Бизнес по-еврейски 3: евреи и деньги - Петр Люкимсон

В ряде случаев кредитору разрешено сдавать залог в аренду и списывать получаемые за это деньги в счет погашения долга.

Предусмотрела Галаха и случаи защиты прав заимодавца в связи с наступлением «седьмого года».

Во-первых, если должник оговаривает в своей долговой расписке, что отказывается от своего права не платить долг по окончании «седьмого года», то этот год не отменяет его долга.

Во-вторых, если речь шла о долгосрочной ссуде, выплата которой была назначена после того, как пройдет «седьмой год», то ссуда сохраняет свою силу, поскольку кредитор не мог потребовать выплаты своего долга непосредственно в седьмой год.

В-третьих, кредитор может принести все имеющиеся у него на руках долговые расписки в раввинатский суд и попросить его взыскать для него эти долги – такие долги также не прощаются в «седьмой год».

В-четвертых, если под долг был взят залог, то он сохраняет свою силу и после окончания «седьмого года» – либо кредитор имеет право присвоить себе залог.

В-пятых, «седьмой год» не отменяет долги перед евреем, который действует от имени нееврея – например, в случае, если один еврей купил у нееврея долговую расписку другого еврея, так как сам нееврей потребовал бы взыскания этого долга в любом случае, невзирая на «седьмой год».

И, наконец, в-шестых, прузболь не прощается в седьмой год. В сущности, прузболь – это своеобразное постановление раввинатского суда, но с той разницей, что… для него совсем не нужен раввинатский суд. Кредитор может прийти к любым трем евреям, соблюдающим Тору и заявить перед ними: «Вот вам, судьям, я сообщаю, что всякий долг, который должны мне такой-то и такой-то, я взыщу, когда захочу».

Те, в свою очередь, пишут ему постановление, которое и называется «прузболь»: «Мы заседали втроем одновременно, и пришел к нам имярек такой-то, давший в долг следующим евреям, и заявил…»

Правда, следует помнить, что прузболь опять-таки действует только в том случае, если должник владеет хоть каким-то, пусть самым минимальным недвижимым имуществом. Если же он, говоря словами русской пословицы, гол как сокол, то прузболь ничем не поможет – все его долги будут прощены ему в «седьмой год».

И вообще главная ставка в вопросе возвращения долгов, как уже было сказано, всегда делалась у евреев не на раввиантский суд, а исключительно на честность и Богобоязненность самого должника.

Помни о Кредиторе!

В числе множества замечательных историй о рабби Меире из Перемышля есть и рассказ о том, как он приехал в гости к одному из своих хасидов – богатому и хлебосольному купцу. Демонстрируя рабби свое поместье, купец привел его на конюшню и предложил выбрать любую из его лошадей в подарок.

– Ну что ж, – сказал рабби Меир, несколько раз пройдя между стойлами, – пожалуй, я выбираю вот этого!

И он показал рукой в сторону уже немолодого, но ухоженного коня. Однако, узнав о выборе ребе, купец неожиданно изменился в лице.

– Прошу вас, рабби, только не этого! – взмолился он. – Выберите любого другого, но этого я просто не могу вам подарить. Он – мой любимец! Вот уже много лет он служит мне верой и правдой, он покорен каждому моему слову, и потому я просто не могу его потерять…

– Что ж, – ответил рабби Меир, – если не хочешь подарить мне этого коня, значит, никакого не надо…

Обескураженный, испытывающий чувство неловкости из-за того, что обидел великого праведника, хасид направился вслед за ним в дом, и здесь рабби Меир неожиданно спросил его о том, дает ли он деньги в долг евреям.

– Да, конечно, – ответил купец, – но я все делаю по законам Торы: не беру процентов и напоминаю должникам об их долге только по истечении назначенного срока, причем стараюсь сделать это как можно деликатнее…

– И у тебя есть долговые расписки?

– Само собой; все свои бумаги я содержу в абсолютном порядке, – ответил купец.

– Можно на них взглянуть?

Совершенно озадаченный этой просьбой, купец все же принес гостю шкатулку с долговыми расписками. Ну, а когда рабби Меир попросил купца подарить ему одну из них, тот окончательно растерялся.

– Насколько я понимаю, уважаемый ребе, хочет взыскать деньги с кого-то из моих должников в свою пользу, – сказал он. – Разумеется, я готов подарить вам одну из расписок для этих целей, хотя, может быть, лучше, если я просто дам вам несколько сотен рублей наличными?! Причем я сделаю этот подарок своему ребе от всего сердца, с огромным удовольствием…

– Да нет! – отмахнулся рабби Меир. – Я прошу у тебя дать мне в подарок вот эту расписку! – и он протянул хозяину дома одну из находившихся в шкатулке квитанций.

Купец взял ее в руки, пробежался по ней глазами и сказал:

– Увы, эта расписка совершенно бесполезна – тот, кто написал ее, давно умер, так и не вернув долг. Выберите другую, и я с радостью дам вам ее в подарок.

– Но мне нужна именно эта! – настойчиво произнес ребе.

Не понимая, что происходит, но опасаясь, что второй его отказ окончательно обидит раввина, купец сдался:

– Ну, если вы так хотите, то берите. Хотя, если честно, я не понимаю…

– Значит, ты мне ее даришь? – повысил голос рабби Меир.

– Дарю! – подтвердил купец.

Сразу после этих слов раввин на глазах купца разорвал долговую расписку в клочья. И не успел он это сделать, как из конюшни прибежали слуги и сообщили купцу, что его любимый конь неожиданно издох.

Поняв, что два этих события каким-то образом взаимосвязаны, купец попросил у рабби Меира объяснений.

– Хорошо, – ответил раввин, – я объясню. Дело в том, что, как ты сам сказал, человек, расписку которого я только что порвал, умер, не выплатив тебе долг. Но так как Небесный суд не прощает невыплаченных долгов и всегда заставляет должника тем или иным способом заплатить его, то душа этого человека была приговорена к переселению в тело коня, который должен был служить тебе до тех пор, пока он не отработает свой долг или ты не простишь ему его. Именно поэтому этот конь был так покорен твоей воле. В тот момент, когда я разорвал расписку, я освободил его душу от долга…

Можно по-разному относиться к этой истории, но для нас она важна прежде всего потому, что в ней, как в зеркале, отразилось отношение иудаизма к проблеме погашения долгов.

Впрочем, в самой афористической форме это отношение было сформулировано рабби Шимоном в трактате «Пиркей Авот»:

«Одалживающий у человека все равно, что одалживает у Вездесущего, как сказано: “Берет взаймы нечестивый и не платит, а праведник милосерднее и дает…”» (Теилим, 37:21).

Рабби Шимон не случайно ссылается в подтверждение этой своей мысли на текст «Псалмов», как бы призывая своего слушателя или читателя взять в руки эту книгу и прочитать отрывок, о котором она напоминает, полностью: «Берет взаймы нечестивый и не расплачивается, а праведный жалеет и дает. Ибо благословенные Им унаследуют землю, а проклятые им – будут истреблены. Господь направляет шаги мужа, одобряет его путь. Если упадет, не будет покинут, ведь Господь поддерживает его за руку. Был я юн и состарился, но не видел праведника и его детей просящими хлеба. Весь день он творит милость и дает взаймы, и над его потомством – благословение…»

Только после этих слов становится окончательно понятной концепция иудаизма в отношении ссужения денег одним евреем другому.

Берущий в долг деньги берет их не только у конкретного человека, но и у самого Всевышнего – и, следовательно, за возврат своего долга он отвечает прежде всего перед Ним.

Да, защищая права должника, Тора ограничила возможности заимодавца взыскать долг. Но если возможности кредитора и в самом деле ограничены, если от него можно попытаться скрыться, если по отношению к нему можно «тянуть волынку», бесконечно отсрочивая день погашения долга и находя для этого все новые и новые отговорки, то никто не в состоянии укрыться от всевидящего ока Творца Вселенной. И даже если должнику тем или иным образом удалось отвертеться от уплаты долга человеку, у которого он взял деньги, то Бог в любом случае взыщет с него этот долг и вдобавок наложит на него суровое наказание. В результате он может не только потерять невозвращенные деньги, но и расплатиться за свой проступок тем, что на него и на его семью начнут обрушиваться тяжелейшие жизненные испытания. И все это – не считая того приговора, который еще будет вынесен недобросовестному должнику на Небесном Суде, об одном из вариантов которого и рассказывается в истории о рабби Меире из Перемышля и его хасиде.

Нужно сказать, что подобных историй в еврейском фольклоре – великое множество, и суть многих из них сводится к обоснованию закона, согласно которому, если еврей не сумел расплатиться с долгами при жизни, то за него это должны сделать ближайшие родственники. Именно поэтому Хефец Хаим сразу после смерти жены, зная, что, будучи главой общества помощи беднякам, она наделала немало долгов, вывесил на дверях своего дома объявление о том, что каждый, кому осталась должна его жена, может прийти к нему и получить свои деньги.