела последний раз: с полуторагодовалой дочерью на руках, то и дело бросающую взгляд на телефон. Сокол должен был написать, вернется он вечером домой или же ночью планируется рейд и ждать его не стоит.

Она не могла лишить подругу мужа. Финист пострадал из-за них с Кощеем. Из-за его тайн, из-за его глупой самоуверенности. Из-за того, что по какой-то причине его прошлое оказалось ему дороже, чем настоящее. И из-за нее ведь, желая доказать, что она ему ближе и полезнее, чем бывшая жена, она рассказала о тайне Финиста.

Если Сокол умрет, это будет их вина – ее и Кощея. Только вряд ли это утешит Настю.

Василиса положила ладони Соколу на грудь и призвала свои силы. Те дрогнули в ней, будто побеспокоенная вода, а потом мягко разлились по венам, наполняя руки. Но этого было мало – требовалось совсем иное. Порой, чтобы исправить ошибку, нужно отдать что-то действительно важное. Немного жизни, например. Василиса никогда не делала такого прежде, хотя Кощей почему-то и утверждал, что она это умеет. Но сейчас она не имела права усомниться в том, что все получится.

Магия есть намерение, помноженное на чувство и сдобренное силой. Нельзя сомневаться в своем намерении: так ничего не выйдет.

Она нашла в себе это – мерцающую золотую нить, представила, что это река, отвела от нее тоненький ручеек и направила его туда, где билось сердце Финиста. И через пару бесконечных минут Сокол дернулся под ее руками, жадно хватанул ртом воздух. Его сердце забилось уверенно. Василиса подождала, пока он продышится, помогла ему лечь удобнее и сама обессиленно опустилась рядом, прижавшись спиной к стволу дерева. Тошнило, и кружилась голова. Это оказалось сложнее, чем она думала.

– Где Баюн? – спросила она, не дав себе времени отдышаться.

Финист попробовал заговорить, захрипел, закашлялся, но все же нашел в себе силы ответить:

– В Конторе… следить… доложить… Буян… если совсем…

Его слова заставили Василису похолодеть. Выходило, Кощей согласился с выводами Баюна, а значит…

– Она сильнее, – прошептал Сокол. – Она убьет его. Баюн… Лебедь…

Но Василиса не дослушала. Игнорируя слабость, она вскочила на ноги и кинулась в лес. Луна вышла из-за туч, осветив путь. Где-то впереди за деревьями лес то и дело озарялся вспышками. Василиса почти добежала, когда цепочка на шее рванула ее вперед, сжимаясь, и она едва успела просунуть под нее пальцы. Казалось, будто кто-то схватился за звенья и тащит ее за собой. Василису вынесло на небольшую поляну и кинуло на землю.

– Вот видишь, – сказал ненавистный голос у нее над головой. – Я же говорила, что она все еще жива. Разве я когда-нибудь врала тебе?

Василиса захрипела, не в силах сделать вдох. Перед глазами почернело.

– Оставь ее, – ответил Кощей. – Я призову его.

Марья засмеялась, но цепочка на шее Василисы ослабла, и она судорожно втянула воздух. Легкие обожгло. Она вдыхала и не могла надышаться.

– Жалкое зрелище, – заметила Марья. – У тебя явно испортился вкус, Кощей. Раньше ты был эстетом.

– Вкус подвел меня только один раз. Сними с нее эту гадость, отпусти, и я сделаю то, что ты хочешь.

– И ты думаешь, что я тебе поверю? – раздраженно воскликнула Марья. – Нет, ты сделаешь это сейчас, а иначе…

Цепочка снова сжалась, впиваясь в шею. На этот раз Василиса не успела среагировать и подставить ладонь, но ей повезло – она только-только сделала вдох. Она подняла глаза и увидела Кощея. В руках он держал меч, который Василиса тут же узнала. Невосприимчивый к магии и отказывающийся возвращаться в ножны, не испив крови, Меч-кладенец был грозным оружием, а в руках ее мужа и вовсе неукротимым. Кощей редко доставал его.

Кощей вскинул руку, цепочка на шее у Василисы начала разжиматься, она поспешно сделала новый вдох, но Марья засмеялась, и цепочка вновь сдавила горло. Они дергали за нее каждый в свою сторону, но ни один не мог одолеть другого – их силы оказались равны.

– Хватит, – без какой-либо надежды полузадушенно прохрипела Василиса.

– А и правда, – отозвалась Марья, и цепочка разжалась, Василиса обессиленно упала в траву. – Начинай, Кощей. Призови Чернобога прямо сейчас и убеди его провести ритуал, иначе я убью девчонку прямо у тебя