Разбитая наковальня - Данила Ромах

шлем.

– Никого из дома не выпускать до полудня, – не поворачивая головы, приказала Игна. – Покойника порезать на мелкие куски, меж каждой кости лезвием пройдитесь. Жгите останки днями и ночами, пепел с отходами смешайте и закопайте ниже ямы выгребной.

– Будет исполнено.

Стражники унесли бездыханное тело, но прежде разрядили ружья в грудь поверженного чудовища и отсекли тому голову. Игна внимательно смотрела за тем, чтоб пули не покинули своих новых вместилищ.

– Ты, – обратилась Игна к беспризорнице, – мне не важно, как тебя зовут. Возьми вот это, – она протянула отпечаток своей ладони из железа духа.

Тонкие длинные пальцы, к тетиве привыкшие, приняли из рук могучих щедрый дар, от трепета дрожа.

– Отправляйся в деревню Валюдэ, что на востоке, – тем же тоном холодным приказывала Игна. – Найди там скверного старика по имени Хиду. Скажи, что я тебя послала, чтоб наше общее дело сохранить. Коль не поверит, то штуковину эту покажи, – мастерица кивнула на пятно металла и пошла к городским воротам.

Её крепкая фигура – израненная, чуть сгорбившаяся – медленно удалялась прочь из Валой Дэна, к пустыне и чрез неё. Пыльный Путь – ей дорога долгая да одинокая.

Сирота, замершая на месте, едва успела выкрикнуть той вслед:

– Должна ли что-то я ещё передать?!

– Скажи, что… – девушка едва сдержала целую мыслей бурю, – дылда возвращается домой, – не поворачивая головы, ответила мастерица и скрылась за городскими стенами. Оставила она и кобылу, и суму свою.

ИГНА: часть четвёртая

– Ты – половина, я – половина, но вместе мы больше, чем целое. Впусти меня.

Меж песчаных барханов брёл человек. Руки его, плотно обмотанные бинтами, висели вдоль туловища, чуть качаясь по ветру. Тело укрыто лишь лохмотьями, голова спрятана за обрывками, стяжками, как в старом мешке. Слух обманутый вёл девушку на север: «Домой, домой, домой». Горькая истина не могла пробиться в опустевший от долгой дороги разум.

Кочевые племена не сводили взгляда с гостьи земли своей жестокой уже который день. Не видели дети белых солнц ни сна бродяги, ни воды капли, брошенной на сухие губы. То был для них страшный мертвец, медленно шествующий в поисках своей могилы. Единожды окликнули люди пустынь незнакомую, но та даже не повернула головы в их сторону: другой глас донимал её. В рассвете увидели они тень длинную, будто кровью залитую, и бросились прочь от живого проклятия.

– Опасна твоя дорога без моей помощи, – скреблось на грудь чудовище, – впусти меня.

Земля под ногами челюстями трещин цеплялась за окованные сапоги, едва замедляя Игнины шаги. Железными носками она вздымала песок и медленно смотрела, как суетливый ветер уносил тот широкими полосами. Каждая ночь чудилась мастерице последней. С закатом приходил холод, сковывающий кончики изуродованных пальцев: те едва вздрагивали в присутствии ночи беззвёздной. В собственном теле мастерица была будто нежеланным гостем: разрядами простыми водила она уставшие мышцы, грудь силой сжимала Игна, чтоб дыхания не лишиться. Там, подле сердца еле живого, холодили осколки роковые, тянулись когтями и зубами к её душе.

– Твоей душе одиноко в этой костяной клети. Впусти меня.

«Стой», – приказала Стук членам своим, и те повиновались. Замер колосс посредь мёртвой земли, чуть качаясь, взглядом глаз сухих сквозь ткань повёл и тотчас завидел зверька мелкого, что меж камней от жары укрывался. Рядом стоял старый Игны друг: уставший, озлобленный, совсем чужой.

– Недолго тебе осталось, – с дрожью говорил охотник, – крови напейся, мяса с костей сорви и съешь.

Игна с трудом моргнула – и мираж ушёл с дыханием ветра. Крохотная тварь, завидев человека, пустилась наутёк, солнц не боясь. Игна проводила существо мановением руки слабой и лишь дальше побрела, в уме приговаривая: «Домой, домой, домой». Там сёстры ждут её – иль братья? Отца лицо мастерица попыталась вспомнить, но холодом истина пришла – нет в памяти больше его. Возле трёх рек жило безымянное племя, в нём – род чужой, три лица незнакомых. У самого уголка глаз сверкнула капля глубокой скорби. Глубокий ужас пришёл поздней.

Следующим днём принесли гиблые пески путешественнице бой с коротким рядом воинов. Замерли четверо пеших солдат пустынь пред ней, лица были тряпками закрыты, и вновь глаза Востока, но гневными серпами горели меж тканей. Один бандит – самый крепкий и высокий – сделал шаг вперёд, пока трое в стороны чуть ушли, чтоб в круг мастерицу взять. «Стало быть, добить из жалости решили, – подумала Игна, руку за пазуху пустив. – Рабыней я с ними не пойду».

– Вам… – Игна подавилась слогом, подняв пыль с глотки, – лучше пойти вон… Живой не дамся…

Вооружились неизвестные: три сабли тупые да один простецкий кривой лук. «Такой ерундой только если кого стукнуть, но точно не стрелять», – усмехнулась Игна. Сорвались с места сапоги, взмах сабли гнутой – и не стало клинка. Встретилось железо смертное с останками своего колдовского брата и разбилось, оставив бандита лишь с голой рукоятью да дрожью тихой, уходящей в кости.

– Смерть… Сотен… Здесь… – шептала Игна, держа в руках осколок проклятого меча. – Не подходите… Не пытайтесь…

Лезвие гнилое уже чуть впилось ей в ладонь, крови горячей лизнуло и воссияло: чудовище внутри, что прежде только тенями пред Игной играло, довольно зашевелилось. Ещё удар, но сзади – лишь ловкость мощи смогла скрутить девушки тело, чтоб выставить фрагмент супротив второй сабли. Игна двигалась быстрей, чем думала. Стрелу пустили – воительница её поймала возле лица, сломала пальцами немыми и бросила о землю.

– Попробуйте ещё… – пела в полтона мастерица над куском клинка, – и я не стану сдерживаться…

– Всякий человек умирает в одиночестве. Но ты можешь не умирать вовсе. Впусти меня.

Она не поднимала взгляда, а лишь слухом наперёд пошла, дальше и дальше. Там, за ветрами колючими, шатры стояли крепко, но недавно; молодое древо листвой шептало колыбельную людям средь песков; скотина чудная клочки травы сухой с земли беднейшей щипала, жевала медленно, чтоб молоко своим и чужим детям дать; по гриве чёрной, как смоль, шёл костяной гребень работы тонкой. Хозяин скакуна, лишённый слов и молодой годами, почуял внимание чужое, от коня отстал – и к горизонту тоже приставил ухо. Заволновался юноша, расслышав скорую встречу роковую.

– Полдня пути мне, – сказала Игна сквозь растворяющихся в песке призраков. – Жди меня.

И пошла дальше, не чувствуя ног. К вечеру достигла мастерица холма низкого, тронутого зеленью, на котором стояла одиноко юрта: ни света, ни дыма, ни движения. «Неужто подвёл слух?» – удивилась Игна, не разглядев вокруг