Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 4 - Дмитрий Быстролётов

Как-то утром я пошёл купить рыбу. На крыльцо магазина выполз пьяный рабочий, ухватился за дверь, чтобы не упасть, и начал орать:

— Коммунисты? Кто это такие? Гады! Кровососы! Коммунистов надо стрелять, как гитлеровцев!!!

Два офицера КГБ стояли и курили, ожидая своих жён, очевидно, покупавших рыбу. Повернули голову на крик, прислушались и стали разговаривать дальше.

В метро старушка-пенсионерка, судя по одежде, выговору и подбору слов, из рабочих, пустилась громогласно рассуждать о политике. Все слушали, улыбались, молчали. Офицер КГБ сначала слушал тоже, опустив книгу.

— Каждый из наших хозяев, штоб отнять сладкий пирог у того, который его кусал раньше, должен сначала того обоср…ть! Ленин о…л царя, Сталин — Ленина, Никита — Сталина, а следующий обоср…т Никиту! Так-то! Так легче держать чужой пирог в своих руках! Это уж их техника, я вижу!

— Ты помолчала бы, бабушка, а то с такими словами можно и попасть кой-куда! — сказал кэгэбист.

— А ты чем меня стращаешь, сынок? — взвизгнула старушка. — Лагерем? Так я уже в ем сижу: получаю пенсию на баланду и хлеб, мой лагерь уже тута и есть, в нашей самой Москве!

Кэгэбист встал и вышел на остановке под общие злорадные улыбки.

Вот в такой обстановке и начала общественную работу Анечка! Придя дома, рассказывала чудеса: непротивленец злу Никита посеял злые семена, и из них взошёл урожай непротивленцев в суде и в милиции: хулиган в кино оскорбит человека — его не трогают, ударит — приведут в милицию и после сонного бормотания о том, что мы одной ногой вступаем в коммунизм, отпустят; зарежет на виду у всех — дадут маленький срок и отпустят через год или сдадут кому-нибудь на поруки.

В это время организовались товарищеские суды. Не задумываясь, я предложил парторганизации дома свои услуги и с тех пор по сей день работаю председателем. Работаю много, хлопотно и утомительно вечерами после дневной нагрузки и всё-таки не жалею об этом: я живу с людьми и хочу побольше знать о них, живу в стране, которую люблю и о которой тоже должен иметь ясное представление. Товарищеский суд позволил мне заглянуть, как Хромому Чёрту у Лесажа, в запертые комнаты дома, где со мной вместе живёт около восьми тысяч человек.

Я увидел отвратительную картину разложения, порождённого непротивлением злу, упорным стремлением властей быть гуманными только к преступникам и только за счёт честных граждан, я увидел беспомощность мирных людей, наглость нарушителей и угнетателей и политику власти, которая насаждает безобразия своим упорным невмешательством.

Я спросил у начальника милиции, сидя у него в кабинете, без свидетелей:

— Милиция и суд в параличе. Они косвенно помогают всякой сволочи своим потворством. Скажите, товарищ начальник, в чём дело? Вы получаете сверху указания помогать нарушителям? Или боитесь хулиганов? Или берёте взятки? Или, наконец, просто спите и желаете получать деньги, не работая?

Капитан опустил голову и ничего не ответил. На груди у него пестрели ленточки фронтовых орденов.

Потом я узнал, что все отделения милиции и все районы города соревнуются между собой — у кого меньше задержаний, протоколов и наказаний: это должно показать, что в Советском Союзе вступающий в коммунизм человек уже переделан новыми формами жизни в противоположность Америке, где количество преступлений растёт. Если при

Сталине существование советского человека становилось нестерпимым вследствие соревнования властей в жестокости, то оно при Хрущёве стало нестерпимым вследствие соревнования в пассивности, в невмешательстве. Каждый милиционер, задержавший нарушителя, оказывался врагом своему начальнику и товарищам: ведь он завышает отчётность и снижает премии!

Это были удивительные годы…

Но общественные явления всегда динамичны. Меняются и общественные настроения. Первые годы правления Хрущёва население молчало, оглушённое речами, обещаниями и подкупленное добродушным видом мужика в украинской рубахе, как говорится, — человека из народа, своего в доску. Потом послышались ругательства. И, наконец, наступила третья форма реакции — насмешки. Песенка Хрущёва была спета, когда в глазах народа он превратился в коронованного шута, или, как говорилось в очередном анекдоте, виднейшего представителя юмористического направления в руководстве КПСС.

Народ, наклеив наследнику Сталина ярлык Кукурузника, насмешками не позволил ему развить и утвердить культ своей личности, подняв на смех кинокартину «Наш дорогой Никита Сергеевич». Народ в кино поднимал шум при появлении на экране Фурцевой и не позволил Кукурузнику возвести на трон Екатерину Третью. Народ, бросавший в Никиту гнилые помидоры, не позволил ему остаться государственным человеком: в сотнях анекдотов его высмеяли как неуча, нахала и самодура.

Любопытно было наблюдать ступени, по которым спускались к нулевой отметке престиж и доброе имя Генерального секретаря ЦК КПСС.

Вначале его мероприятия считались ошибочными и вызывали критику; анекдоты этого периода показывают весёлое удивление населения. Убедившись в бессмысленности хрущёвских перестроек и вздорности обещаний, народ стал анекдотами выражать диктатору своё раздражение и недоверие, и, наконец, его престиж упал настолько, что в анекдотах он стал выставляться как вредная народу и позорившая страну личность. В анекдоте этого периода задавали вопрос: «Знаете ли вы, что “Аврору” рабочие хотят отбуксировать из Невы в Москву-реку?» — «Нет. А зачем?» — «Чтобы она дела второй залп по временному правительству!»

Вопрос персональный превратился в вопрос государственный.

Раздражал невиданный ранее дворцовый фаворитизм, при котором на первый план выдвигались проверенные ничтожества — Лысенко, Заглада и прочие очковтиратели, сытно питавшиеся в мутной воде около трона. Рядовые коммунисты волновались, что зять Хрущёва Аджубей с его ведома своевольничает и оттирает на задний план министра иностранных дел и даже ЦК, беспартийных возмущало, что Хрущёв громогласно бахвалится посевами на целине и потихоньку снимает урожай ь. Канаде, и пр.

Страна была наводнена слухами один нелепее и обиднее другого. Были ли эти слухи правдой — политически неважно, важно то, что слухи кочевали в народе и делали своё подрывное дело.

Никогда раньше наши радиостанции с таким ожесточением не глушили передачи из-за рубежа, и никогда в этих последних советские люди не находили столько горьких крупиц очевидной правды. Например, «Правда» с гордостью напечатала отрывок статьи английского газетного магната лорда Томсона о его поездке с Хрущёвым по стране в личном вагоне диктатора: в статье описывалось, как Хрущёв в украинской рубахе запросто выходил на станциях к людям и беседовал с ними. А несколько дней спустя лорд Томсон в английской радиопередаче протестовал, что «Правда» перепечатала только часть его статьи, а главное выпустила — о том, как роскошен был вагон диктатора и его личная, невидимая народу жизнь — еда, питьё и пр., что вскрывало сущность хрущёвской простоты как показухи и обмана.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});