Сталинградская мясорубка. «Погибаю, но не сдаюсь!» - Владимир Першанин

Хороший он был парень. Отца убили, мать осталась одна с двумя младшими сестренками в оккупированном Брянске. А пулемет он наладит, я не сомневался. У таких лобастых всегда упрямства хватает.

Удивительно, но я до сих не знаю, где принял свой первый бой и где дислоцировался наш полк. Северо-западнее Сталинграда, за Доном… вот, пожалуй, и все координаты. Пришли сюда ночью, ждали, зарылись в траншеи, не зная, что происходит и где сейчас немцы.

Ненужная порой секретность лишала нас информации. Мы питались слухами. Не знали, что 24 июня три армии генерала Вейхса (в том числе одна танковая) начали наступление из района восточнее Курска. Третьего июля они прорвали оборону в районе Воронежа, окружили крупные силы Красной Армии, уничтожили большое количество людей и военной техники, а 40 тысяч бойцов и командиров попали в плен.

Наступление продолжалось стремительно, и положение наших войск во второе военное лето было, по мнению многих историков, еще тяжелее, чем летом 1941 года. Наша дивизия и полк пока не были введены в бой. Но все чаще звучало слово «Сталинград». Не так далеко от нас был Дон, а от него всего в 70 километрах — Сталинград. Так начиналась Сталинградская битва. Пока шли бои на дальних подступах.

Семнадцатого июля был сформирован Сталинградский фронт. Наши войска дрались в прокаленных донских степях, отступая, попадая в окружение, снова контратакуя. Нашему полку это еще предстояло.

Кормежка у нас была неплохая. Мимо гнали гурты скота, и хозчасть полка получала достаточно мяса. В то же время отступление наших войск, перерезанные немцами дороги лишали нас подвоза боеприпасов, медикаментов, курева, ну и, конечно, спирта.

Как-то вечером мы собрались в землянке у Никиты Хомченко. Поводов было более чем достаточно. Во-первых, нашему командиру взвода присвоили звание «старшина». Во-вторых, ушлый пулеметчик Костя Черняк сумел отремонтировать свой «дегтярев». Вместе с помощником обрезали смятый пламегаситель и поврежденную часть ствола, сделали самодельные сошки, которые хоть не складывались, но служили не хуже заводских.

Пулемет получился куцый, из ствола выбивало полуметровый сноп огня, а сильная отдача снижала точность стрельбы. В любом случае метров на двести это «произведение» цель доставало неплохо. Автоматического оружия не хватало, так что и такой пулемет в бою был нужен.

Ну а главное, Костя Черняк раздобыл литр спирта. У хозяйственников заглох грузовик ЗИС-5, и они ковырялись целый час, с тревогой глядя на безоблачное небо. Одиночный грузовик — хорошая мишень для любого немецкого самолета. Костя вызвался помочь и как бывший слесарь быстро нашел неисправность.

— Чмошники пол-литра хотели зажать, — рассказывал Черняк. — А у самих полные канистры.

Выпили, оживились, стали вспоминать довоенную жизнь. Костя признался нам (до этого почему-то скрывал), что дня за три до ухода на фронт женился, ждал ребенка. Старшина Хомченко это одобрил и спросил нас с Манохиным:

— Ну, а вы хоть успели с девками пообжиматься?

— А как же, — торопливо ответил Витя Манохин.

— И остальное попробовали? — жмурился подвыпивший взводный.

Витя что-то промямлил. Врать ни он, ни я не хотели. Слишком быстро пришла война, не дала времени нам побыть с женщинами. Потом говорили о немецком наступлении и высказывали догадки, почему нас пока не трогают. Может, наше командование тоже удар готовит?

— Чем ударять? Хреном, что ли? — разливая спирт, выругался Хомченко. — Вы хоть один наш самолет видели?

— Видел. «Кукурузник» вчера пролетал, — сказал Манохин.

Все невесело посмеялись. Ни самолетов, ни танков поблизости от нас не было. Вот дивизион гаубиц привезли, значит, к чему-то готовимся. В землянку заглянул ротный Иванов. Мы ожидали, что он начнет нудить насчет выпивки, но ротный выглядел каким-то растерянным. Даже принял приглашение выпить с нами — небывалый случай. Мы с запозданием разглядели, что его тоже повысили в звании. На петлицах гимнастерки висело уже по три кубика.

— Поздравляем, товарищ старший лейтенант, — поднял кружку Хомченко. — За вами не угнаться. Скоро майором будете.

Выпили. Иванов неохотно пожевал кусочек сала, оглядел нас:

— Хорошие у тебя ребята, старшина. Водкой слишком не увлекайтесь. Ночью посты почаще меняй. С правого фланга отдельный батальон окапывается. Выбери время, сходи к ним, уточните секторы обстрела.

— А что такое? — сразу насторожился много чего повидавший Хомченко.

— Пока ничего.

— Удара от немцев ждем? — продолжал допытываться старшина.

— Ждем. Но пока тихо.

— Тихо! Фрицы-то на колесах. Не успеешь оглянуться, танки уже здесь будут.

— Ладно, — поднялся Иванов. — Подъем в пять утра. Закругляйтесь.

Как я пережил следующий день? Сам не знаю.

Сначала на рассвете на гаубичный дивизион свалилась шестерка «Юнкерсов». Еще несколько штук в сопровождении истребителей прошли вдоль линии обороны. Заодно бомбили штаб полка, склад с боеприпасами и продовольствием.

Война сразу показала свое лицо. Стоял сплошной грохот, все заволокло рыжей глинистой пылью. Я забился в «лисью нору», но земля стала осыпаться. Когда вылез из нее, стена траншеи осела и завалила дно. Я кое-как выдернул винтовку и пополз прочь.

В полумгле едва не стукнулись лбами с Витей Манохиным. Он хотел что-то сказать, но грохнуло так сильно, что мы на какое-то время оглохли. Все, нам конец! Еще одна бомба… Но бомбы рвались, а мы оставались живыми.

Потом все стихло. Немцы нанесли удар с целью сразу прорвать оборону. От гаубичного дивизиона осталось три-четыре орудия. Накрыло минометчиков. В землянку соседней роты набилось бойцов как селедки в бочку. На ее месте из рыхлой земли торчали обломки бревен, нижняя половина человеческого тела, сломанная винтовка.

Бойца вытащили за ноги, он был мертв, измят и переломан. Остальные тела так и остались под слоем земли. Копаться не имело смысла. Потом, словно накликали, появились танки, которые подогнали ночью. У немецких «панцеров» тихий, почти бесшумный ход, и в атаку они двинулись с расстояния километра.

Примерно двадцать машин, штук восемь бронетранспортеров и пехота. Я ожидал, что от нашей артиллерии и соседнего батальона ничего не осталось. Но в стрелковых ячейках возникали все новые фигуры. Вспомнил, что являюсь командиром отделения, и обошел свой участок.

Костя Черняк вытирал слезы. Погиб его дружок, второй номер расчета. Ни имени, ни фамилии его не запомнил, знаю, что жили на одной улице и вместе учились. Как мы с Витей Манохиным. Кроме пулеметчика, убило еще одного бойца, а один пропал без вести. Ребята говорили, что его разорвало прямым попаданием, другие утверждали — сбежал ночью.

Раненых не было, но почти все были контужены или оглушены. Я копался в земле, нашаривая вещмешок и гранаты в нише. Вещмешок нашел, а все остальное завалило землей. Но уже подносили ящики с патронами, гранатами и горючей смесью.

Я распоряжался, вставлял капсюли в гранаты, а меня кто-то упорно тянул за рукав. Боец, без каски, в рваной гимнастерке, дергая щекой, просил разрешения «отбыть» в санбат.

— Ранен, что ли?

— Нет… контужен шибко. Ничего не слышу, и голова не соображает.

— Бери винтовку, гранаты. Становись вон там.

Боец тоскливо вздохнул, но приказ выполнил.

Открыли огонь гаубицы, затем короткоствольные полковые пушки. В батальоне, прибывшем вечером, имелись «сорокапятки». Танки шли быстро, уклоняясь от фугасных разрывов тяжелых гаубиц. Я приготовил две бутылки с «горючкой». Немецкая пехота отстала, а танки через считаные минуты сомнут траншею.

Редкие взрывы гаубиц не достигали цели. Дуэль между легкими пушками и танками складывалась тоже не в нашу пользу. Хотя два Т-3 уже дымили, осколочные снаряды выбивали расчеты противотанковых пушек. От прямого попадания перевернулась «полковушка», придавленный щитом артиллерист кричал тонко и пронзительно.

К нему на помощь кинулись артиллеристы соседнего расчета, приподняли орудие, вытащили товарища и сами попали под взрыв снаряда. Хлопали противотанковые ружья. Хомченко, тоже с двумя бутылками КС, стоял на коленях, выглядывая ближайший танк. Артиллерия сумела остановить часть «панцеров», но несколько штук утюжили траншею. Тяжелый Т-4, еще старого образца, с коротким стволом, наехал на противотанковое ружье, согнув его, как кочергу. Оба бойца бежали, пригнувшись, к ним присоединилось еще человек пять. Пулеметы Т-4 их не доставали, выстилая веер пуль над головами.

Немецкие танкисты в азарте увеличили скорость, левая гусеница обвалила край траншеи, пулемет и пушка выстрелили одновременно. Из кучки бежавших в нашу сторону людей уцелело всего двое. Возле дымящейся воронки ворочалась половинка человека. Такого не может быть!