Красный Герцог (СИ) - Хохлов Владислав

— Что ты там шепчешь?! Ты не имеешь право скрывать что-то от своего командира! Скажи это вслух! — Старший сержант начал паниковать — против него могли построить любую уловку, любая ложь могла пойти против него. Без знаний о действиях противника, он мог проиграть всё.

— Мне следует также проверить ваши личные вещи.

Старший сержант не смог перечить представителю из штаба, перед ним находился не его подчинённый, а тот, кто представляет людей выше его самого. Он мог только стоять в стороне и гадать, что может произойти дальше. Представитель осторожно осматривал всё вокруг: он перевернул содержимое кровати и тумб, осмотрел каждый угол. Никакую улику против старшего сержанта он не нашел, но продолжал свои поиски, поскольку его работа заключалась в нечеловеческом терпении и дотошности. Каждый его Вольфганг сопровождал пристальным взглядом, предвкушая развязку. Представитель открыл платяной шкаф, внутри которого обнаружил одежду для разных времён года. Убирая из шкафа первый, второй, третий костюм, он добрался до задней стенки, перед которой висела достаточно необычная форма: она не носила на себе цвета своей страны, а выглядела идентично расцветке врагов. Эту находку увидели старший сержант с Вольфгангом. Пока все взгляды переходили на хозяина кабинета, тот лишь пытался подобрать слова, оправдывающие наличие находки.

— Это не моя форма! — быстро проговорил он.

Эта фраза хоть и была ожидаемой, но была сравнима с бесполезными попытками испуганного ребёнка избежать неминуемого наказания.

— Форма и инициалы, очевидно, ваши… — Представитель осторожно крутил вешалку с одеждой в руке, внимательно рассматривая медали, которые Генрих с коллегами делал чуть ли не на коленке. Эти же медали они видели на архивных фотографиях, и, они не сомневались в их актуальности по сей день.

Старший сержант понял, что этот мундир незаметно подсунули в шкаф, пока он отсутствовал. От такой улики он никак не мог отвертеться. Быстро осматривая комнату и пытаясь придумать что-нибудь для оправдания, он встретился взглядом с Вольфгангом. Тот довольно стоял у двери на улицу, и, встретившись взглядом со своим начальником, подмигнул ему. Это просто вывело старшего сержанта из колеи: его взбесило поведение Вольфганга. Если это и последний день на посту командующего, то он всё равно не даст уйти вредителю безнаказанно.

Осознав безысходность своего положения, старший сержант выхватил пистолет из своей кобуры и направил его прямо на Вольфганга. По его выражению лица можно было понять, что он не желает ограничится лишь угрозой: никаких разговоров, только шум выстрелов и несколько остывающих в полёте гильз. Заметив резкое изменении в поведении командующего, Вольфганг принялся уходить с траектории, ещё не начатых, выстрелов: он прыгнул прямо на дверь, и, благодаря тому, что та открывалась от себя, смог в ходе одного прыжка оказаться за пределами здания. Он пролетел метр от двери и рухнул на лестницу, которая своими ступенями очень болезненно ударила его в рёбра и спину. Боль была ужасной, но это было лучше, чем пулевое отверстие в груди. Когда же приземление Вольфганга закончилось, из кабинета послышался крик: «Ублюдок!» Последующий топот ног означал, что старший сержант побежал заканчивать своё дело. Когда он оказался в дверном проёме, то неожиданно прогремела целая серия выстрелов. Получив веские доказательства против старшего сержанта, представитель штаба незамедлительно принялся устранять предателя: он выстрелил несколько раз в спину бывшему сослуживцу. Тучное тело свалилось тряпичной куклой на землю. План Вольфганга был идеально исполнен, изначальный замысел всех причастных к перевороту был завершен.

Представитель холодно принял такой поворот событий, и решил, что временно сам займет место главнокомандующего в лагере. Никто из свидетелей убийства не был против, они этого ожидали и приняли новые условия. Когда тело старшего сержанта отнесли к могилам и закопали среди безымянных надгробий, Вольфганг говорил про себя, что тот заслужил это. После, когда кутёж в столовой закончился, все причастные к перевороту сидели на улице, попивая горячий чай с коньяком. Они наслаждались моментом свободы и предвкушали дальнейший разгар событий.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В тот вечер представитель штаба составил отчёт о проведённой проверке. Сразу же бумага была отправлена курьером в штаб; Генрих попробовал предложить свою помощь в транспортировке, но ему отказали, так как эту задачу должен был выполнить кто-то из доверенных лиц самого представителя. Генрих надеялся оказаться в городе, чтобы можно было добраться до дома и повидать семью, хотя бы одну минуту. Эта встреча скинула бы глыбу горя от смерти отца. Казалось, будто из-за неё, Генрих постепенно забывал, что такое сострадание.

На следующее утро новобранцы были отправлены в город для проведения боевых операций. Генрих наблюдал как Вольфганг прощался с каждым новобранцем из своего отряда, как в последний раз. Он желал им удачи, давал советы, и просил быть осторожными. Будучи на хорошем счету, он мог не участвовать в боях, и был этому рад, но всё же желал схожих привилегий и для других. Остальные приближенные Генриха также остались в Керхёфе. Курьер не возвращался несколько дней, а когда приехал, то незамедлительно передал ответ из штаба представителю. Его возвращение было единственным радостным событием за долгое время, ибо с письмом он нёс с собой грядущие перемены. С прибытием новостей, произошел общий сбор офицеров. В ходе собрания представитель сообщил, что ему поступило разрешение остаться главнокомандующим в лагере. Офицеры начали подбадривать его, говорить, что ему помогут и что он уже добился своими недавними действиями большого уважения, нежели предыдущий командующий. Представитель был рад такой поддержке, но что-то его тревожило. К этому моменту, Генрих всё сильнее надеялся на собственные перемены: он решил не сразу выдвигать просьбу о переводе в штаб, а переждать до следующего собрания, когда представитель сможет успокоиться и собраться с силами. Все дни до собрания, Генрих тренировался наравне с солдатами, — новобранцы, ушедшие в город так и не возвращались. Все гадали, мертвы ли отправленные в город или просто служат под началом других людей. Даже грузовики больше не привозили раненных.

За долгие тренировки, Генрих идеально научился стрельбе из различного оружия: ему с легкостью стали подвластны автоматы, карабины, пистолеты даже ножи. Он легко стрелял и на дальние дистанции, и по движущимся целям. Физическая форма была в превосходном состоянии, он мог пробежать до десяти километров без отдыха, а рукопашные бои позволяли выйти победителем в ближних схватках. Помимо офицера, солдаты Генриха были не хуже его, некоторые их способности были даже выше вышестоящего. В ходе долгих месяцев в армии, волосы Генриха стали длиннее, из-за чего некоторые солдаты подшучивали над ним. Сам же офицер только искал причину подшутить в ответ. За всё время в отряде появился крепкий дружеский союз, и они могли доверить друг другу любой секрет.

Когда пришло время очередного собрания, Генрих заранее сообщил остальным офицерам свои планы, и надеялся на поддержку. Никто не был против — они были благодарны решимости Генриха и его идеям, ибо благодаря ему, жизнь в лагере изменилась к лучшему. В ходе собрания, когда обсуждались прошедшие события, а также возможные будущие изменения, Генрих наконец-то выдвинул свою просьбу представителю. Он попросил перевести его поближе к родному дому, чтобы он мог видеться с семьей. Представитель был удивлён этому предложению, но обдумав возможное решение спросил мнение других офицеров. Все, как один, сказали, что Генриху можно доверять, что он способный человек. Не составило и труда поднять старые рекомендации, — всё это являлось хорошим знаком. Составляя письмо в штаб, новый главнокомандующий Керхёфа сообщил, что перевод возможен только в более-менее безопасное место, так как солдату не суждено сбежать с поля боя. «Прибудешь в штаб, а там посмотрят, что можно для тебя сделать» — сказал он. Этот вариант устраивал Генриха, в другом месте риска будет меньше и будет больше вероятности вернуться домой целым и невредимым. В добавок, находясь в штабе, он сможет мельком заглянуть к семье.